Комментарий к роману "Евгений Онегин"
Глава седьмая. Эпиграфы, пункты I - XX

Эпиграфы

Москва, России дочь любима,
Где равную тебе сыскать?

Дмитриев

Как не любить родной Москвы?

Баратынский

Гоненье на Москву! что значит видеть свет!
Где ж лучше?
Где нас нет.

Грибоедов

Первый эпиграф взят из поэмы Дмитриева «Освобождение Москвы» (1795). стихи 11–12.

В начальных строках пушкинской «Вольности», наиболее значительной из русских од (сочиненной в 1817 г.):

Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица! —

наш поэт слегка переиначил стихи 3–4 ничтожного «Освобождения Москвы» Дмитриева (1613 г. — конец эпохи Смутного времени, освобождение от поляков и самозванцев, когда князь Дмитрий Пожарский разбил литовцев и первый Романов был избран на царство):

Не шумны петь хочу забавы,
Не сладости цитерских уз.

Поэма Дмитриева (162 стиха, написанных четырехстопным ямбом) печально знаменита, кстати, самым чудовищным во всей русской поэзии нагромождением согласных (стих 14):

Алмазный скиптр в твоих руках…

Второй эпиграф седьмой главы — из «Пиров» Баратынского (1821), стих 52 (см. коммент. к гл. 3, XXX, 1).

Третий же взят из грибоедовского «Горя от ума» (законченного в 1824 г.), I, VII, ядовитый упрек Софьи и находчивая реплика Чацкого (см. коммент. к гл. 6, XI, 12).

По мере чтения комментария к этой главе читателю станет ясно, почему я полагаю, что Пушкин мог бы поставить и четвертый эпиграф — из «Княгини Натальи Долгорукой» Козлова, ч. II, строфа IV:

…Москва видна…
Уже в очах Иван Великой;
Как жар, венец его горит…

«Иван Великий» — название самой высокой колокольни в Москве: «…огромная колокольня Ивана Великого, воздвигнутая в ломбардо-византийском стиле Борисом Годуновым в 1600 году, достигает высоты 271 фута (318 футов вместе с крестом) и имеет множество колоколов, один из которых весит 64 1/3 тонны» (князь Петр Кропоткин и Джон Томас Билби в «The Encyclopaedia Britannica», 11 th ed., New York, 1911).

I

Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
4 На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея блещут небеса.
8 Еще прозрачные леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
12 Долины сохнут и пестреют;
Уж пел в безмолвии ночей.

1—3 …вешними лучами… мутными ручьями — Ручьи эти текут из литературного, а не из природного источника. Во многих модных западноевропейских стихах того времени мы обнаруживаем подобные ручейки, например у Мура в «Лалла Рук» («Хорасанский пророк под покрывалом» / «The Veiled Prophet of Khorassan», 5th ed., London, 1817, p. 30): «…rills / Let loose in spring-time from the snowy hills» («…ручейки, что весною вырываются на волю с заснеженных холмов») Или более ранние: «Dissolving snows in livid torrents lost» («Тающие снега, теряющиеся в серо-синих потоках») — из «Весны» Томсона, стих 16. Но истинный их источник — Вергилий; ср.: «Георгики», I, 43–44:

Vere novo gelidus cams montibus humor Iiquitur…[736]

или подражания ему:

«Au retour du printemps, quand du sommet des montagnes qu'elle blanchissait, la neige fondue commence à s'écouler…»[737]

4 На потопленные луга. II, 2 Весна, весна! пора любви! — Любопытная парафраза «Весны» Баратынского (шесть четырехстопных строф с рифмовкой abbab, впервые опубликовано в декабре 1822 г., в «Полярной звезде»), стихи 5—10, 28–30:

Земля воздвиглась ото сна
…………………………………
Текут потоками снега;
Опять в горах трубят рога;
Опять зефиры налетели
На обновленные луга.
…………………………………
Могла ко смертным возвратиться
Пора любви с порой цветов!

10 …за данью полевой… — <…> Ср. у Жана Антуана де Баифа (Jean Antoine de Baïf, 1532–1589) в «Развлечениях» («Passetemps», bk. I: Du Printemps, st. IX):

Les ménagères avettes
………………………………
Voletant par les fleurettes
Pour cueillir ce qui leur duit.[738]

Это также результат внимательного прочтения Вергилия, а не собственных наблюдений.

11 …из кельи восковой. — Общее место как в английской, так и во французской поэзии. См., например, у Гэя «Сельские забавы, георгика… мистеру Поупу» (Gay, «Rural Sports, a Georgic… to Mr. Pope», 1713, can. I, 88): «[bees] with sweets the waxen cells distend»[739] — или y Андре Шенье в «Элегиях», I (ed. Walter; XVI, «OEuvres posthumes», 1826), «Sa cellule de cire»[740]; есть и другие примеры.

