1940-е годы
Из дневника Якова Полонского, 6 февраля 1940
<…> Про Сирина, который забежал в это время случайно на полчаса, [И. А. Бунин] сказал, отвечая Любе: «Нельзя отрицать его таланта, но все, что он пишет, это впустую, так что я читать его перестал. Не могу, внутренняя пустота». <…>
«Литературного дневника» Евгения Гессена,
<…> Перечел «Подвиг» Сирина. Хорошо: а все же Сирин не умен, а культурен – тоже результат ума; даже и есть – ум, да только не свой, а – предшественников. <…>
…28 мая 1940
<…> По-моему, Сирин идет по пути того [же] преступления против искусства человеческого ). P. S. Не в смысле низменном, а – откровенности: страх не выдержать экзамена, как человек. <…>
На днях была у Сирина, который только что приехал на «Шамплене» из Парижа. Я в свое время хлопотала у Толстой и у Вильчура, чтоб ему помогли приехать, хотя знакома с ним не была, и в свое время его критика моих «Итальянских сонетов» мне не понравилась. Однако на безрыбье и рак – рыба, а человек он безусловно очень талантливый, хотя все писания его мне глубоко несимпатичны, во всем какая-то безжалостность, безлюбовность, бестактное любопытство и механистичность.
Соня Гринберг должна была дать его адрес и телефон. Из-за одного любопытства я бы не пошла, но Литературный фонд просил меня поговорить с Сириным относительно выступления в память Вильчура, а также относительно лекции, за которую бы ему заплатили. И вообще просили войти в контакт и спросить, чем они могут быть полезны. Когда Соня отвечала мне по телефону, Сирин стоял около, и я слышала, как она его сначала спрашивала, он отвечал, а она повторяла его ответ. Мне понравился голос, отчетливый. Голос человека, привыкшего свободно держаться в обществе. Женя сказала потом, что он был вообще очень аристократичен.
Я позвонила наутро и условилась прийти к нему в шесть часов. В этот день была тяжелая жара, у меня болела голова. После урока английского отправилась к Сирину.
– Ольгу и Елену. Ольга, взбалмошная, несчастная, с хорошим контральто, очень неудачно была замужем. У Ольги были очень большие голубые глаза, несчастные и простодушные, гладкие темные волосы. Немного дегенеративный тонкий рот, слегка асимметричный подбородок. Вела она себя с доверчивой бестактностью. Сирин рассказал теперь, что она развелась, вышла опять замуж, родила ребенка и мечтала приехать в Париж. Зачем? – Я пойду там в галлиполийское собрание. (Второй муж галлиполиец.)
больше, а об Ольге говорит с пренебрежением: «Сумасшедшая». У него лицо очень красное, видимо, обожжено солнцем, и глаза голубели довольно глупо. Значительного в лице ничего. Аристократического тоже. Встретил он меня хорошо, и я сидела довольно долго, разговаривал о Париже, Нью-Йорке. Рассказывал, как его сын Дмитрий читал стихи в диктофон. – Диктофон изменяет голос к лучшему, он делается такой сочный, густой, как варенье. (Сравнение заранее обдуманное и просмакованное, искусственное.)
Сирин страстный любитель бабочек (видимо, знаток тоже). Шахматист. Это соответствует его желаниям: он к своим героям относится как к насекомым и ставит их в шахматные положения. К выступлению он отнесся без энтузиазма, даже когда я ему сказала, что это связано с заработком. Он ответил: – Только птички поют бесплатно, как говорил Бунин. Или это Шаляпин так говорил?
Я сказала, что оба могли так говорить. Он так, видимо, и не примет участие в выступлении, хотя жена вспомнила, что от Вильчура они получили «небольшой чек». Я к Сирину очень охладела.
– Георгию Вернадскому, 12 июня 1940
<…> Вчера в проливной дождь приехал Набоков. <…> Владимир Владимирович очень мил и интересен. Сегодня с утра, несмотря на погоду, он пошел на охоту за бабочками. <…>
Михаил Ростовцев – Уильяму Фелпсу, 15 июня 1940
Дорогой Билли!
из Франции. Не знаю, слышали ли Вы раньше это имя, но он один из самых известных романистов молодого поколения русских писателей. Его перу принадлежит несколько обширных и небольших по объему романов, прежде всего, конечно, по-русски, а некоторые из них [изданы] уже по-немецки; написанная им по-английски новелла пока не была, к сожалению, напечатана, поскольку английские продавцы книг считали, что по размеру она слишком мала для издания отдельной книгой. Псевдоним его Сирин. Он закончил в Англии Кембриджский университет, где и достиг совершенства в английском языке. В Кембридже его очень хорошо знают и рассматривают как ученого, подающего большие надежды. Он говорит по-английски с детства (его родители были очень состоятельными людьми и держали дома учителя). Он совершенствовал английский в Кембридже, и теперь английский его второй язык. Он к тому же хорошо знает французский и немецкий. Он интересуется историей литературы и подготовил курс лекций о развитии русской литературы. Вопрос сейчас состоит в том, чтобы найти возможность помочь этому молодому и талантливому человеку. Это, конечно, трудно, особенно летом, но, возможно, Вы с Вашими широкими связями смогли бы что-нибудь сделать даже сейчас, например, организовать его лекции в студенческих лагерях или что-нибудь другое. Может быть, Ваша Академия могла бы предоставить ему небольшой грант для его научного исследования или выделив ему стипендию. То, что для меня совершенно невозможно, для Вас значительно проще, ибо Вы лучше знаете источники такого финансирования и лучше знаете специалистов в этой области. На следующий год нужно будет предпринять более значительные усилия, чтобы помочь ему. Это может быть курс лекций в каком-нибудь университете или колледже. Я уже об этом говорил с Фернисом, но университетский бюджет этого, оказывается, не позволяет. Поэтому Йейль с этой точки зрения безнадежен. Я сообщаю Вам все это, ибо знаю, что Вы интересуетесь судьбой молодых талантливых писателей, какой бы национальности они ни были. Графиня Александра Толстая знает его очень хорошо и могла бы рассказать Вам о нем более подробно.