В своих комментариях к ЕО Бродский (с. 253) притягивает за уши некое «фольклорное» произведение, где упоминается «медовая келейка», явно принадлежащее перу какого-то захудалого русского пиита начала XIX в., начитавшегося французских поэтов или их русских эпигонов{149}.

13 Стада шумят… — Стада и гурты мычат и блеют.

II

Весна, весна! пора любви!
Какое темное волненье
4 В моей душе, в моей крови!
С каким тяжелым умиленьем
Я наслаждаюсь дуновеньем
В лицо мне веющей весны
8 На лоне сельской тишины!
Или мне чуждо наслажденье,
И всё, что радует, живит,
Всё, что ликует и блестит,
12 Наводит скуку и томленье
На душу мертвую давно,
И всё ей кажется темно?

Есть некоторые аналогии (возможно, случайные или восходящие к Шатобриану) между строфами II и III и письмами XXII–XXIV из «Обермана» Сенанкура (например, конец письма XXII: «…tout existe en vain devant lui, il vit seul, il est absent dans le monde vivant»[741]; и XXIV: «…cette volupté de la mélancolie… printems. … Saison du bonheur! je vous redoute trop dans тот ardente inquiétude»[742]).

См. также пассаж из «Замогильных записок» Шатобриана, в главе о его пребывании в Джерси в 1793 г., написанной в 1822 г. («Mémoires d'outre-tombe», ed. Levaillant, pt. I, bk. X, ch. 3):

«Ce qui enchante dans l'âge des liaisons devient dans l'âge délaissé un objet de souffrance et de regret. On ne souhaite plus le retour des mois… une belle soirée de la fin d'avril… ces choses qui donnent le besoin et le désir du bonheur, vous tuent»[743].

2 См. коммент. к гл. 7, I, 4.

3 …темное… — В других изданиях: Какое томное волненье.

5 …умиленьем (тв. пад.). — Смысл этого слова точно передается только французским «attendrissment», которому английские словари предлагают чудовищное соответствие «inteneration» («разжалобленность», «смягченность»). Но русское слово скорее уж значит «melting mood» («растроганность»), «softheartedness» («мягкосердечность»), «tender emotion» («нежность») и т. п. Оно так же соотносится с «сочувствием», как «прелесть» — с «красотой» или как «увлажнившиеся глаза» — с «глазами, полными слез». См. коммент. к гл. 6, XIV, 9.

Вариант

12—13 В черновике строфы II (собр. Леонида Майкова, ПД 108) один из вариантов (очевидно, стихи 12–13) таков:

Отдайте мне мороз и вьюгу
И зимний долгой мрак ночей…

III

Или, не радуясь возврату
Погибших осенью листов,
Мы помним горькую утрату,
4 Внимая новый шум лесов;
Или с природой оживленной
Сближаем думою смущенной
Мы увяданье наших лет,
8 Которым возрожденья нет?
Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
12 И в трепет сердце нам приводит
О чудной ночи, о луне…

См. мой коммент. к началу строфы II.

IV

Вот время: добрые ленивцы,
Эпикурейцы-мудрецы,
Вы, равнодушные счастливцы,
4 Вы, школы Левшина41 птенцы,
Вы, деревенские Приамы,
И вы, чувствительные дамы,
Весна в деревню вас зовет,
8 Пора тепла, цветов, работ,
Пора гуляний вдохновенных
И соблазнительных ночей.
В поля, друзья! скорей, скорей,
12 В каретах, тяжко нагруженных,
На долгих иль на почтовых
Тянитесь из застав градских.

1 Вот время… — Ср. у Томсона в «Зиме» (1726), стихи 33–35, 39:

…Then is the time [fair autumn],
For those, whom wisdom, and whom nature charm,
To steal themselves from the degenerate crowd,
………………………………………………………
And woo lone quiet, in her silent walks.
(…Тогда время [золотая осень],
Для тех из мудрецов, кого краса природы
Влечет к себе от развращенных толп,
………………………………………………………
Манит ту тишину, что одиноко бродит…)

1 …добрые ленивцы — Фр. bon paresseux. «Лень» на языке того времени означала «наслаждение внешним бездействием при сосредоточенной деятельности чувств» (Ходасевич, ок. 1930, цит. по: «Литературные статьи и воспоминания». Нью-Йорк, 1954). К тому же в слове этом есть крупица галльского смысла. Ср. оттенок восхитительной праздности в «Послании» («Epître», V) Грессэ, адресованном отцу Буганту, где автор говорит об «улыбчивой легкости» своих стихов, которыми он заслужил:

…l'indulgence
Des voluptueux délicats,
Des meilleurs paresseux de France,
Les seuls juges dont je fais cas.[744]

4 Вы, школы Лёвшина птенцы — Изучавшие труды Левшина (а вовсе не «крестьяне», как вообразили себе некоторые русские толкователи!).

–1826), тульский помещик, плодовитый компилятор, автор более чем восьмидесяти трудов в ста девяноста томах, в том числе разнообразных трагедий и романов, а также всякой всячины, по преимуществу переведенной с немецкого, например «Очарованный лабиринт», восточная повесть в трех частях (1779–1780), и «Жизнь Нельсона» (1807). Я видел его сочинение о водяных, паровых и ветряных мельницах. В 1820-х гг. он был известен как автор многотомных компилятивных трудов по садоводству{150}, а также «Ручной книги сельского хозяйства» (1802–1804).

Сейчас помнят лишь его довольно занятные «Русские сказки», «содержащие древнейшие повествования о славных богатырях [крестьянских рыцарях, силачах], сказки народные и прочие оставшиеся чрез пересказывания в памяти приключения» (М., 1780–1783). Это единственное сочинение Лёвшина, упомянутое в «Истории русской литературы XVIII века» Д. Благого (М., 1945, с. 271–272), мнению которого я доверился, кстати дав именно такое произнесение фамилии обсуждаемого автора.

5 …Приамы… — Приам, последний троянский царь, кроткий старикан, отец более чем пятидесяти детей. В конце жизни его постигли страдания и муки. Un Priam обычно означает скорее «type d'extrême malheur»[745], а не «деревенский старец» или «сельский отец семейства», что, очевидно, в данном случае имел в виду Пушкин, подзабывший источник.

14 Тянитесь… — Неопределенная форма — тянуться. Сложно перевести все оттенки этого слова. В нем сочетаются такие понятия, как «направляться», «растягиваться», «медленно продвигаться длинной чередой». Тот же самый глагол описывает движение каравана гусей в гл. 4, XL, 12.

Вариант

4 В черновике читаем (2371, л. 3):

Вы, беззаботные певцы…

V

И вы, читатель благосклонный,
В своей коляске выписной
Оставьте град неугомонный,
4 Где веселились вы зимой;
С моею музой своенравной
Над безыменною рекой
8 В деревне, где Евгений мой,
Отшельник праздный и унылый,
Еще недавно жил зимой
В соседстве Тани молодой,
12 Моей мечтательницы милой,
Но где его теперь уж нет…
Где грустный он оставил след.

2 В своей коляске выписной… — Четырехколесная открытая карета с откидным верхом. <…> Это обычная французская «calèche», которую, впрочем, американскому читателю нетрудно спутать с канадской повозкой того же названия, примитивной двухколесной колымагой (описанной, например, в словаре Вебстера (Webster's New International Dictionary, 1957). Более поздняя модификация коляски — виктория{151}.

6; VI, 5–6 Навещая могилу Ленского вместе с этой амазонкой, ближайшей родственницей пушкинской Музы, встречаем тот же décor в стиле Батюшкова и Мильвуа. Может быть, пушкинисту будет небезынтересно следующее наблюдение.

В одном из лучших своих стихотворений — «Не дай мне Бог сойти с ума…» (1832){152} Пушкин намекает на свою осведомленность о безумии Батюшкова. Батюшков в элегии «Последняя весна» (1815), подражающей «Листопаду» Мильвуа (см. коммент. к гл. 6, XLI, 1–4), наградил соловья эпитетом, новым для русской поэзии (стихи 3–4):

И яркий голос Филомелы
Угрюмый бор очаровал…

Пушкин же в своем стихотворении 1833 г. (пять шестистрочных строф с мужскими рифмами , где b, d — четырехстопный ямб, а с — трехстопный) вторит Батюшкову в последней строфе:

А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров —
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.

Эпитет «яркий» у обоих поэтов — не более чем обычный галлицизм. См., например, у Дюдуайе (Gérard Dudoyer, marquis du Doyer de Gastels, 1732–1798) в мадригале, посвященном мадмуазель Долиньи (милой актрисе, а впоследствии своей жене), 1 мая 1769 г. («Almanach des Muses», 1809, p. 35):

…des oiseaux la voix brillante…[746]

VI

Меж гор, лежащих полукругом,
Пойдем туда, где ручеек,
Виясь, бежит зеленым лугом
4 К реке сквозь липовый лесок.
Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поет; цветет шиповник,
И слышен говор ключевой, —
8 Там виден камень гробовой
Пришельцу надпись говорит:
«Владимир Ленской здесь лежит,
12 Погибший рано смертью смелых,
В такой-то год, таких-то лет.
Покойся, юноша-поэт!»

2—3 Ср.: Аддисон, «Зритель» («The Spectator», 1711, N 37, 12 Apr.): «…ручеек, что бежит чрез зеленый луг…»

5—6 См. коммент. к гл. 7, V, 6.