Филип Мозли – Георгию Вернадскому, 15 июня 1940
<…> Как хорошо, что Сирин приехал! Я уверен, что он устроится, может быть, кое-как на первое время, а потом уже прочнее. Только при теперешних катастрофах исчезает его уже не очень многочисленная публика. <…> Дело обстоит так. Осенью и зимой я надеялся, что удастся устроить два места здесь по русской литературе. <…> в ближайшие два-три года вряд ли удастся устроить второе место. <…> Конечно, все эти внутренние подробности останутся между нами. Мы устроим публичную лекцию осенью для Сирина, но больше ничего конкретного не могу выдумать в данный момент. <…>
Алексей Гольденвейзер – Марку Алданову, 13 сентября 1940
<…> Сирина сейчас нет в Нью-Йорке. Я видел его в июне, незадолго до его отъезда на ферму, по приглашению профессора Карповича. Он скоро возвращается, и я тогда спрошу его, состоятся ли его лекции в Калифорнии. Вы можете писать ему по адресу Толстой – Фаундэшэн, 16 289 4-я авеню, Нью-Йорк. <….> Сирин жаловался, что американские издатели дают авторам подробные инструкции: о чем писать, кого хвалить и кого ругать, какую развязку дать роману и т. д. На темы о русских беженцах никакого спроса нет: устарели. Но разлагающиеся Советы и разлагающаяся французская демократия, как тема чрезвычайно актуальная, думаю, покажется издателям «хорошим риском» <…>.
Эдмунд Уилсон – Кристиану Госсу, 4 ноября 1940
<…> Хочу также напомнить тебе о Владимире Набокове, про которого я рассказывал, когда был в Принстоне… Его английский превосходен (он учился в Кембридже). Я поражен великолепным качеством его рецензий. Он отличный малый и считается русскими самым значительным талантом среди эмигрантских писателей после Бунина, который старше его. Некоторые из его романов переведены и изданы у нас. Он хочет прочесть лекцию «Искусство и пропаганда в России» – его уже пригласили в Корнель и Уэллсли. Его воззрения ни белоэмигрантские, ни коммунистические. Он из семьи либеральных помещиков, представлявших интеллектуальную вершину своего класса. Отец его был знаменитым лидером кадетской партии. Владимир сейчас в довольно сложном положении. У него жена, кажется, полуеврейка; он бежал из Франции, когда туда пришли немцы <…>
– Арчибальду Маклишу, 13 ноября 1940
Надеюсь, Вы простите меня за то, что я беспокою Вас просьбой, хотя лично не знаком с Вами.
Известный русский писатель, Владимир Набоков (псевдоним Сирин), в этом году приехал из Европы.
Этот сравнительно молодой человек (ему 36 лет) получил свое образование во Франции и Англии (закончил Кембридж). Он владеет русским, французским и английским языками, и, если у Вас есть вакансии, он будет очень полезен.
Искренне Ваш
Зинаида Шкловская – Глебу Струве, 3 февраля 1942
<…> Сидела я у себя в комнате и случайно, «подняв кверху рыло», увидела массу книг «Современных записок» со статьями Сирина. Можете себе представить, что со мной сделалось. Я набросилась читать и, несмотря на близорукость (если не сказать больше), прочла почти все, стало веселее, но на «Даре» остановилась. Правду сказать, ничего не понимаю. Постараюсь кончить, может быть поумнею. Как он остроумен, оригинален, жив, умен, интересен, после него тошно читать что-нибудь другое. Знаете ли Вы его адрес? Очень бы я хотела написать ему, легче бы стало, а то не с кем поделиться, все смотрят на него с английской точки зрения, а Вы знаете, что это значит. Вроде как Вий перевел «Приглашение на казнь», а объяснить им невозможно, не поймут. Ведь Сирина нужно понимать и читать меж строк, чувствовать, проникнуть и вдыхать ту атмосферу, которой он окружает свои произведения, а англичан не окунуть в эту атмосферу, им нужно что-то осязательное, точное, а не почти неуловимое. Вот если бы было описание лопаты и цена была бы 6/6, им было бы ясно. <…>
– Иванову-Разумнику, 6 мая 1942
<…> А вот с Вашим отзывом о Сирине-Набокове я не согласен. Это настоящий писатель и, пожалуй, самое крупное сейчас явление после Бунина (которого Вы, кажется, недолюбливали). В Вашем замечании о его языке есть доля правды, но только доля. Сирин умен и знает, что для писателя нет большей беды, как очутиться вне стихии родного языка. Поэтому он создал свой особый язык – «конденсированный» – правильный, но нарочито выхолощенный, если хотите, «лабораторный», но в нем есть своя прелесть – с точки зрения правильности, я думаю, не к чему придраться, но это язык, если хотите, «мертвый», но такой высокой языковой культуры, что невольно им любуешься, ибо это все же мастерство. Сирин, вообще, необычайно «литературный» писатель, впитавший в себя наши величайшие достижения, но писатель без веры, без своего бога – поэтому увлекающий своей выдумкой, но оставляющий неудовлетворенной нашу жажду узнать что-то новое о самом для нас важном, существенном. Уже в Бунине последнего периода это есть, у Сирина «писательство» стало самоцелью и самоутверждением. Но я напрасно занялся в письме таким сложным и спорным вопросом. Вы, я уверен, позже сами Сирина оцените и увидите, что это не перепев, а явление самобытное и очень русское. <…>
Иванов-Разумник – Альфреду Бему, 15 мая 1942
<…> О Сирине-Набокове. Все, что Вы пишете о нем, – очень интересно и, надо думать, соответствует действительности, – но я не имею права судить об этом, так как прочел лишь одного романа этого автора («Camera obscura») в присланных мне Сергеем Порфирьевичем томах L—LII «Современных записок». Вот когда прочту все его романы (а их много!) – буду сметь свое суждение иметь, а Вам и книги в руки. Но если «le style c’est l’homme»36, то стиль прочитанного мною отрывка рисует человека, который не является героем моего романа. А почему – Вы сами ответили на это в своем письме, и мне теперь легко объяснить первое свое впечатление. Чем дольше я живу (а следовательно – чем больше читаю), тем больше отвращаюсь от «чистой литературы» с ее иногда великим мастерством: я ее очень «ценю» – и не очень «люблю», а ведь в любви все дело. Ценю «парнасцев», а люблю – Верлена; ценю Бунина и (Вы правы) не люблю его, и всегда готов повторить по его адресу слова из «Власти тьмы»: «Опамятуйся, Микита! Душа надобна!» Вот почему разбросанная и отнюдь не академическая «Кащеева цепь» Пришвина для меня выше всех романов Бунина вместе взятых. Думаю, что по аналогичной причине я буду «ценить» и Сирина-Набокова (когда прочту его романы), но вряд ли буду «любить» его; сужу об этом по Вашей же оценке его, как «мастера», необычайно «литературного», но писателя «без веры, без Бога», то есть без единого на потребу, ибо «tout le rest est »37«Опамятуйся, Микита! Душа надобна!» <…>
Иванов-Разумник
Елизавета Постникова – Иванову-Разумнику, 16 мая 1942
<…> Вы пишете, что у Сирина плохой язык. Правда, он все время в немецком обществе, а среди русских он в «еврейском обществе», потому что в большинстве русская колония в Берлине была еврейская (денежная буржуазия). Когда Набоков был убит (1922) на лекции Милюкова (метили в Милюкова, за редактирование писем царицы к царю), то семья Набокова осталась без гроша, а Сирин стал пробивать себе дорогу сам. <…>
– Иванову-Разумнику, 26 мая 1942
<…> Завтра еду в Париж (40 верст) и наведу справки – как послать Вам книги – а кстати и табак, – нужна ли цензура, дозволено ли это? Если дозволено, то вышлю Вам свои книги, а также Бунина, Сирина (прекрасный писатель, самый талантливый из новых наших здешних, сорока лет, сын кадета Набокова <…>).