6 …шиповник… — Дикая европейская роза с душистыми розовыми цветами и мягкими красными плодами, Rosa cinnamomea, Linn., бедная деревенская родственница шеститысячного племени садовых роз. Цветет в июне. Бейли в «Справочнике культурных растений» (L. Н. Bailey, «Manual of Cultivated Plants», New York, 1948, p. 536) сообщает: «…в прошлом роза садовая, но бурно разросшаяся и одичавшая, произрастающая обычно близ заброшенных построек, вдоль заборов, на кладбищах и по обочинам дорог». Русские же авторы, напротив, считают шиповник предком садовых роз (М. Нейштадт, «Определитель растений». М., 1947–1948, с. 263).

10 Пришельцу… — «Пришелец» с грамматической точки зрения означает «тот, кто пришел из иного места», и возможно, Пушкин вольно использует его здесь вместо «прохожий» (лат. viator).

VII

На ветви сосны преклоненной,
Бывало, ранний ветерок
Над этой урною смиренной
4 Качал таинственный венок.
Сюда ходили две подруги,
И на могиле при луне,
8 Обнявшись, плакали оне.
Но ныне… памятник унылый
Забыт. К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет;
12 Один под ним, седой и хилый,
Пастух по-прежнему поет
И обувь бедную плетет.

2—4 Могила поэта, с венком и лирой, что подвешены над нею на ветвях кладбищенских деревьев, была уже воспета Жуковским в знаменитой его элегии «Певец» (1811). Она состоит из шести строф, по восемь стихов каждая, с рифмовкой abbaceec. Метрика ее необычна; она была новинкою для русской просодии: в каждой строфе за четырьмя пятистопными ямбическими стихами следуют три четырехстопных ямбических стиха, а заключительный стих — двухстопный дактиль (стихи 41–48):

И нет певца… Его не слышно лиры…
Его следы исчезли в сих местах;
И скорбно все в долине, на холмах,
И все молчит… лишь тихие зефиры,
Колебля вянущий венец,
Порою веют над могилой,
Бедный певец!

Заметим, что бедным певцом назван Ленский в гл. 6, XIII, 10: На встречу бедного певца, «à la rencontre du pauvre chantre».

9—10, 12 См. коммент. к гл. 6, XL, 14.

9—11 Описывая забытую придорожную могилу Ленского в русской Аркадии, Пушкин передает упадок и забвение двумя замечательными анжамбеманами:

Но ныне… памятник унылый
Забыт. К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет…

Переводчик от всей души желал бы в точности сохранить этот покрой и аллитерации (протяжное ны, ритмичность повтора двух односложных слов на з), но ему приходится довольствоваться следующим:

but now… the drear memorial is
forgot. The wonted trail to it,
weed-choked. No wreath is on the bough.

Заглох точнейшим образом переводится как «weed-choked»[747], но, строго говоря, в этом не появляется никакого русского эквивалента английскому «weed»[748]. Это не имело бы особого значения, если бы не одно удивительное обстоятельство, напрямую связанное с английским «weed». Я сильно сомневаюсь, что в те годы, когда писались эти строки (с осени 1827 г. по 19 февраля 1828 г.), Пушкин настолько овладел английским, что смог не только прочесть английскую поэму длиною более чем в две тысячи строк, но и уловить все изящество ее ритма. Как бы там ни было, факт остается фактом — гл. 7, VII, 9—11 ЕО обнаруживает разительное сходство, как настроения, так и музыкального настроя, с отрывком из «Белой оленихи из Рильстона» («The White Doe of Rylstone») Вордсворта (сочиненным в 1807–1808 гг., опубликованным в 1815 г.), песнь VII, стихи 1570–1571, 1575–1576:

Pools, terraces, and walks are sown
With weeds, the bowers are overthrown,
………………………………………………
The lordly Mansion of its pride
Is stripped, the ravage hath spread wide…
(Пруды, террасы и дорожки заполонили
Сорняки, беседки развалились
…………………………………………………
Господский замок своей славы
Лишился, опустошение повсюду…)

12 …под… — В издании 1837 г. ошибочно напечатано над.

Вариант

1—10 В черновике этой строфы (2368, л. 36, 37):

Кругом его цветет шиповник,
И вьется плюш, могил любовник;
Гремит и свищет соловей —
В тиши пустыни онемелой,
И говорят, над урной белой
Поутру свежий ветерок
Колеблет иногда венок
На ветвях сосен устарел<ых>,
На урне надпись говорит…

Согласно Цявловскному (ПСС 1936, т. I, с. 757), следующее четверостишие повторяется на одной и той же странице дважды (2368, л. 36, по Томашевскому, Акад. 1937, с. 417):

Кругом его цветет шиповник,
Минутных вестник теплых дней;
И вьется плюш, могил любовник,
И свищет ночью соловей.