Марк Алданов – Борису Элькину, 2 июля 1942
<…> Не очень повезло Сирину. Его роман «провалился» и у критики, и у публики: не идет. Между тем это очень интересная книга (написанная им прямо по-английски!). До сих пор он имел место в женском колледже, но его контракт не был продлен, и теперь он надеется зарабатывать на существование своими бабочками (при музее). <…>
<…> После завтрака пришел Бунин. Говорили о «Новом журнале» (№ 2), он, как и Люба, считает, что сиринские стихи талантливы, но ругают его «вообще» – «талантлив, но не люблю, неприятен». <…>
Роман Гринберг – Эдмунду Уилсону, 17 сентября 1943
<…> Владимир, г-жа Набокова и юный Митя недолго погостили у нас. У них все, кажется, идет хорошо. Юта породила множество новых забавных историй, над которыми мы много смеялись. Владимир и сам по себе напоминает странную, но прекрасную бабочку. Однажды один молодой филолог-русист спросил меня, какое место занимает Набоков в русской литературе. Прежде всего, я отказался от сравнений, потому что ненавижу такого рода вещи. Потом я все же изложил ему свое мнение, тебе, впрочем, известное, что, безусловно, он один из самых талантливых современных русских писателей, хотя и самый неукорененный из них. Последнее – факт его биографии, и я уверен, что всякий раз он сам глубоко это переживает. Он уводит [читателя] в никуда, и всякий раз, когда я читаю его романы (но не рассказы), я ощущаю ужасную пустоту. Честно говоря, я не понимаю, из чего сотворен его мир. <…>
– Борису Элькину, 27 июня 1944
<…> Видел на днях Сирина, приезжавшего сюда из Бостона. Он все чудит, хотя ему не 20 лет, а уже 45. Написал по-английски книгу о Гоголе, в которой, по его словам, в качестве образца пошлости разобран Гёте! Так он мне <…> говорил, но возможно, что это мистификация: книга еще не вышла. <…>
Эдвард Уикс – Эдмунду Уилсону, 30 июня 1944
Дорогой Уилсон!
сатиры, которые придают ему оригинальность.
Вчера мы виделись с Набоковым в Музее Агассиса и обсудили новые переводы из Пушкина, которые, по моим расчетам, он даст мне посмотреть на будущей неделе. Есть ли надежда, что этим летом мы сможем возобновить Вашу серию статей? Если да, то я начну направлять его на тех поэтов, о которых Вы будете писать.
– Мэри Маккарти, 6 августа 1944
<…> По приглашению Дос Пасоссов, я и Набоковы поехали в Провинстаун, на обед в ресторане «Бони Дун» – он получился не слишком интересным. <…>
– с деморализующими последствиями, которые предчувствовал. Предполагалось, что Чарли приедет вчера вечером, но когда он в конце концов прибыл, оказалось, что с ним будет и Аделаида, и получалось, что им нельзя остаться здесь ночевать; мне пришлось прервать крепкий сон Володи, чтобы он перебрался к Вере. <…>
Володя шлет тебе наилучшие пожелания. Мы все по тебе скучаем. Набоковы возвратились в Биллингсгейт. <…> Нина и ее друг считают, что Вера выглядит как первоклассная русская гувернантка, и находят ее довольно несносной особой. Это натолкнуло меня на мысль: Володя воспроизвел взаимоотношения с гувернантками своего детства. Тем не менее, у нас с ней совершенно одинаковые представления о завтраке, и мы сократили количество утренней пищи до поразительного минимума. Сегодня утром вкладом Набоковых была вареная колбаса. <…>
Реймонд Чандлер – Чарльзу Мортону, 18 декабря 1944
<…> Я совершенно забыл поблагодарить тебя за корректуру набоковской фантазии. Я где-то приобрел его роман – очаровательный, изящно сделанный. У меня странное чувство, что я уже встречал нечто похожее и столь же прекрасное. Напоминает Т. С. Элиота. Не могу припомнить, а значит, всё это, вероятно, ложное воспоминание (парамнезия, по-твоему). <…>
– Эдмунду Уилсону, май 1945
<…> Я случайно прочла «Гоголя» Набокова, и книга мне так понравилась, что я купила «Себастьяна Найта». Думаю, я ни разу в жизни не встречала человека, который был бы в большей мере художником, чем Набоков, и у меня, когда я читала эти замечательные книги, замирало сердце от сознания того, что ведь я и в самом деле встречалась с ним – это все равно, что «увидеть воочию Шелли». И это несмотря на то, что последний абзац «Истинной жизни» получился каким-то слишком уж недвусмысленным. У меня возникло такое впечатление, будто Набоков вдруг, всего <…>
(Пер. А. Ливерганта)
Из дневника Якова Полонского, 23 июня 1945
<…> О Сирине, его поразившем. Иван Алексеевич: – «Блеск, доходящий до разврата. И внутренняя пустота. А потом – жулик, самый настоящий жулик». Говорил долго и не совсем спокойно. Вспомнил, что и у него кое-что взял. «В “Господине из Сан-Франциско” у меня о глазах негра – “облупленное яйцо”. Согласитесь, что неплохо. Но он берет и по десять раз на одной странице; душит, так, что сил нет. Я его крестный отец. Был приятелем с его отцом, он мне как-то прислал тетрадь стихов, подписанную “Сирин” с просьбой дать свой отзыв. (Набоков-Сирин тогда еще в Оксфорде учился.) Я сказал, что слабовато, но есть хорошие. Вообще в стихах он лучше, чем в прозе. А подпись не понял – так и написал, что это птица Сирин или Св. Сирин». <…>
– Марку Алданову, 3 сентября 1945
<…> Перечитываю некоторые старые книжки «Современных записок». Сколько интересного! Но сколько чудовищного! Напр., «Дар» Сирина! Местами Ипполит из «Войны и мира»! <…>
Эдмунд Уилсон – Кристиану Госсу, 12 февраля 1946
Дорогой Кристиан!
на энтомологические темы. Живет он в Кембридже; часть недели работает в отделе бабочек Музея Пибоди, другую – в Уэллсли Колледж, где преподает русский язык, за что получает 2000$ (за первую работу еще меньше). Поскольку ему трудно содержать семью, он ищет чего-нибудь получше. Он сообщил мне, что до него дошли слухи об открывшейся в Принстоне вакансии преподавателя русского языка и литературы, и спросил, знаю ли я что-нибудь об этом. Мне бы очень хотелось, чтобы он устроился на хорошее место. Со времени прибытия в Соединенные Штаты он стал одним из моих близких друзей, и я чрезвычайно высокого мнения о его дарованиях. Говорят, он превосходный преподаватель и лектор. Думаю, в некоторых учебных заведениях сделать карьеру ему мешали политические взгляды. Он сын того Набокова, который в Думе был лидером кадетов (конституционных демократов) и считался btes noires38 Ленина. Кадеты были либералами, желавшими установить конституционную монархию по английской модели, и были в равной степени проклятием для большевиков и реакционеров. Набоков-старший был застрелен в Германии – на вечере, во время которого черносотенцы, мстившие за революцию, пытались убить Милюкова. Таким образом, Владимир одновременно и антисоветчик, и антимонархист. Учился он в Англии, в Кембридже. <…>
– Марку Алданову, 14–15 февраля 1946
<…> Перечитываю кое-какие разрозненные книжки «Современных записок» – между прочим, с большим удовольствием «Начало конца». И дикий, развратный «Дар», ругаясь матерно.
– Элен Мучник, 24 сентября 1946
<…> Похоже, Госдеп пытается завязать контакты с В. Набоковым для того, чтобы предоставить ему место на русском радиовещании. Надеюсь, это получится, насколько я знаю, платят там хорошо, – хотя мне трудно вообразить, что он подавит свою склонность к извращенному юмору, из-за которого у него порой случаются неприятности. <…>
Эдмунд Уилсон – Елене Торнтон, 4 октября 1946
<…> Я мило провел время в Кембридже. Зазвал Набоковых на ужин в отеле, а после мы пошли к Левиным. Вера удивительно относится к Володе: пишет за него лекции, перепечатывает рукописи и ведает всеми его издательскими делами. И еще поддакивает ему во всем, так что в конце концов мне делается даже неловко, хотя самого Набокова все это чрезвычайно устраивает. Она запрещает своему четырнадцатилетнему сыну читать «Тома Сойера», поскольку считает, что книга безнравственна, дает пример плохого поведения и внушает мальчикам мысль, что даже в слишком юном возрасте можно проявлять интерес к маленьким девочкам. Вчера днем я пришел проведать их, и у нас была неизбежная беседа о Толстом и Достоевском, которого они презирают. <…>
– Борису Зайцеву, 10 октября 1946
<…> Милый друг, был у меня Бахрах с твоей книгой «Современных записок». <…> Прочитал – столько огорчений! Сколько истинно ужасных стихов! До чего отвратительна всячески Цветаева! Какой мошенник и словоблуд (часто просто косноязычный) Сирин («Фиала»)! Чего стоит эта одна пошлость – «Фиала»!
– Элен Мучник, 6 марта 1947
<…> Я разочарован новым романом Володи Набокова и именно по этой причине не буду его рецензировать. Любопытно, что ты о нем скажешь? <…>
Моррис Бишоп – Бланш Кнопф, 16 августа 1947
<…> Между прочим, я занят поиском профессора русской литературы. Мне нужен человек, который своим творческим отношением к литературе засосет студентов в аудитории. У нас и без того много составителей примечаний; уж коли литература состязается с наукой, она должна быть подана как способ жизнестроительства и проявления человеческой мудрости. Единственный, о ком я думаю, – Владимир Набоков. <…>
– Кэтрин Уайт, 12 ноября 1947
«Знаках и символах», я ждал чего-то вроде самых омерзительных сочинений французских натуралистов; но в набоковском рассказе подробности – самого обыденного толка. Суть в том, что родители парня тоже разделяют идею «соответствий», и без этих деталей рассказ теряет смысл. Ума не приложу, как кто-то может не понять рассказ, подобно вашим редакторам, или возражать против отдельных подробностей; а тот факт, что по их поводу возникли сомнения, наводит на мысль о поистине тревожном состоянии редакторского ступора. Если редакция «Нью-Йоркера» будет утверждать, что рассказ написан как пародия, я рассержусь точно так же, как, по твоим словам, рассердился Набоков (удивляюсь, что он до сих пор никого не вызвал на дуэль); и каждый раз, получая корректуру моих статей, хоть я и обязан воспринимать смехотворные редакторские замечания всерьез, я, сам когда-то работавший редактором, не буду уверен, появились ли они в результате прочтения такого количества рукописей, что редакторы уже не способны были внимательно прочесть написанное.
Однако, кроме этого, встает вопрос о всей художественной прозе «Нью-Йоркера», про которую я слышал жалоб больше, чем о чем-то другом в журнале. Ужасно, что рассказ Набокова, такой тонкий и ясный, в глазах редакторов «Нью-Йоркера» превратился в заумный психиатрический опус. (Как могут они заявлять о том, что рассказ грешит литературщиной?) Он может показаться таким по сравнению с теми бессмысленными и пустоватыми анекдотами, которые выходят из-под механического пресса «Нью-Йоркера» и о которых читатель забывает две минуты спустя после прочтения. <…>
Пишу обо всем этом так подробно для того, чтобы ты могла показать письмо всем, кто отвергает набоковский рассказ, и использовала его в своей антиредакторской кампании.