А далее идут семь строк, написанных дактилическим и анапестическим гекзаметром с женскими нерифмованными окончаниями (1827){153}:

В роще карийской, любезной ловцам, таится пещера:
Стройные сосны кругом склонились ветвями, и тенью
Вход ее заслонили на воле бродящим в извивах
Плюшем, любовником скал и расселин. С камня на камень
Звонкой струится дугой, пещерное дно затопляя,
Вдаль по роще густой, веселя ее сладким журчаньем.

VIII

В черновике (2371, л. 4):

<Но> раз вечернею порою
Одна из дев сюда пришла.
Казалось — тяжкою тоскою
4 Она встревожена была —
Как бы волнуемая страхом,
Она в слезах пред милым прахом
Стояла, голову склонив —
8 И руки с трепетом сложив.
Но тут поспешными шагами
Ее настиг младой улан
Затянут — статен и румян,
12 Красуясь черными усами,
Нагнув широкие плеча,
И гордо шпорами звуча…

IX

В черновике (2371, л. 4):

Она на воина взглянула.
Горел досадой взор его,
<и> вздохнула,
4 Но не сказала ничего —
И молча Ленского невеста
От сиротеющего места
8 С ним удалилась — и с тех пор
Уж не являлась из-за гор.
Так равнодушное забвенье
За гробом настигает нас.
12 Врагов, друзей, любовниц глас
Умолкнет — об одио<м> именье
Наследиик<ов> ревнивый хор
Заводит непристойный спор.

9—14 Следует отметить, что, опустив строфы VIII и IX, Пушкин перенес эти строки в XI, 9—14.

X

Мой бедный Ленский! изнывая,
Не долго плакала она.
Увы! невеста молодая
4 Своей печали неверна.
Другой увлек ее вниманье,
Другой успел ее страданье
8 Улан умел ее пленить,
Улан любим ее душою…
И вот уж с ним пред алтарем
Она стыдливо под венцом
12 Стоит с поникшей головою,
С огнем в потупленных очах,
С улыбкой легкой на устах.

1—2 …изнывая, /Не долго плакала она. — Обычное для Пушкина построение фразы (вместо того чтобы сказать: «Она не изнывала и не плакала»).

5—8 [Улан] увлек… успел… умел… — Трудно с точностью передать в переводе эту аллитерированную череду русских глаголов. <…>

13—14 С огнем в потупленных очах, / С улыбкой легкой на устах. — Чудовищная сценка. Далеко же мы ушли от первоначального образа наивной Оленьки, безгрешной прелестницы, резвящейся с юным Владимиром средь древних дерев родового парка (гл. 2, XXI). Теперь в Ольге, странным образом изменившейся после того кошмарного бала, есть что-то от коварного бесенка. Что должна означать эта улыбка легкая? Откуда у девы такой огонь? Уж не предположить ли нам — а я считаю, что так и следует сделать, — что улану несладко придется с такою невестой — хитрой нимфой, опасной кокеткой, вроде той, каковою станет жена самого Пушкина пару лет спустя (1831–1837)?

Вот вам пример абсолютно ненаучного комментария.

XI

В пределах вечности глухой
Смутился ли, певец унылый,
4 Измены вестью роковой,
Или над Летой усыпленный
Поэт, бесчувствием блаженный,
Уж не смущается ничем,
8 И мир ему закрыт и нем?..
Так! равнодушное забвенье
За гробом ожидает нас.
Врагов, друзей, любовниц глас
12 Вдруг молкнет. Про одно именье
Наследников сердитый хор
Заводит непристойный спор.

2 …глухой — Этот эпитет можно понять двояко. Когда он относится к местности (глухой край, глухая сторона), то означает «дремучий», «унылый», «мрачный», «отдаленный» и т. п.

9—14 См. коммент. к IX, 9—14.

Вариант

9—14

По крайней мере из могилы
Не вышла в сей печальный день
Его ревнующая Тень,
И в поздний час, Гимену милый,
Не испугали молодых
Следы явлений гробовых.

XII

И скоро звонкий голос Оли
В семействе Лариных умолк.
Улан, своей невольник доли,
4 Был должен ехать с нею в полк.
Слезами горько обливаясь,
Старушка, с дочерью прощаясь,
Казалось, чуть жива была,
8 Но Таня плакать не могла;
Лишь смертной бледностью покрылось
Ее печальное лицо.
Когда все вышли на крыльцо,
12 И всё, прощаясь, суетилось
Вокруг кареты молодых,

После предыдущих превосходных строф эта кажется весьма слабой. Как это часто случается у Пушкина, когда он обязан заботиться о сюжете и разворачивать события, которые не представляют для него особого интереса, торопливая немногословность его оборачивается набором разрозненных банальностей и простодушной нескладностью. Ни он и никто другой из его современников-романистов не овладел искусством «перехода», которое тремя десятилетиями позже предстояло отточить Флоберу.