«Мое английское образование»; по-моему, он идеально подходит «Нью-Йоркеру». Не могу вообразить, какие у тебя могут возникнуть сомнения на его счет. Он нигде не дает для них повода, это всего лишь воспоминания, ничем не отличающиеся от воспоминаний о детстве Менкена, которые печатались в «Нью-Йоркере» из номера в номер. Насколько я могу понять твои намеки, проблема здесь в манере письма; я сам не уверен, что означает слово «raiser»39 в четвертой строке на пятой странице, но во всем остальном я не вижу ничего, что может вызвать возражение. И если уж я завелся, хочу в связи с этим продолжить и выразить протест против того, как в «Нью-Йоркере» понимают стиль. Редакторы настолько боятся чего-то необычного, неожиданного, что скоро получат премию за банальность и отсутствие вкуса. <…>
Из дневника Александра Гладкова, 18 февраля 1948
<…> Читаю Сирина «Подвиг». Хорошо! Как художник Сирин сильнее всех зарубежников и должен быть поставлен прямо вслед за Буниным. «Защита Лужина» – книга с проблесками гениальности. <…>
Проза Сирина действует на меня возбуждающе – хочется писать самому. Это третий роман С., который я читаю, а впереди еще пять (в журналах). <…>
Эдмунд Уилсон – Элен Мучник, 11 мая 1948
<…> Знаешь ли ты, что Владимир Набоков будет преподавать русский язык в Корнеле? Они [Владимир и Вера Набоковы] безмерно рады, так как это означает хорошую зарплату, к тому же это единственный университет, где ведется серьезная работа по изучению бабочек. <…>
– Кэтрин Уайт, 12 ноября 1948
<…> Рад, что у Володи все хорошо. Он написал мне, что новое место работы устраивает его гораздо больше, чем Уэллсли. Между прочим, когда я показал ему первое из моих стихотворений-палиндромов, он тут же написал по-русски четверостишие, в котором каждая строка читается одинаково в обоих направлениях. Вся эта тенденция писать стихи задом наперед, наверное, один из симптомов конца цивилизации. <…>
Роман Гринберг – Эдмунду Уилсону, 19 ноября 1948
<…> Я слышал от Володи, что он очень счастлив в Итаке и этот переезд был для них мудрым решением. Ты, наверное, помнишь о своих страхах за его здоровье прошлой весной. Признаться, я не воспринимал все это всерьез, как он ни хотел нас в этом уверить, потому что знаю – он ипохондрик. Скорее всего, я поеду навестить его в конце этого месяца или чуть позже и потом расскажу тебе подробнее, какими я их нашел. <…>
Люба – Любовь Александровна Полонская (урожд. Ландау; 1893—1963), супруга Я. Б. Полонского.
Гессен Евгений Сергеевич (1910—1944) – поэт, член поэтического объединения «Скит» (Прага); погиб в немецком концлагере.
- —1965) – поэтесса, журналистка, критик; в 1922 г. вместе с семьей эмигрировала в Чехословакию, жила в Праге, входила в поэтическое объединение «Скит»; в начале 1930-х поселилась во Франции, оттуда в 1937 г. переехала в Канаду; в 1939 г. перебралась в США, где стала сотрудничать в газете «Новое русское слово».
Вильчур —1940) – журналист, общественный деятель; с начала 1910-х гг. жил в США; с 1912 г. – сотрудник газеты «Русское слово» (впоследствии «Новое русское слово»); основал «Первое русское издательство в Америке», которое просуществовало до 1918 г., был одним из основателей и председателем русского Литературного фонда в США.
…его критика моих «Итальянских сонетов»… – В рецензии на второй номер пражского журнала «Воля России» за 1929 г. Набоков не слишком лестно отозвался о стихах поэтессы: «В “Итальянских сонетах” К. Ирманцевой есть отдельные хорошие строки, но нет стройности, простоты и естественности, требуемых слухом от сонета. Чувствуется искусственность рифм, неправилен слог, некоторые ударения не на месте (напр., “цветов минда ля кожа розовей”). И все так “изысканно” и “изломанно”» (Руль. 1929. 8 мая).
Соня – Софья Михайловна Гринберг (урожд. Кадинская; 1902—1980), художница, жена набоковского приятеля Р. Н. Гринберга.
Ольга и Елена – сестры писателя, Ольга Владимировна Набокова (в замужестве Петкевич; 1903—1978) и Елена Владимровна Набокова (в замужестве Сикорская; 1906—2000); в 1919 г. вместе с родителями эмигрировали из России; в 1922 г. после убийства отца, Владимира Дмитриевича Набокова, вместе с матерью и братом Кириллом переехали в Прагу, где могли встречаться с Х. П. Кротковой.
… – Эту фразу любил повторять Ф. И. Шаляпин. Согласно мемуарному очерку И. А. Бунина «Шаляпин» (1938), он «почти никогда не пел с благотворительными целями, любил говорить: “Бесплатно только птички поют”» (Бунин И. А. Собр. соч.: В 9 т. М.: Худ. лит., 1965—1967. Т. 9. С. 387).
…от Вильчура они получили «небольшой чек». – Об этом «чеке» упоминается в письме М. Е. Вильчура Г. В. Вернадскому от 5 октября 1938 г.: «В начале сентября Правление Фонда в срочном порядке перевело г. Набокову-Сирину двадцать долларов. Мы предложили ему также взять на себя охрану его авторских прав в Соединенных Штатах в том случае, если у него не имеется в этой стране своего литературного представителя» (цит. по: Скифский роман / Под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. С. 297).
Фелпс Уильям (1865—1943) – профессор английского языка Йельского университета, член Американской академии искусств и изящной словесности.
Мой юный друг… – Заметим, что в это время «юноше» шел 42-й год.
…написанная им по-английски новелла… – Скорее всего, речь идет о романе «Истинная жизнь Себастьяна Найта», который был написан зимой 1938/39 гг. во Франции.
Фернис —1960) – профессор политических и социальных наук, а с 1936 г. – проректор Йельского университета.
Филип (1905—1972) – историк, советолог; в начале 1940-х – профессор русской истории Корнельского университета; поклонник Набокова, уже с конца 1930-х гг. неоднократно пытавшийся устроить его в Корнельский университет.
Алексей Александрович (1890—1979) – юрист, публицист, общественный деятель; с 1921 г. – в эмиграции; до Второй мировой войны жил в Германии, был представителем Нансеновского комитета при Лиге Наций; в 1937 г. переехал в США. С В. Набоковым познакомился в июне 1936 г. во время процесса по ликвидации родового имущества немецкого композитора Карла Генриха Грауна (1701—1759), далекого набоковского предка по отцовской линии; в конце 1950-х гг. вел тяжбу с немецким правительством о возмещении материальных убытков, понесенных В. Е. Набоковой во время нацистского правления; осенью 1962 г. по решению берлинского суда ей присудили пожизненную ренту: 100 марок (25 долларов) в месяц. Подробнее о взаимоотношениях Гольденвейзера и Набоковых см. публикацию Г. Б. Глушанок: «А. А. Гольденвейзер и Набоковы. (По материалам архива А. А. Гольденвейзера)» (в кн.: Евреи из России в Америке. Иерусалим; Торонто; М., 2007. С. 115—142).
Эдмунд (1895—1872) – ведущий американский критик 1930—1940-х гг., с которым начиная с 1940 г. Набоков поддерживал дружеские отношения. Уилсон всячески способствовал акклиматизации Набокова на американской почве: временно исполняя обязанности литературного редактора журнала «Нью рипаблик», заказывал ему критические статьи и рецензии, знакомил с издателями и редакторами престижных американских журналов, пристраивал (пусть и не всегда успешно) набоковские рукописи, написал в целом благожелательную рецензию на «Николая Гоголя», первую книгу Набокова, написанную в Америке. Тем не менее по мере литературных успехов своего протеже Уилсон испытывал по отношению к нему двойственное чувство, в котором приязнь соседствовала с писательской ревностью, о чем красноречиво говорят многочисленные упоминания о Набокове в уилсоновских письмах. Подробнее о взаимоотношениях Набокова и Уилсона см.: «Хороший писатель – это в первую очередь волшебник…» Из переписки Владимира Набокова и Эдмунда Уилсона. Сост. и пер. с англ. А. Ливерганта. Вступительная статья и коммент. Н. Мельникова // Иностранная литература. 2010. № 1. С. 80—250.
Госс Кристиан (1878—1951) – американский литературовед и педагог, с 1925 г. – декан Принстонского университета; близкий друг Э. Уилсона.
—1943) – композитор, пианист и дирижер; в конце 1917 г. покинул Россию, в 1918 г. поселился в США; неоднократно оказывал материальную поддержку Набокову: например, в мае 1938 г. выслал нуждавшемуся писателю 2500 франков; сразу после переезда из Франции в Америку, в мае 1940 г., Набоков побывал в гостях у Рахманинова и на следующий день получил от него коробку с вещами, «среди которых была визитка (скроенная, вероятно, во времена прелюдий)» (Набоков о Набокове . С. 594). В «Юбилейных заметках» 1970 г. Набоков, полемизируя с воспоминаниями Н. Берберовой, где рахманиновская визитка превратилась в смокинг, утверждал, что отослал «благонамеренный подарок» обратно, однако, согласно Б. Бойду, Набоков, хоть и забраковал визитку, все же надевал во время лекций в Стэнфорде подаренный Рахманиновым синий костюм. В апреле 1941 г. Набоков по просьбе композитора выполнил «переперевод» для его кантаты «Колокола», т. е. перевел на английский перевод К. Бальмонта стихотворения Э. По, о чем поведал в письме Э. Уилсону (29 апреля 1941 г.): «…поскольку стихотворение По в рахманинскую кантату не вписывается, я должен переделать оригинал в соответствии с околесицей Бальмонта. Результат будет, подозреваю, устрашающий» (цит. по: Иностранная литература. 2010. № 1. С. 100).
Маклиш —1982) – американский поэт, драматург, эссеист, общественный деятель; в 1939 г. по рекомендации президента Ф. Д. Рузвельта был назначен заведующим Библиотекой Конгресса; в 1944—1945 гг., занимая должность помощника Государственного секретаря, принял активное участие в создании ЮНЕСКО.
Шкловская Зинаида Давыдовна (?—1945) – жена публициста Исаака Владимировича Шкловского (псевд. Дионео). В наброске некролога З. Д. Шкловской, предназначавшегося для «Нового журнала», Г. Струве описал свою последнюю встречу с ней в Париже весной 1944 г.: «Помнится, встретила она меня фразой, которая стала чем-то вроде условного пароля у нас – она постоянно ее употребляла при личном свидании, в разговорах по телефону и в письмах: “Скучно в Европе без Сирина!” Дело в том, что в последние годы своей жизни З<инаида> Д<авыдовна> стала большой поклонницей литературного творчества В. В. Набокова-Сирина. Кажется, я первый познакомил ее с его произведениями; во всяком случае я должен был доставать и приносить ей все новые вещи Сирина, когда они появлялись в “Современных Записках”. Особенно увлекалась она “Приглашением на казнь” – ей казалось, что она понимает эту вещь, как никто. С семьей Набокова ее связывали давние личные отношения: она глубоко уважала и ценила покойного Влад<имира> Дм<итриевича>. И очень была дружна с его братом дипломатом Конст<антином> Дм<итриевичем> (от которого, кстати, у нее сохранилась целая пачка живых и остроумных писем). Помню, как она была счастлива, когда в 1938 г. я привел к ней В. В. Набокова. Как радовалась она за него, когда в 1940 г. узнала от меня, что ему удалось вовремя выбраться из Франции в Соединенные Штаты. Но тут же сказала: “Скучно в Европе без Сирина!”, и эта фраза вместе с фразой о том, как неинтересно жить в интересное время, стала как бы ее припевом к войне» (цит. по: Русская литература. 2007. № 1. С. 223).
Бем Альфред Людвигович (1886—1945) – критик, историк литературы, публицист; в эмиграции преподавал в пражском Карловом университете, был организатором и руководителем литературного объединения «Скит поэтов» (позднее – «Скит»). В отличие от большинства эмигрантских литераторов старшего поколения очень высоко ценил творчество Набокова (Сирина) и в статье «Человек и писатель» широковещательно заявил: «Эмиграция оправдана тем, / Что в ней появился Сирин» (Меч. 1936. 3 мая (№ 18). С. 3). Во время Второй мировой войны вступил в переписку с оказавшимся в Германии критиком и публицистом Ивановым-Разумником (наст. имя Разумник Васильевич Иванов; 1878—1946).
– это человек. – Афоризм французского натуралиста и писателя Ж. -Л. Леклерка де Бюффона (1707—1788).
Всё прочее – литература. – цитата из стихотворения Поля Верлена «Искусство поэзии» (1874).
Елизавета Викторовна (1884—1961) – мемуаристка, жена издателя и библиографа, члена партии эсеров Сергея Порфирьевича Постникова (1883—1965); с 1921 г. – в эмиграции.
Борис Исаакович (1887—1972) – юрист, общественный деятель; в 1919 г. эмигрировал в Германию, где занимался адвокатской практикой, входил в правление издательства «Слово», работал в Комитете помощи русским ученым и писателям; после прихода к власти нацистов Элькин с семьей переехал во Францию, а в конце 1930-х – в Англию (подробнее о нем см.: . Борис Элькин и его оксфордский архив // Евреи в культуре русского зарубежья. Иерусалим, 1996. Т. 5. С. 222—229).