XIII

И долго, будто сквозь тумана,
Она глядела им вослед…
И вот одна, одна Татьяна!
4 Увы! подруга стольких лет,
Ее голубка молодая,
Ее наперсница родная,
Судьбою вдаль занесена,
8 С ней навсегда разлучена.
То смотрит в опустелый сад…
Нигде, ни в чем ей нет отрад,
12 И облегченья не находит
Она подавленным слезам,

Строфа XIII (2371, л. 5–5 об.) датирована 19 февраля [1828 г.], о чем свидетельствует надпись в верху черновика (л. 5; год дан согласно Томашевскому, Акад. 1937, с. 661).

6 …родная… — Здесь есть легкая двусмысленность, поскольку родная «дорогая», но основное значение — «родная по крови», а Ольга и была Татьяне родной.

Кстати, эта страстная привязанность к младшей сестре в новинку читателю, который, дойдя до восьмой главы, будет удивляться, почему же Татьяна больше не вспоминает об Ольге.

XIV

И в одиночестве жестоком
Сильнее страсть ее горит,
И об Онегине далеком
4
Она его не будет видеть;
Она должна в нем ненавидеть
Убийцу брата своего;
8 Поэт погиб… но уж его
Его невеста отдалась.
Поэта память пронеслась,
12 Как дым по небу голубому,
О нем два сердца, может быть,
… На что грустить?..

XV

Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Уж расходились хороводы;
4 Уж за рекой, дымясь, пылал
Луны при свете серебристом
В свои мечты погружена,
8 Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдруг перед собою
Селенье, рощу под холмом
12 И сад над светлою рекою.
Она глядит – и сердце в ней
Забилось чаще и сильней.

—2 Пушкин в одной заметке пишет (Болдино, 1830; черновик в МБ 2387 А — тетрадь, сшитая из отдельных листов полицией после смерти поэта, — л. 22; впервые опубликована в 1841 г.){154}:

«Критику 7-й песни в „Северной пчеле“[749] пробежал я в гостях и в такую минуту, как было мне не до Онегина… Я заметил только очень хорошо написанные стихи и довольно смешную шутку о жуке. У меня сказано:

Был вечер. Небо меркло. Воды

Критик [Фаддей Булгарин] радовался появлению сего нового лица и ожидал от него характера, лучше выдержанного прочих».

2 Жук жужжал. — Имеется в виду хрущ — жук из семейства скарабеид, европейский майский жук, один из двух видов Melolontha дня глухо шумящих над цветами; Шекспир же описывал навозного жука (Geotrupes sp.), как видно из цитаты, приведенной ниже. Но почему госпожа Дейч сочла целесообразным превратить жесткокрылое насекомое в прямокрылое (перевожу обратно на русский: «Был слышен стройный хор сверчков»), остается непостижимым, особенно если учесть, что хрущ — непременный спутник сумерек в английской поэзии. Когда Булгарин иронически приветствовал пушкинского жука как нового героя, он был не прав, — на самом деле это герой очень старый.

Уильям Шекспир, «Макбет» (1623), III, II, 42–43:

…и навозный жук
[750]

Уильям Коллинз, «Ода к вечеру» («Ode to Evening», 1746), стихи 11–14:

Иль там, где Жук гудит
В печальный свой Рожок,
Когда летит над сумеречной тропой,

Томас Грэй, «Элегия, написанная на сельском кладбище» («An Elegy Wrote in a Country Church Yard», 1751), стих 7:

…жук вершит гудящий свой полет…

Джеймс Макферсон, «Песни в Сельме» («королевская резиденция» Фингала; 1765):

Вечерние мошки на слабых крылах носятся, жужжа, над полями.[751]

«К размышлению» («То Contemplation», написано в Бристоле в 1792 г., опубликовано в 1797), стихи 26–28, 31:

Иль уведи меня туда, где средь долины тихой
Извилистый ручей течет в сребристом свете;
И я присяду…
……………………………………………………………………

Крабб (Crabbe) ошибочно переносит «жужжание жука» в «свет и тень» осеннего вечера («The Cathedral-Walk», в кн. «Tales of the Hall», 1819).

Юный Жуковский в своем знаменитом, восхитительно инструментованном переложении элегии Грэя, первом, написанном ямбом (1802), постарался на славу:

Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает…

Вторая версия перевода (1839) написана дактилическим гекзаметром и не рифмована:

(Здесь Жуковский явно попадает под влияние Саути.)

Но в переложении Шатобрианом этой элегии, «Сельские могилы» («Les Tombeaux champêtres», London, 1796), Melolontha grayi претерпевает следующее изменение:

[752]

Конечно, абсолютно неизвестное насекомое; однако в эпоху хорошего вкуса запрещено было употреблять точное, но грубое слово «hanneton»[753]. Спустя сорок лет этот великий французский писатель искупил своим великолепным переводом «Paradise Lost»[754] эту уступку требованиям времени.