Его роман «провалился» и у критики, и у публики… – Первый англоязычный роман В. Набокова «Истинная жизнь Себастьяна Найта» (The Real Life of Sebastian Knight. Norfolk, Conn.: New Directions, 1941) был издан в середине декабря 1941 г. – как раз после нападения на Пёрл-Харбор и вступления США во Вторую мировую войну; неудивительно, что он не снискал успеха у читателей и критиков. В немногочисленных рецензиях преобладали негативные оценки; за редким исключением рецензенты не увидели в романе ничего, кроме «искусной акробатики в области литературной техники» (Books Abroad. 1942. Vol. 16. № 4. Р. 444). Подробнее о восприятии романа в англоязычной прессе см.: . С. 229—237.
Гринберг Роман Николаевич (1893—1969) – бизнесмен, меценат, издатель, приятель Набокова (они познакомились в 1939 г. в Париже, когда Гринберг брал у Набокова уроки английского языка); как и Набоков, с началом Второй мировой войны Гринберг переехал в США, где тесно общался с писателем и вплоть до грандиозного коммерческого успеха «Лолиты» оказывал ему материальную поддержку; будучи соредактором журнала «Опыты» (в 1953—1954 гг.), а затем, в 1960—1967 гг., единолично издавая альманах «Воздушные пути», активно привлекал к сотрудничеству писателей «первой волны» эмиграции, в том числе и Набокова: в этих изданиях были опубликованы последние набоковские произведения, написанные по-русски: стихотворения, главы из «Других берегов», «Заметки переводчика» (подробнее об этом см. опубликованную Р. Янгировым переписку между Гринбергом и Набоковым: С. 345—398; Диаспора . Вып. 1. С. 477—557).
…в качестве образца пошлости разобран Гёте! – В третьей главе «Николая Гоголя» Набоков действительно обвинил Гёте в пошлости: «…надо быть сверхрусским, чтобы почувствовать ужасную струю пошлости в “Фаусте” Гёте» (цит. по: Набоков В. Лекции по русской литературе. М.: Изд-во «Независимая газета», 1996. С. 74).
Уикс —1989) – американский журналист, критик; с 1938 по 1966 г. – редактор журнала «Атлантик», в котором, начиная с перевода рассказа «Облако, озеро, башня» было опубликовано несколько рассказов и стихотворений Набокова.
… – Скорее всего, имеется в виду рассказ «Забытый поэт» (Atlantic. 1944. October).
Музей Агассиса – основанный в 1860 г. Луи Агассисом (1807—1873) Музей сравнительной зоологии Гарвардского университета, в котором с октября 1941 г. за минимальную плату работал В. Набоков.
Маккарти Мэри (1912—1989) – американская писательница, критик, публицист, одна из основательниц журнала «Партизэн ревью» – рупора либеральных американских интеллектуалов. Будучи третьей женой Эдмунда Уилсона, в 1940 г. познакомилась с Набоковым, с которым некоторое время поддерживала приятельские отношения (в сороковых годах Набоковы и Уилсоны дружили семьями).
– Чарльз Румфорд Уокер (1893—1974), писатель, переводчик, общественный деятель, друг и однокашник Эдмунда Уилсона.
Аделаида Хэйли Уокер (урожд. Джордж; 1906—1998) – супруга Ч. Р. Уокера.
Нина – приятельница Эдмунда Уилсона Нина Георгиевна Чавчавадзе (урожд. Романова; 1901—1974), старшая дочь великого князя Георгия Михайловича; познакомилась с Набоковым в начале 1920-х, в Кембридже; в 1927 г. вместе с мужем, князем Павлом Александровичем Чавчавадзе (1899—1971), переехала в США; с 1939 г. супруги Чавчавадзе жили в Уэллфлите по соседству с Уилсоном.
—1959) – англо-американский писатель-детективщик и сценарист, корифей таких поджанров массовой литературы, как «крутой детектив» и «черный роман».
…корректуру набоковской фантазии. – Речь идет о корректуре рассказа «Time and Ebb» (в переводе С. Ильина – «Превратности времен», в переводе Д. Чекалова – «Время и забвение»), который был напечатан в январском номере журнала «Атлантик» за 1945 г.
– нарушения и расстройства памяти, выражающиеся в ложных воспоминаниях.
Бойден – известная своим богемным образом жизни и коммунистическими симпатиями приятельница Э. Уилсона, автор романа «Розовое яйцо», жена состоятельного чигагского адвоката, владельца большого дома в Труро (Массачусетс), где Уилсон провел зиму 1942 г. Фрагмент из послания Поли Бойден Уилсон процитировал в письме Набокову от 31 мая 1945 г., сопроводив его ироничным замечанием: «…отрывок этот, убежден, потешит твое неутолимое нарциссическое тщеславие» (цит. по: Иностранная литература. 2010. № 1. С. 128).
…«увидеть воочию Шелли» – цитата из стихотворения английского поэта Роберта Браунинга «Memorabilia» (1855).
…прислал тетрадь стихов, подписанную «Сирин» с просьбой дать свой отзыв… – газете «Руль», выходившей под редакцией В. Д. Набокова). Для юного поэта Бунин был литературным кумиром; его письмо мэтру от 21 марта 1921 г. выдержано в тонах благоговейного почтения: «Многоуважаемый Иван Алексеевич, посылаю вам несколько – наудачу выбранных – стихотворений и пользуюсь случаем сказать вам, как ободрило меня то, что писали вы о моем робком творчестве, – тем более, что хорошие слова эти исходят именно от вас, – единственного писателя, который в наш кощунственный и косноязычный век спокойно служит прекрасному, чуя прекрасное во всем, – в проявлениях духа человеческого и в узоре лиловой тени на мокром песке, – причем несравненны чистота, глубина, яркость каждой строки его, каждого стиха. Простите, что так неладно выражаюсь: это так же трудно, как признанье в любви – давнишней любви» (цит. по: . 2002. С. 191).
—2000) – американский литературовед русского происхождения, близкая приятельница Э. Уилсона, которую он без особого успеха рекомендовал Набокову в качестве переводчицы.
…место на русском радиовещании. – Благодаря рекомендации Уилсона Набоков чуть было не получил доходное место заведующего русским отделом недавно образованного «Голоса Америки», однако в итоге оно досталось его кузену, Николаю Дмитриевичу Набокову (1903—1978).
—1979) – четвертая жена Э. Уилсона, дочь Питера Арнольда Готлиба Мамм фон Шварценштейна и Ольги Струве, дочери Карла Струве, посла Российской империи в США.