8—14; XVI, 1–7 «Княгини Натальи Долгорукой» Козлова (известной уже в 1827 г. и опубликованной в 1828), часть I, стихи 11–32; Пушкин лишь слегка подправил описанную слепым поэтом сцену посещения Натальей ее бывшего дома (стихи 11–13, 24–26, 28–32):

Она идет, и сердце бьется;
Поляна с рощей перед ней;
И вот в село тропинка вьется
…………………………………………
Стоит уныла и бледна;
В ее очах недоуменье,
……………………………………………
Нейдет в него [в селение], иейдет назад,
«О, если там!.. А мне таиться
Велит судьба… быть может нет!
Кому узнать?..»

Поэма Козлова, в двух песнях, написана четырехстопным ямбом с вольной рифмовкой и строфами разной длины; в ней рассказывается о несчастьях, скорее готического, нежели славянского толка, преследовавших дочь графа Бориса Шереметева, петровского фельдмаршала. В одной из сцен героине является дух ее супруга, который, объясняя, что он был обезглавлен, снимает, как шляпу, собственную голову.

См. также коммент. к гл. 7, XXIX, 5–7 и XXXII, 13–14.

«Заметках о просодии» (см. Приложение II), в строфе XVI, 2–6 наблюдается самая длинная во всем романе череда стихов без скадов (в пределах одной строфы) — очевидно, следствие нечистой совести автора.

13 …сердце в ней… — Поскольку ударение в слове «сердце» падает на первый слог, а в словах его и её — на второй, «его (её) сердце» не укладывается в русский ямбический или хореический стих. Отсюда неуклюжие сердце в нем или сердце в нейЕО.

XVI

Ее сомнения смущают:
«Пойду ль вперед, пойду ль назад?..
Его здесь нет. Меня не знают…
4 Взгляну на дом, на этот сад».
Едва дыша; кругом обводит
Недоуменья полный взор…
8 И входит на пустынный двор.
К ней, лая, кинулись собаки.
Ребят дворовая семья
12 Сбежалась шумно. Не без драки
Мальчишки разогнали псов,
Взяв барыню под свой покров.

14 …барыню… — Я подозреваю здесь опечатку: вместо «барыню» должно быть «барышню», англ. miss, фр. la demoiselle{155}.

XVII

«Увидеть барский дом нельзя ли?» —
Спросила Таня. Поскорей
4 У ней ключи взять от сеней;
Анисья тотчас к ней явилась,
И дверь пред ними отворилась,
И Таня входит в дом пустой,
8
Она глядит: забытый в зале
Кий на бильярде отдыхал,
На смятом канапе лежал
12 Манежный хлыстик. Таня дале;
«А вот камин;
Здесь барин сиживал один.

XVIII

Здесь с ним обедывал зимою
Покойный Ленский, наш сосед.
Сюда пожалуйте, за мною.
4
Здесь почивал он, кофей кушал,
Приказчика доклады слушал
И книжку поутру читал…
8 И старый барин здесь живал;
Здесь под окном, надев очки,
Играть изволил в дурачки.
12 Дай Бог душе его спасенье,
А косточкам его покой
»

Рассказ Анисьи (ближайшей родственницы Татьяниной няни), с его несвязицей и перескоками с Евгения на его дядю, относится к крупным творческим удачам нашего поэта. Настоящим хозяином старушки-ключницы, конечно же, был не молодой петербургский фат, а старый барин, что вечно ворчал на нее с 1780 г.{156}

2 Покойный Ленский… — Это, конечно, недопустимая форма в устах крепостной старухи. Она должна была назвать беднягу Ленского по имени и отчеству либо же сказать: «Красногорский барин». Кроме того, она должна была знать, что пал он от руки ее хозяина.

11 в дурачки. — Незатейливая карточная игра, в которую теперь в России играют обычно дети.

13 <…>

XIX

Татьяна взором умиленным
Вокруг себя на всё глядит,
И всё ей кажется бесценным,
4
Полумучительной отрадой:
И стол с померкшею лампадой,
И груда книг, и под окном
8 Кровать, покрытая ковром,
И этот бледный полусвет,
И лорда Байрона портрет,
12 И столбик с куклою чугунной
Под шляпой с пасмурным челом,

11—14 Тут следует напомнить читателю, что в 1820-х гг. Байрон совершенно обворожил умы и души европейцев. Он был романтическим двойником Наполеона, «роковой личности», которого неведомая сила влекла к недостижимым горизонтам господства над человечеством. Байрон же считался измученной душой, скитающейся в вечных поисках тихой пристани средь непроглядного тумана, как у Лебрена в «При известии о смерти лорда Байрона» (Pierre Lebrun, «En apprenant la mort de Lord Byron», 1824, II, стихи 17–20).