Левины – общие друзья Набоковых и Уилсона: американский литературовед, преподаватель, а затем и профессор Гарвардского университета Гарри Левин (1912—1994) и его жена, переводчица Елена Ивановна (урожд. Зарудная; 1903—2007).
Бахрах —1985) – критик, мемуарист; во время Второй мировой войны несколько лет прожил в грасском доме Буниных, о чем оставил воспоминания «Бунин в халате» (1979).
всячески Цветаева! – В 61-м номере «Современных записок», о котором идет речь, были опубликованы следующие стихотворения М. И. Цветаевой: «Родина», «Дом» и «Отцам».
«Фиала» – то есть рассказ «Весна в Фиальте», впервые опубликованный в «Современных записках» (1936. № 61).
… – то есть «Bend Sinister» («Под знаком незаконнорожденных»), первым романом, написанным Набоковым в Америке. Со свойственной ему прямотой о своем неприятии романа Уилсон написал Набокову сразу по прочтении рукописи: «Тебе не удаются вещи, касающиеся вопросов политики и социальных процессов, ибо ты никогда не интересовался этими предметами и не давал себе труда вникнуть в них. В твоем понимании диктатор вроде Падука – это просто вульгарная и одиозная фигура, которая до смерти запугивает серьезных, высокоинтеллектуальных людей наподобие Круга. У тебя нет ни малейшего представления, почему и как Падуку удалось захватить власть или что представляет собой совершенная им революция. Именно это делает изображение событий столь неудовлетворительным. И не говори мне, что подлинный художник не имеет ничего общего с политикой. Художник может не принимать политику всерьез, но, если уж он обращается к таким вопросам, ему следует знать, о чем идет речь. <…> Не думаю, что тебе удалась вымышленная страна. Твоя сила – это большой степени сила точной наблюдательности <…>, а получилось нечто ирреальное, что особенно заметно при неизбежном сравнении написанного с жуткой современной действительностью. На фоне подлинной нацистской Германии и подлинной сталинской России злоключения твоего несчастного профессора отдают бурлеском <…>. В конце концов получилась лишь сатира на события столь ужасающие, что они не поддаются сатирическому обличению – ибо для того, чтобы сделать нечто предметом подобного обличения, следует представить сущее еще более ужасным, чем оно есть на самом деле» (Dear Bunny, Dear Volodya. The Nabokov—Wilson Letters, 1940—1971. P. 209—210).
Бишоп —1973) – американский литературовед, профессор романской литературы Корнельского университета, приятель В. Набокова; в 1947 г., возглавляя университетскую комиссию по найму профессора русской литературы, сыграл решающую роль в предоставлении Набокову преподавательской ставки в Корнеле.
Уайт Кэтрин (1892—1972) – с 1925 по 1960 г. возглавляла отдел прозы «Нью-Йоркера», одного из самых популярных и богатых американских журналов, на страницах которого было напечатано несколько произведений Набокова. Несмотря на то что в одном из поздних интервью Набоков с «чувством благодарности и удовольствия» вспоминал о «сердечной дружбе с Кэтрин Уайт», отношения между ними порой складывались довольно драматично: Набоков с трудом вписывался в стилистические и жанровые стандарты, которые навязывались авторам в соответствии со строгой политикой главного редактора Гарольда Росса, не терпевшего «описаний “телесных функций”, от плевка до сексуального акта, благодаря чему “Нью-Йоркер” быстро приобрел ярлык “пуританского издания”» ( «Нью-Йоркер» // Звезда. 2005. № 4. С. 128), и стремившегося в первую очередь к привлечению и удержанию как можно большего числа читателей. Еще до сенсационного успеха «Лолиты» Набоков был желанным автором для «Нью-Йоркера», хотя его писательская практика и представления о творчестве явно противоречили главной задаче, которую Росс ставил перед редакторами и авторами журнала, – «удовлетворить стремление среднего класса к комфорту во всем, включая художественный текст» (Там же. С. 134). Неудивительно, что Кэтрин Уайт неоднократно забраковывала предлагаемые Набоковым произведения (в 1944 г. она отвергла подряд три его вещи – стихотворение «Сон», а также рассказы «Забытый поэт» и «Превратности времен»; чуть позже та же участь постигла перевод набоковского шедевра «Весна в Фиальте»), а принимая текст, портила автору немало крови многочисленными и довольно въедливыми замечаниями, которые могли касаться и стиля, и тематики, и даже отдельных деталей. Так, в частности, произошло с очерком «Мое английское образование» (позже составившим главу набоковской автобиографии) и рассказом «Знаки и символы». Сетования редакторши на стилистическую перегруженность текстов, чьи «предложения оказываются настолько запутанными, что читатель не может следить за ними без перечитывания», ее просьбы упростить поэтический словарь в соответствии с журнальными представлениями об элегантности и читабельности не могли не вызвать активного противодействия самолюбивого автора. В ответном письме от 10 ноября 1947 г. Набоков горячо защищал свое право на индивидуальный стиль: «Я буду очень признателен, если вы поможете мне выкорчевать плохую грамматику, но мне бы не хотелось, чтобы мои длинноватые фразы обрезали слишком коротко или чтобы опускали те разводные мосты, которые я с таким трудом поднял. Иными словами, я хотел бы, чтобы вы ощутили разницу между громоздкой конструкцией (что плохо) и некой особой – как бы сказать – извилистостью, которая мне присуща и которая лишь на первый взгляд может казаться неуклюжей или неясной. Почему бы читателю время от времени не перечитать фразу? Это ему не повредит» (SL
…от воспоминаний о детстве Менкена… – Речь идет об автобиографической книге американского критика и публициста Генри Луиса Менкена (1880—1956) «Счастливые дни, 1880—1892» («Happy Days, 1880—1892», 1940).
Гладков —1976) – советский поэт и драматург, прославился пьесой «Давным-давно» (1942); страстный библиофил, в 1948 г. Гладков собрал крупную коллекцию эмигрантских изданий (среди них были и номера главного журнала русского зарубежья «Современные записки», в котором печатались основные довоенные произведения Набокова), за что в 1949 г. был арестован и получил 6 лет лагерей.
…он тут же написал по-русски четверостишие… – Вероятно, это было стихотворение Набокова «Казак», которое было составлено из палиндромов, написанных им в 1920-х гг.:
«Шш – Ишь, умеет
», он им: «Я – Минотавр».
Примечания
– это человек (фр
– литература (фр. ).
фр. ).
39. Основное значение слова «raiser» – «подъемник», но, конечно же, оно может меняться в зависимости от контекста.