Ainsi, loin des cités, sur les monts, sur les mers,
Cherchant un idéal qui le fuyait sans cesse,
êvés plus que des maux soufferts,
Au gré d'une inconstante et sauvage tristesse…[755]

12 И столбик с куклою чугунной… — В старину статую называли кумиром— куклой, это слово и использует здесь Пушкин. Он уже пользовался им прежде, в стихотворении «Послание к Юдину» (Павел Юдин — его лицейский приятель), написанном летом 1815 г. (стихи 22–26):

Доволен скромною судьбою
И думаю: «К чему певцам
Алмазы, яхонты, топазы,
Порфирные пустые вазы,
»

Вариант

13—14 Черновик (2371, л. 6 об.) уводит нас назад, к гл. 1, XXIV:

Хрусталь, и бронза, и фарфор,

XX

Татьяна долго в келье модной
Как очарована стоит.
Но поздно. Ветер встал холодный.
4 Темно в долине. Роща спит
Луна сокрылась за горою,
И пилигримке молодой
8 Пора, давно пора домой.
И Таня, скрыв свое волненье,
Пускается в обратный путь.
12 Но прежде просит позволенья
Пустынный замок навещать,
Чтоб книжки здесь одной читать.

[736] С приходом весны с оледенелых серых гор влага струится… (лат.)

[737] «Ранней весною, когда с горных белых вершин талая вода начинает струиться…» (фр.)

[738] Хозяйственные домашние пчелы /…/ Порхая с цветочка на цветочек, / Чтобы собрать то, что им годится (фр.)

«[Пчелы] сладостью наполняют кельи восковые» (англ.)

[740] «Ее восковая келья» (фр.)

[741] «…Вотще все существует перед ним, он живет один, он далек от живого мира» (фр.)

[742] «…Это наслаждение меланхолией… весна. Счастливая пора! Но как страшит она мою смятенную душу» (фр.)

«То, что очаровывает в пору любовных связей, становится в пору одиночества предметом страданий и сожалений. Не желаешь больше возвращения прошедших месяцев… чудесного вечера в конце апреля… то, что дает необходимость и желание счастья, убивает вас» (фр.)

[744] Отпущение грехов / Утонченными сластолюбцами, / Лучшими ленивцами Франции, / Единственными судьями, которых я признаю (фр.)

[745] «Невероятный неудачник» (фр.)

[746] …Яркий голос птиц… (фр.)

[747] «Заросший, задушенный сорняками»

[748] «Сорняк» (англ.)

[749] № 35 от 22 марта 1830 г; см. мой коммент. к гл. 8, XXXV, 9. (Примеч. В. Н.)

[751] Перевод с англ. Ю. Д Левина.

[752] Слышно лишь жужжание неизвестного насекомого (фр.)

[753] Майский жук, ветрогон (фр.)

[754] «Потерянный рай», поэма Дж. Мильтона.

(фр.)

{149} Н. Л. Бродский указывает: «Образ пчелы, летящей из кельи восковой за данью полевой, повторяется в песне, близкой по стилю к фольклору:

Только что на проталинах весенних
Показались ранние цветочки,
Как из царства воскового,

Вылетает первая пчёлка»

{150} Имеются в виду следующие произведения Василия Алексеевича Лёвшина: повесть «Везири, или Очарованный Лавиринф», книги «Полное наставление на гидростатических правилах основанное, о строении мельниц каждого рода водяных, также ветром, горячими парами, скотскими и человеческими силами в действие приводимых, по которому каждый хозяин может то производить» (М., 1810), «Садоводство полное» (М, 1805), «Календарь поваренного огорода» (М., 1810).

{151} «Виктория» — легкий двухместный экипаж.

{152} Стихотворение «Не дай мне Бог сойти с ума…» датируется 1833 г. Опечатка допущена по вине редакторов, так как ниже Набоков правильно называет год создания стихотворения.

{154} Имеется в виду заметка Пушкина, написанная болдинской осенью 1830 г. и включаемая ныне в подборку заметок, объединяемых редакторским заголовком «Опровержение на критики».

{155} Вариант «барыня» встречается только один раз в издании 1837 г., не внесенный отчего-то в перечень «Другие редакции и варианты» в ПСС, т. 6, 1937, с. 652, в котором правильно напечатано в основном тексте — «барышня». В черновиках этот стих отсутствует вовсе, а беловой автограф этой строфы не сохранился.

{156} Называя точную эту дату, Набоков в свойственной ему манере апеллирует таким образом к стиху «Лет сорок с ключницей бранился» и отсчитывает назад от 1820-го, года смерти дядюшки Онегина по хронологии романа.

Раздел сайта: