Комментарий к роману "Евгений Онегин"
Приложение I. Абрам Ганнибал

ПРИЛОЖЕНИЕ I

АБРАМ ГАННИБАЛ

Предисловие

«Евгений Онегин». гл. 1, L^{258}

он обязан нескольким лишним часам, проведенным в великолепных библиотеках Корнельского и Гарвардского университетов, и единственная его цель — привлечь внимание к загадкам, не замеченным или неверно решенным другими исследователями. Хотя подчас я болезненно ощущал нехватку первоисточников, хранящихся в России (где они недоступны, кажется, даже и местным пушкинистам), я утешаюсь тем, что любые материалы для любых разысканий гораздо легче достать в учреждениях этой страны, чем в недоверчивом полицейском государстве.

Примечания Пушкина, опубликованные при жизни поэта

В примечании 11 Пушкина к ЕО, гл. 1, L, И («…Африки моей») в издании 1833 г. сказано: «Автор, со стороны матери, происхождения африканского»; а в издании 1837 г.: «См. первое издание Евгения Онегина», — это отсылка к отдельному изданию гл. 1 (16 февраля 1825 г.), где есть пространное примечание (написанное, очевидно, в середине октября 1824 г.^[959], но, наверняка, после 9 августа 1824 г., когда он приехал в свое имение Михайловское (близ Опочки, в Псковской губернии) из Одессы, и, скорее всего, до отъезда его брата в Петербург в начале ноября (с точной копией этой песни); в основе лежит рукописная биография прадеда Пушкина со стороны матери, написанная по-немецки. В пушкинском примечании сказано: «Автор, со стороны матери, происхождения африканского. Его прадед Абрам Петрович Аннибал^[960] на 8 году своего возраста был похищен с берегов Африки и привезен в Константинополь. Российский посланник, выручив его, послал в подарок Петру Великому^[961], который крестил его в Вильне. Вслед за ним брат его приезжал сперва в Константинополь, а потом и в Петербург, предлагая за него выкуп; но Петр I не согласился возвратить своего крестника^[962]. До глубокой старости Аннибал помнил еще Африку, роскошную жизнь отца, 19 братьев, из коих [sic] он был меньшой; помнил, как их водили к отцу, с руками, связанными за спину, между тем как он один был свободен и плавал под фонтанами отеческого дома; помнил также любимую сестру свою Лагань^[963], плывшую издали за кораблем, на котором он удалялся.

18-ти лет от роду Аннибал послан был царем во Францию, где и начал свою службу в армии регента; он возвратился в Россию с разрубленной головой^[964] и с чином французского лейтенанта [фр. capitaine]. С тех пор находился он неотлучно при особе императора. В царствование Анны^[965] Аннибал, личный враг Бирона^[966], послан был в Сибирь под благовидным предлогом. Наскуча безлюдством и жестокостию климата, он самовольно возвратился в Петербург и явился к своему другу Миниху^[967]. Миних изумился и советовал ему скрыться немедленно. Аннибал удалился в свои поместья, где и жил во все время царствования Анны, считаясь в службе и в Сибири. Елисавета, вступив на престол, осыпала его своими милостями. А. П. Аннибал умер уже в царствование Екатерины, уволенный от важных занятий службы с чином генерал-аншефа на 92 году от рождения [в 1781 г.]^{259}. [Авторская сноска к этому тексту гласит: „Мы со временем надеемся издать полную его биографию“.]

Сын его генерал-лейтенант И. А. Аннибал принадлежит бесспорно к числу отличнейших людей екатерининского века (ум. в 1800 г.).

В России, где память замечательных людей скоро исчезает, по причине недостатка исторических записок, странная жизнь Аннибала известна только по семейственным преданиям»^{260}.

Предки Пушкина

(ум. в 1692 г.), предку обоих родителей нашего поэта (прадед по отцовской линии его отца и прапрадед его матери по материнской линии)^{261}.

Сын Петра Пушкина Александр (ум. в 1727) был отцом Льва (ум. в 1790), который в свою очередь был отцом Сергея (1770^{262}—1848), женившегося в 1796 г. на Надежде Ганнибал (1775–1836) и ставшего отцом поэта Александра Пушкина (1799–1837).

Младший сын Петра Пушкина Федор (ум. в 1728) был отцом Алексея (ум. в 1777), отца Марии (ум. в 1818). Мария Пушкина вышла за Осипа Ганнибала (1744–1806), третьего сына Авраама Петрова, он же Ганнибал, обрусевшего африканца (1693?^{263}—1781). Дочь Марии и Осипа Надежда вышла за Сергея Пушкина (троюродного брата ее матери) и стала матерью нашего поэта.

У Абрама (Аврама, Авраама, Ибрагима) Петровича или Петрова (отчество, данное при крещении) Аннибала, или Ганнибала, или Ганибала (взятая им фамилия), далее именуемого «Абрам Ганнибал», было одиннадцать детей от второй жены, Христины Регины фон (?) Шёберг или Шёберх (род. в 1706 г.^{264}, ум. на два месяца раньше мужа), в том числе: Иван Ганнибал (1731?—1801), видный генерал^{265}; Петр Ганнибал (1742–1825?), артиллерийский офицер и помещик^{266}; Осип Ганнибал (1744–1806), тоже военный в своем роде, дед нашего поэта с материнской стороны (в 1773 г. он женился на Марии Пушкиной, троюродной сестре Сергея Пушкина^{267}); и два Ганнибала понезаметнее — Исаак (1747–1804) и Яков (род. в 1749).

Нижеследующие заметки в той мере, в какой речь идет о моих собственных изысканиях, посвящены прежде всего происхождению Абрама Ганнибала и первой трети его жизни.

Документы

Основные документы, касающиеся происхождения Абрама Ганнибала, суть следующие.

«Прошение»: канцелярская копия прошения, в феврале 1742 г. (то есть в царствование Елизаветы, дочери Петра) поданного генерал-майором Абрамом Ганнибалом, обер-комендантом Ревеля, или Реваля (ныне Таллин), — города на северо-западе России — в Сенат, о пожаловании ему дворянского диплома и герба^{268}.

«Немецкая биография»^{269}: л. 40–45 рукописи, приблизительно в 4000 слов (рукопись зарегистрирована в Государственной библиотеке им. Ленина в Москве как тетрадь 2387А и представляет собой пачку листов, сшитых полицией в книгу сразу после смерти Пушкина^{270}), содержащие анонимную биографию Абрама Ганнибала, написанную убористым готическим почерком на высокопарном и цветистом, но не слишком грамотном немецком. Все, что мы знаем об этой «Немецкой биографии» (рукописи которой я не видел), сводится к следующему: она написана после смерти Абрама Ганнибала (1781)^{271}; в ней есть подробности, вроде отдельных имен и дат, которые мог помнить только Ганнибал; и при этом в ней много такого, что противоречит или историческим документам (например, прошению самого Ганнибала), или элементарной логике и явно вставлено биографом с расчетом подправить историю, заполнить пробелы и истолковать лестным для героя (хотя, в сущности, нелепым) образом то или иное событие его жизни. Поэтому я считаю, что, кто бы ни состряпал эту гротескную поделку, он (или она) своими глазами видел(а) какие-то автобиографические наброски самого Ганнибала. В немецком языке, по-моему, узнается житель Риги или Ревеля. Возможно, автором был кто-то из ливонских или скандинавских родственников госпожи Ганнибал (урожденной Шеберг). Скверная грамматика, по-видимому, исключает авторство профессионального генеалога^{272}.

Пушкинское примечание 11 к «Евгению Онегину», основанное преимущественно на этой биографии, но с деталями, прибавленными или из семейных преданий, или из романтических фантазий, уже приводилось.

Есть еще четыре документа, сами по себе любопытные и важные, но нашу тему нисколько не проясняющие: (1) анонимный, топорный и неполный русский перевод «Немецкой биографии» на л. 28–29 и 56–58 той же тетради 2387А^{273} несвязными пушкинскими пометами на полях; (2) весьма краткое curriculum vitae^[968], написанное стареющим Петром Ганнибалом^[969] или под его диктовку, когда он жил в своем небольшом имении Петровском^{274} недалеко от пушкинского Михайловского; (3) несколько слов об Абраме в генеалогических заметках, составленных Пушкиным в начале 1830-х гг. и известных под названием «Родословная Пушкиных и Ганнибалов», где касающийся Ганнибала короткий отрывок начинается словами: «Дед ее матери был негр…» (в той же тетради 2387А, л. 25, 60, 26, 59, 62); и (4) едва просматривающиеся за вымыслом факты в неоконченном историческом романе Пушкина (1827), состоящем из шести глав и начатой седьмой, изданном посмертно под названием «Арап Петра Великого» (1837), где Абрам выведен как Ибрагим (турецкая форма имени Авраам).

Даты жизни Абрама Ганнибала

Согласия между тремя самыми ранними биографами Ганнибала — Гельбигом (Helbig G. von. 1787?), неизвестным автором «Немецкой биографии» (около 1785) и Бантыш-Каменским (1836) — нет. Гельбиг утверждает, что Абрам умер в 1781 г. в возрасте восьмидесяти семи лет. В «Немецкой биографии» говорится, что он умер 14 мая 1781 г. на девяносто третьем году жизни, из чего следует, что впервые он приехал в Москву, будучи семнадцати лет от роду, хотя в этом же документе написано, что в то время ему было «unter zehn Jahren»^[970] и что в 1723–1724 гг. ему шел двадцать восьмой год. Бантыш-Каменский пишет, что Абрам умер в 1782 г. в возрасте девяносто одного года (возможно, исходя из сведений, опубликованных в примечании Пушкина 1825 г.). Итак, дата рождения определяется в пределах между 1689 и 1697 г. Я склонен принять 1693 как наиболее приближенный к исторической правде.

На основании пушкинских маргиналий в тетради 2387А (судя по описанию этой рукописи) мы можем утверждать, что за исключением «Немецкой биографии» хронологических данных о происхождении и юности прадеда у нашего поэта не было. Приступая к историческому роману «Арап Петра Великого» (31 июля 1827 г.), Пушкин попытался вычислить годы рождения и смерти Ганнибала по скудным и разноречивым данным «Немецкой биографии» (кажется, он не знал или не счел тогда нужным использовать труд Гельбига). На полях первой страницы русского перевода «Немецкой биографии» (л. 28, если следовать порядку, в каком листы были посмертно сшиты)^{275} поэт сосчитал, что поскольку в 1725 г. Абраму было двадцать восемь лет (а значит, восемьдесят четыре ко времени смерти), то годом его рождения должен быть 1697-й и девятилетним мальчиком (в согласии с утверждением «Немецкой биографии», которая, наверное, и спровоцировала эти подсчеты) его привезли в Россию в «1708» (или простая описка вместо верного 1706, или умышленный просчет). Подобно многим великим людям, математиком Пушкин был усердным и никудышным.

В другом невразумительном подсчете — вверху четвертой страницы продиктованного ему сокращенного русского перевода «Немецкой биографии» (2387А, л. 56) — наш поэт, видимо, пробовал найти дату рождения Ганнибала, если в 1725 г. тому, предположим, было не двадцать восемь, а двадцать шесть лет. Он обнаружил, что выходит 1699-й, и, прибавив девять, получил искомый «1708», то есть тот год, когда, по его мнению, Ганнибал был крещен сразу по приезде в Россию.

В загадочной записи в правом углу второй страницы (2387А, л. 57): «привезен [в Константинополь] [1]696», — очевидно, подведен итог подсчетам, основанным на словах «Немецкой биографии», будто из Абиссинии Ганнибала увезли семилетним, а умер он в девяносто два года. Неизвестно, как Пушкин справился с досадным математическим следствием: выходило, что маленький мавр провел в серале у султана десять лет и в Москве перед царем предстал семнадцатилетним детиной^{276}. Единственная интересная запись — фамилия «Шепелев», написанная на полях той же страницы слева. Складывается впечатление, что Пушкин считал, будто Дмитрий Шепелев (ум. в 1759)^[971] был в то время русским посланником в Турции. В действительности же посланником был Петр Толстой.

Происхождение Ганнибала

В начале «Немецкой биографии» говорится: «Awraam Petrowitsch Hannibal war <…> von Geburt ein Afrikanischer Mohr aus Abyssinien»^[972].

Следовательно, это обстоятельство было Пушкину (записавшему русский перевод) известно, но в собственных заметках он ни разу, говоря о своем предке, не уточняет места его рождения.

Примечание к гл. 1 ЕО (см. выше «Примечания Пушкина…») начинается словами: «Автор, со стороны матери, происхождения африканского».

Алексей Вульф в дневниковой записи вспоминает, что 15 сентября 1827 г. в Михайловском Пушкин показывал ему «только что написанные первые две главы романа в прозе [теперь известного как „Арап Петра Великого“], где главное лицо представляет его прадед Ганнибал, сын Абиссинского эмира, похищенный турками, а из Константинополя русским посланником присланный в подарок Петру I, который его сам воспитывал и очень любил»^{277}.

«Немецкой биографии» незнакомец, диктовавший нашему поэту, передает «Afrikanischer Mohr» выражением «африканский арап». Да и сама «Немецкая биография» в дальнейшем изложении именует Ганнибала «Neger».

Абиссинцы (они же эфиопы в строгом смысле) цвет кожи имеют от смуглого до черного. Их тип есть семито-хамитская составляющая кавказской расы; и негроидные черты настолько преобладают у иных племен, что в подобных случаях применим и обобщенный термин «негр»; но, отвлекаясь от этих соображений (к которым я вернусь в конце заметок), отметим, что рядовой европеец того времени — в том числе как видно, и сам Абрам Ганнибал — в обиходной речи отнес бы к «неграм» или к «арапам» («арап» — обратите внимание на последнюю согласную) любого более или менее темнокожего африканца, если он не египтянин и не араб.

В кратком curriculum vitae со страшными ошибками против правописания, которое Петр Ганнибал написал или, скорее, продиктовал, уже впадая в маразм (вероятно, осенью 1825 г., когда, судя по всему, его навещал поэт), утверждается: «Отец мой <…> был негер, отец его был знатного происхождения, то есть владетельным князем, и взят во омонаты [Кавказское слово, обозначающее заложника]. Отец мой Константинопольского двора, из оного выкраден и отослан к государю Петру 1-вому»^{278}.

Все это Пушкин повторил в «Родословной… Ганнибалов».

«Немецкая биография» продолжает так: «Он был <…> сын одного из тамошних могущественных и богатых влиятельных князей, горделиво возводящего свое происхождение по прямой линии к роду знаменитого Ганнибала, грозы Рима. Его [Абрама] отец был вассалом турецкого императора или Оттоманской империи; вследствие гнета и тягот [Druck und Belästigung] он восстал в конце прошлого века с другими абиссинскими князьями, своими соотечественниками и союзниками, против султана, своего государя; за этим последовали разные небольшие, но кровопролитные войны; однако же в конце концов победила сила, и этот Ганнибал [Абрам], младший сын владетельного князя, на восьмом году жизни был с другими знатными юношами отправлен в Константинополь в качестве заложника. Однако по молодости лет этот жребий должен был миновать его. Но так как у его отца, по мусульманскому обычаю, было много жен (чуть ли не тридцать, и соответственно этому множество детей), эти многочисленные старые княгини с детьми объединили свои усилия в стремлении спасти себя и своих; а поскольку [Абрам] был младший сын одной из младших княгинь, не имевшей при дворе достаточно приверженцев [в отличие от старших княгинь], они нашли способ хитростью и интригами, почти насильно посадить его на турецкое судно [Fahrzeug] и поручить предназначенной ему судьбе».

Я намерен показать, что в 1690-е гг., то есть в те времена, о которых идет речь, вассалом Оттоманской порты не был ни один абиссинец и не было среди абиссинских князей ни мусульман, ни таких, кого могли бы заставить платить Константинополю дань. Обсудим и «грозу Рима». Но прежде чем я попробую распутать всю эту неразбериху, взглянем на географическую ситуацию.

Место рождения Ганнибала

В «Прошении» Абрама Ганнибала (1742) есть следующие сжатые, но важные сведения: «Родом я, нижайший, из Африки, тамошнего знатного дворянства, родился во владении отца моего в городе Лагоне [Лагона, Лагоно или Лагон: „в городе Лагоне“ — это местный падеж, по которому в русском языке нельзя понять окончание падежа именительного], который и кроме того имел под собою еще два города»^[973].

Следует отметить (поскольку мы вынуждены опираться на этот текст, ибо он упоминается в различных биографиях, приведенных в конце данного Приложения — см., например, Анучин), что конкретная область Африки в «Прошении» не названа. В силу сказанного в «Немецкой биографии» я предполагаю, что упомянутый город расположен в Абиссинии. Как я уже говорил, местный падеж не дает ключа к правописанию именительного; мало этого, еще и смехотворная русская привычка передавать и «h» и «g» с помощью русской «гаммы» лишает нас возможности узнать, выглядит ли это африканское название в латинской транскрипции^[974] как «Lagon», «Lahon», «Lagona», «Lahona», «Lagono» или «Lahono». Я подозреваю, что верной транскрипцией неведомого оригинала будет «Lahona», но далее буду обозначать это место буквой «L». Сильно смущает сходство имени сестры Ганнибала, упомянутой в «Немецкой биографии», с названием его родного города, встречающегося только в «Прошении». Я не нашел — в пределах тесного круга моего чтения — ни одного случая, чтобы абиссинский ребенок получал имя по месту рождения.

В работе, стоящей ниже всякой критики в том, что касается истории, этнографии и географической номенклатуры, увлекшийся антропологией журналист Дмитрий Анучин (1899)^{279} сообщает, что, поговорив с французским путешественником Сент-Ивом (Жорж Сент-Ив?) и с профессором Пауличке (речь идет, видимо, о Филиппе Пауличке), он пришел к выводу, что «L» — это город и область, расположенные на правом берегу реки Мареб в провинции Хамазен. У «Логго», предлагаемого Пауличке^{280} (со слов Анучина), равно как и итальянской картой 1899 г. (которой я не видал), и у «Лого» Солта^{281} (которое нам предстоит рассмотреть) каким-то образом по ходу комментариев и выводов Анучина вырастает хвост сперва в виде «t», а потом и в виде «n», чего не происходит ни с одним из моих «L»; поэтому здесь я с Анучиным расстаюсь и пускаюсь в самостоятельные поиски.

^{282} (путешествовавший в 1698–1700 гг.) делит Эфиопскую империю на несколько царств (провинций), среди которых упоминается Тигре. Тигре (где правил наместник «Gaurekos») он делит на двадцать четыре княжества (округа), из которых называет лишь несколько, например «Saravi» (Serawe), плато на высоте 6000 футов.

Генри Солт веком позже выделяет в собственно Тигре («обычно именуемое царством Бахарнегаш») в два раза меньше округов, чем Понсе, называя Хамазен на севере, Сераве к югу от него и крохотный округ Лого еще южнее. Несколько позже, когда Хамазен и Сераве превратились в провинции, Сераве, распространившись или переместившись к реке Мареб, поглотила округ Лого и другие небольшие округа.

Где находится Мареб, установить легко, и название этой реки почти не изменяется в отчетах разных путешественников, из которых лишь немногие были составлены до XIX в. Изучение старинных карт по репродукциям в блестящем труде Альбера Каммере^{283} (1952) показывает, что это Мареб у Якопо д'Анжело (он же Аньоло делла Скарпериа), Рим, рукопись, ок. 1450; у Мельхиседека Тевенота (по Бальтазару Теллецу), 1663; у Иова Людольфа, 1683; у Бургиньона д'Анвиля, 1727; у Брюса, 1790 (начерчена в 1772); это Мариб у Фра Мауро, 1460; Марабо у Якопо Гастальди, 1561; Марабус у Ливио Сануто, 1578; Мараб у отца Мануэля де Альмейды, 1645 (набросок около 1630 г.). Это и Мораба из отчета Понсе (1704).

— Лого и Логоте. Сент-Ив, путешествуя, я думаю, во второй половине XIX в., со Столовой горы (Токуле) видел город Логот (по русской транслитерации Анучина) в долине Мареба. Во времена Солта (1810) Лого и Логоте (или Леготе) были двумя разными городками в сопредельных округах: Лого севернее, а Леготе южнее, причем последнему южной границей служил отрезок реки Мареб — Муннай. Согласно утверждению другого автора, говорящего о Логоте (Т. Лефевр / Т. Lefevbre, vol. 3, 1846, p. 21, 28^{284}; его, несомненно, читал французский собеседник Анучина), округ Логоте (Леготе Солта) отделен от округов «Церана» и «Токуле» рекой Белесса (то же самое, что Май Белессан у Солта) — притоком Мареба. Белесса, судя по описанию Лефевра, в сухой сезон теряется по образцу Мареба в песках, правда, стоит всего лишь копнуть, чтобы добыть воды в избытке. «Так как долина Логоте весьма нездорова и кишит хищниками [львами, пантерами], все деревни располагаются на горной цепи», и жители, которым за водой приходится с безводных высот спускаться в долину, «очень бережно относятся к своим запасам».

Мареб, в своем центральном течении отделяющий, грубо говоря, север Абиссинии от остальной страны, в разное время года и в разных местах своего извилистого русла предстает то яростным потоком, то подземным ручьем, то исчезающей в песках струйкой. Разные его участки имеют (или имели) особые местные названия. Истоки он берет на северо-востоке в пятидесяти милях от Анслейского залива Красного моря; ниже Дебарвы это жалкий ручеек с узким руслом; затем он набухает, бежит к югу, сворачивает на запад и, вобрав множество рек, стекающих с северных гор, течет на запад к суданской границе, чтобы близ Кассалы уйти в землю, но в самую влажную погоду его последние струйки добираются до Атбары. В числе мелких северных притоков мы виднм Серемай, Белессу и Обель. Последняя есть на карте Бента (1893)^{285} и на военной карте США (1943); речку Серемай, протекающую точно к востоку от Обель, упоминает Солт (1814), который, продвигаясь в глубь страны от Красного моря, выехал 5 марта 1810 г. (с. 242) из города Диксан и на другой день прибыл в живописное селение Абха (с. 245): «7 марта. Мы поставили палатки в пять утра и прошли около мили на юг, так что холм Кашаат оказался, как и надлежало, к востоку от нас, в каковой точке <…> мы взяли несколько западнее и прошли около восьми миль <…> пока не достигли удобной стоянки на берегу реки, прозываемой Серемай. Река эта прокладывает свой путь по дну небольшой замкнутой долины, со всех сторон окруженной крутыми и каменистыми холмами, в одном из укромных уголков которой, примерно в миле к востоку, расположен большой город, по названию Лого, от которого взято имя всего округа».

В то время (1810) Лого управлялось мятежным вождем, «который в прошлогоднюю кампанию был усмирен расом»^{286}

Из Лого отряд Солта выступил на юго-юго-запад (с. 248): «Наша дорога шла <…> по дикой и невозделанной местности; мы пересекли реку Май Белессан <…> и, совершив крутой подъем, достигли деревни Леготе <…> Подсчет расстояния, пройденного от последней стоянки [на реке Серемай, милей западнее деревни Лого], дает около восьми миль». Затем Солт переправился через Мареб и пошел к югу до «совершенно отвесной» горы (Дебра Дамо), «которая в древнейшую эпоху абиссинской истории служила местом заключения младшихотпрысков [королевской] фамилии» (с. 248), в каковой точке Солт вспомнил «прекрасный и назидательный роман» доктора Джонсона. Имеется в виду пресная книга Сэмюэла Джонсона «The Prince of Abissinia» или (в последующих изданиях) «The History of Rasselas, Prince of Abissinia»^[975], которая вышла без имени автора в двух томах весной 1759 г. — это было время, когда читатели ухитрялись находить поэзию и дарование в плоской фельетонности Вольтеровых «Сказок». Еще раньше (в 1735 г.) Джонсон ради нескольких шиллингов перевел «Voyage historique d'Abissinie, du R. P. Jérôme Lobo»^[976] (Paris, 1728) Иоахима Лe Грана (здесь кроется объяснение написанию «Abissinie» в «Расселасе», озадачившее Джеймса Маколи, написавшего предисловие к факсимильному изданию этой книги в 1884 г.). Иеронимо Лобо, собственный текст которого никогда не увидел свет, был португальским иезуитом; он побывал в Абиссинии в 1624–1632 гг., когда там царствовал Сусней (Малак Сагад III, позднее известный под именем Селтан Сагад I), открыто объявивший о своем подчинении Риму; героем повести Джонсона был брат этого императора по имени рас (принц) Сеела Крестос (или Селла Кристос), он же Расселас у Ле Грана (с. 502), правитель Гаджама и один из самых твердых приверженцев иезуитов (Beckingham and Huntingford, 1954, p. XXV, 59)^{287}. С каким удовольствием думаешь о том, что в один день Солт мог повидать и место рождения пушкинского предка, и место действия повести Джонсона.

(швейцарского священника, родившегося в 1799 г.), который он вел в 1830–1832 гг.^{288}. На карте Солта этот городок (или деревня) расположен на 39°2′5″ с. ш. Он лежит милях в сорока пяти к северо-северо-западу от Аксума и милях в пятидесяти к югу от Дебарвы. Я не уверен, что он существует по сию пору; возможно, он переместился куда-нибудь в сторону, как это часто случается с абиссинскими селениями; но призрак Лого следует искать к северу от отрезка реки Малеб Мунная и к востоку от ее маленького северного притока Обель («обель» значит «тамариск» на языке тигре) в бывшей провинции Серао (Серае или Сераве). На карте Баратьери (1896) обозначен «Май Лахале» на 38°7′ в. д., 14°7′5″ с. ш.; а на военной карте США (1943) есть «Ади Май Лаам» на «Асмаре» на 38°9′ в. д., 14°8′ с. ш. «Ади» значит «селение», «май» — «вода» или «брод», «лахам» — возможно, «скот» или (согласно Солту, 1811, III, 12) «дерево, подобное манго» (речь идет, я полагаю, о «Eugenia owariensis Beauv»). Нигде на многочисленных картах, составленных до XVIII в., не нашел я и намека на «Лого», «Лагон» или «Лагону», если не считать прозрачных итальянских или испанских описательных терминов для «озера», «канала», «горячего ключа» или «пруда» («lagone»).

Трудность состоит в том, что как раз в нужный период, от последних приездов иезуитов в 1630-е гг. до путешествия Джеймса Брюса в 1770-е, ни один пишущий европеец, кроме Понсе (1698–1700), не навестил северной Абиссинии — ни Лобо (в изложении Ле Грана), ни Альмейда, ни Понсе, ни Брюс не упоминают «L».

Однако я обнаружил еще одно место, которое может претендовать на роль родины Ганнибала. Солт в более раннем путевом журнале (1811) упоминает деревню «Лахайна»^[977], которую он заметил 9 сентября 1805 г., идя в северном направлении от «Анталу» (Антало), столицы Тигре-Эндорты, в сторону «Мук- кулаха» (Макалле) в той же провинции. Лахайна эта находится, или находилась, милях в шести от Антало, приблизительно к северо-северо-востоку, и, стало быть, примерно в ста милях к юго-юго-востоку от Лого. Ни на одной карте найти ее я не сумел, но, принимая в расчет сообщение Солта (он только что миновал «живописную деревню Гараке», которую я отождествляю с Гаргарой на военной карте США, 1943), я бы поместил Лахайну на полпути между 39° и 40° в. д. и 13° и 14° с. ш. Выступив из «Гараке» и продвигаясь от холма к холму, Солт заметил «справа на склоне [в восточном направлении] довольно большую деревню, называется она Лахайна, от какового места дорога, повернув несколько к западу, повела по более возделанной местности, густо усаженной акацией и кустарником…»^{289}«Прошения» Ганнибала? Были, наверное, и другие, сходно звучащие топографические названия (производные, скажем, от корня «лахам»). Таким образом, я полагаю, что вопрос о точном месте «L» к моменту написания этой работы (1956) остается нерешенным, но я склонен считать, что она находилась в северных областях Абиссинии, где мы бредем, поднимая книжную пыль, вслед за мулами и верблюдами дерзких караванов.

Сестра Ганнибала

Коснувшись интриг старших жен, сумевших отправить сына младшей княгини к туркам, «Немецкая биография» продолжает: «У его единственной единоутробной сестры Лагани^{290}, бывшей на несколько лет его старше, нашлось достаточно мужества, чтобы воспротивиться этому насилию. Испытав все средства, но принужденная наконец уступить большинству, она, все еще в надежде вымолить или выкупить за свои драгоценности свободу возлюбленного брата, проводила его до борта этого кораблика; однако, видя, что все усилия ее нежности [zärtliches Bemühen] бесплодны, она бросилась в отчаянии в море и утонула. И до конца дней своих проливал достопочтенный старец [Абрам] слезы, вспоминая об этой нежнейшей дружбе и любви, так как, несмотря на чрезвычайную молодость в момент своего трагического исхода, это печальное воспоминание вставало перед ним как новое, во всех подробностях каждый раз, когда он думал о сестре; нежность сестры заслуживала этой слезной жертвы: она так отчаянно боролась за его свободу и оба они были единственными детьми своей матери».

Пушкин в примечании к изданию «Евгения Онегина» 1825 г. явно исправляет «Немецкую биографию», говоря: «[Абрам] помнил также любимую сестру свою Лагань, плывшую издали за кораблем, на котором он удалялся».

«h» русской «гаммой» (так что «Henry», например, превращается в «Генри», a «Heine» надевает маску «Гейне»). Более того, он хочет, чтобы женское имя с последним согласным (что по-русски немыслимо) звучало в согласии с нормой русского языка, и прибавляет к нему «мягкий знак».

Удаляющийся корабль, в кильватере которого плыла — слегка опережая романтическую эру — пылкая сестра, можно бы, конечно, приговорить к сокращению до тростникового плота на разлившейся реке, да и все происшествие циник бы отбросил как небылицу из разряда тех, что старость принимает за подлинные события; но есть причина, по которой этот случай заслуживает внимания: имя «Lahann» мне представляется вполне абиссинским^[978].

Вообще говоря, имена на «L» и особенно на «La» в абиссинских хрониках попадаются сравнительно редко. Словари говорят, что в амхарском есть мужское имя «Лайахан»; а в годы правления короля Бахафа (1719–1728) жил генерал по имени Лахен, скончавшийся около 1728 г. в бытность губернатором Хамазена (R. Basset, 1881, № 18, р. 363^{291}).

Мы не знаем, ни сколько лет было расу Фаресу, правителю Тигре, в 1690-е гг., ни числа его жен или наложниц. Но нам известно, что в ту пору рас Фарес был уже в летах, а также знаем из хроник (Basset, № 18, р. 310), что его молодую жену, умершую самое позднее в 1697-м, звали Лахиа Денгел или Лахья Денгел (что на тигре означает «красота Девы») — поразительно похоже на имя девушки, которая могла быть ее дочерью.

Родословная Ганнибала

«Немецкой биографии», стоит вкратце припомнить историю Абиссинии.

Евангелие в ней было впервые проповедано около 327 г. от Рождества Христова Фруменцием (ок. 290 — ок. 350), уроженцем Финикии, которого Афанасий Александрийский рукоположил в епископы Аксума. Слух об этой первобытной империи, столь близкой к Аравии, столь далекой от Рима, долго шел до Западной Европы. Первые надежные сведения явились счастливым результатом злополучных начинаний, предпринятых иезуитами-миссионерами, не убоявшимися неведомых ужасов баснословной страны в надежде на святые утехи, которые заключались в раздаче образков с истинными кумирами и в тайном перекрещивании туземных детей под благочестивым предлогом медицинской помощи. Из этих храбрецов одни преуспели в мученичестве, другие — в составлении карт. В XVI в. португальские войска помогли абиссинцам избавиться от сравнительно краткого мусульманского господства, которое началось приблизительно в 1528 г. и длилось до середины века. Однажды, около 1620 г., при короле Суснее португальские иезуиты все-таки обратили абиссинцев в гротескный вид католицизма, захиревший примерно в 1630 г. — с воцарением Фасилидаса, который восстановил прежнюю веру и вернул монофизитскому клиру церкви. Уже в новое время русские с радостным изумлением обнаружили сохранившийся еще в Эфиопии своего рода естественный православный вкус к древнему отшельничеству; протестантских же миссионеров туземцы подозревали в язычестве вследствие безразличия их к изображениям святых женского пола и крылатых мальчиков.

В единственно интересный нам период — в последние годы XVII и первые XVIII в. — христианами были почти все абиссинцы, то есть они принадлежали абиссинской церкви, соединившей в унылую смесь с коптским душком самые нелепые идеи древних христианских и иудейских священников, приправив их местными дикарскими мерзостями. Несмотря на память о жестоких вторжениях, государство, исходя из коммерческого интереса, терпимо относилось к мусульманам, а также (из интереса спортивного) — и к племенам негров-язычников, таким, как народность шангалла, к которой принадлежали черные дикари, что населяли в то время область, соседнюю с Лого или даже включавшую его, там, «где река Мареб, миновав Дебарву, течет сквозь густые заросли» (Bruce, 1790, II, 549)^{292}. В конце XVII в. и позже абиссинские цари с упоением отдавались регулярным сафари на этих язычников, и нет ничего невероятного в предположении, что в ходе такой охоты и был захвачен предок Пушкина, потом проданный туркам.

К 1700 г. почти стерлись следы мусульманского нашествия, случившегося более полутора веков до того под предводительством Ахмеда ибн Ибрагима эль-Гази, по прозванию Грань (Левша), возможно сомалийца. Уже ко времени Иоанна I (ок. 1667–1681) мусульмане, хотя и сохранили за собой острова у восточного побережья, внутри страны политическую власть потеряли и в абиссинских городах должны были селиться в особых кварталах. Вполне допустимо, что отец Ганнибала был языческим воином или зажиточным мусульманским купцом, равно как и то, что он был местным вождем княжеских кровей, правившим округом или провинцией; зато совершенно невозможно предположить (как это делает Анучин, а следом за ним Вегнер и другие беспомощные и несмелые компиляторы), будто около 1700 г. всего в 150 милях к северу от Гондара, гордой столицы Абиссинии, и меньше чем в 50 милях к северу от ее священного города Аксума правивший тремя городами абиссинский вельможа мог быть подданным турецкого султана, а значит, и вассалом Оттоманской империи!

«налогах» и «дани» искаженным и туманным образом отвечают каким-то историческим реалиям.

Ганнибал родился в городе, название которого начинается на «L», в собственно Тигре или в Тигре-Эндорте, около 1693 г., в правление Иисуса Великого

(Иясу I, взошедшего на трон под именем Адийам Сагад I), который наследовал своему отцу Иоанну в 1680 г. (согласно Бассе), или 1681 (согласно Ж. Перру- шону), или 1682 (согласно Бекингему и Хантингфорду) и погиб от руки убийцы, подосланного королевой Мелакотавит (транслитерация французская), желавшей возвести на престол своего сына, Текла-Хаймонота. Проводя лето 1700 г. в Дебарве, тогдашней столице Тигре, Понсе кутил там с двумя областными правителями: один, по-видимому, был губернатором всей провинции Тигре (барнегас или бар-негус«владыка моря», но к началу предыдущего века почти утративший смысл); второй был или временным соправителем, или окружным губернатором.

Понсе именует первого «Гаурекос». Я считаю, что это имя следует читать «Гиоргис» (или «Гиргис»)^[979], что соответствует арабскому «Жиржис» и европейскому «Георг».

В хронике, изданной Бассе, около 1700 г. встречается лишь один губернатор Тигре — рас Фарес («рас» или «раз» на гизском языке значит «глава»). Губернатором он стал на одиннадцатом году царствования Иисуса I и к двадцать второму году этого царствования свой пост еще сохранял. Похоже, что в первые годы XVIII в. он получил другую, скорее всего военную, должность, хотя и возвращался то и дело к губернаторству; а второй человек, Георг, наверное, управлял в промежутках — и была как раз его очередь, когда Понсе встретил барнегасов ^[980]. Рас Фарес пережил двухлетнее правление Текла-Хаймонота I и был сослан на остров Месрах следующим императором, Теофилом (Тевофлос), правившим три года (ок. 1708–1711). Здесь я теряю следы Фареса, который, видимо, в ссылке и умер.

Иисус I (1682–1706) был (согласно Бекингему и Хантингфорду, а также Баджу) далеко не бездарным деспотом и могучим охотником, только и думавшим, как бы затравить буйвола или дикаря из племени галла. Он также внимательно следил за назначенными его властью правителями в провинциях и округах. На семнадцатом году царствования — то есть в конце 1690-х (когда Ганнибалу было лет пять-шесть) — чиновничьи поборы и грабеж населения при взимании налогов стали до того возмутительными, что император вызвал из Эндорты и остальных округов всех вельмож и потребовал объяснений. Главной статьей торговли была каменная соль. Под предлогом таможенных сборов чиновники реквизировали у торговцев почти всю соль, которую те на ослах привозили в город. Император постановил, что по всей стране должен быть единый соляной налог. Пять мулов, груженных солью, облагались налогом в один пласт (см.: Basset, № 18, р. 303–320; Budge, vol. 1, p. 417).

Скандал этот совпал с прибытием в Абиссинию Понсе, и возможно, что в него были втянуты и рас Фарес, и разные окружные правители провинции Тигре (включая Эндорту). Несомненно, по такому случаю император еще не принужденней обыкновенного вымогал у губернаторов дань и преспокойно мог приказать им отослать своих детей ко двору короля франков в качестве образчиков абиссинской знати.

Ганнибал в рабстве

богословов, одного за другим он сбывает их мусульманскому работорговцу, потом продает своего друга священника и наконец оказывается проданным сам. В своих «Путешествиях» (1790) Брюс говорит о Диксане (14°59′55″ и 39°38′30″ согласно Солту), первом пограничном абиссинском городе, попавшемся ему на пути от Машуа (Массавы) — прибрежного острова в Красном море. «Диксан выстроен на вершине холма точно по форме сахарной головы» (Bruce, vol. 3, p. 84) и населен мусульманами и христианами; «единственное занятие представителей обоих вероисповеданий весьма необычно: они торгуют детьми. Христиане привозят тех, кого выкрали в Абиссинии, в Диксан, считающийся надежным местом; там их забирают мавры и везут на некий базар на Машуа, откуда их переправляют в Аравию и Индию» (vol. 3, р. 88).

Понсе сообщает, что в 1700 г. крепкий раб стоил всего десять экю (пятьдесят шиллингов). По словам же Эниды Старки^{293}, в 1880 г. мальчик шел в среднем за двадцать полосок, вырезанных из медного котла. Лет через восемь, в дни «торговца Рейнбоу» (как англичане звали французского экс-поэта Рембо)^{294}, христианские мальчики из Абиссинии продавались по восьмидесяти левантийских долларов (около 150 шиллингов) за душу. Похоже, что до достижения рабочего возраста выгруженные в Аравии или Турции юные африканцы по большей части служили наложниками.

Не знаю, насколько вероятно, чтобы сына вельможи — правителя округа или провинции — прямыми или обходными путями продали в рабство; но есть ясные сведения (например, у Понсе), что в 1700 г. император Иисус I действительно приказал аристократам — то есть своим родным, ведь вся знать была с ним в родстве — послать детей к далекому европейскому двору, что кончилось для неудачливых абиссинских юнцов турецким пленом.

назначил молодого армянского купца (по имени Мюрат или, точнее, Мюрад бен Магделюн, как сообщается, племянника одного из императорских министров) послом во Францию: ему предстояло сопровождать Понсе в Париж с дарами для короля Людовика XIV, в число которых входили слоны, лошади и jeunes enfans éthiopiens^[981], отпрыски знатных семейств.

Возвращаясь в Каир (на этот раз Красным морем), Понсе выехал из Гондара в Массаву 2 мая 1700 г., планируя по дороге остановиться в столице Тигре — Дебарве, куда он и приехал в середине июля, и там поджидать Мюрада, все еще собиравшего животных и детей. Но ожидание затянулось: несколько коней и единственный слон — молодое, еще без бивней, животное — погибли при переходе через горы Сераве, и 8 сентября 1700 г., прождав Мюрада почти два месяца, Понсе выехал из Дебарвы к побережью. Девять дней спустя он достиг того самого острова Массава, 28 сентября отплыл в Джидду и прибыл туда 5 декабря. Поскольку Мюрад все еще мешкал, очередным местом встречи был выбран Суэц на севере Красного моря, куда Понсе отправился 12 января 1701 г. В конце апреля он приехал в монастырь на горе Синай, где месяц спустя его наконец-то нагнал Мюрад, принесший грустную весть: в Джидде «le Roy de la Mecque»^[982] (Великий Шериф Сaад?) отнял у него высокородных эфиопских детей, собранных Мюрадом для французского короля, и вполне допустимо, что кого-то из них правитель Мекки (или Джидды) отослал султану Оттоманской империи Мустафе II в качестве собственного скромного подарка. Теперь у Мюрада не осталось никого, кроме двух молодых провожатых, купленных в пути, в Суакине: «который постарше — эфиоп, который поменьше — раб [негр?]» (Le Grand, p. 431). Караван Мюрада и Понсе прибыл в Каир в первых числах июня, и там Понсе представился французскому консулу Майе.

Мюрада?), которых Понсе вез с собой. Ле Гран сообщает: «Ага и таможенники [пришли] уведомить его [26 июня 1701 г.], что двое абиссинских слуг, будучи магометанами, подлежат выкупу… [Понсе] отвечал, что ежели эти дети магометанской веры», то он лучше подарит их турецкому губернатору Египта. Но вмешался глава местных иезуитов, «охваченный ревностью к спасению обоих детей», и больше Понсе не беспокоили^{295}. Удалось ли ему вызволить мальчиков из Каира, мы не знаем. Неясным остается и то, должны ли мы считать этого «jeune esclave éthiopien»^[983] (Le Grand, p. 432), которого Мюрад привез французскому консулу в Каире для отправки во Францию заодно с останками (ушами и хоботом) слоненка, одним из двух мальчиков или же рассматривать его отдельно как третьего, а может быть, это выражение Понсе должно обозначать их обоих. Этот petit esclave^[984], уже посаженный на нильскую баржу, которой предстояло отвезти его на корабль, закричал, что он — мусульманин, что его увозят силой, что он не хочет ехать к христианам, чем вызвал переполох, вследствие которого турецкие чиновники сняли его с баржи и передали на попечение некоего Мустафы Киайа Каждугли, после чего Понсе отплыл во Францию. Эпизод этот, кстати, забавно искажен в пересказе Брюса (vol. 2, р. 488–489), который пишет, что Понсе, отправляясь во Францию, во время посадки в нильском порту Булаке «беспомощно наблюдал, как купленного им раба, бедного абиссинского парня, которого он вез Людовику XIV <…> янычары сняли с корабля <…> и у него на глазах превратили в мусульманина»^{296}— из чего следует, если я верно понимаю мысль Брюса, что мальчик этот был необрезанный язычник-негр, а не христианин-эфиоп, который был бы непременно обрезан (на восьмой день после рождения).

Ганнибал в Турции

Описав смерть Лагани при отъезде брата из Абиссинии или из какого-то близлежащего морского порта, «Немецкая биография» продолжает: «Недолгое время спустя [nicht lange nach] после этого расставания навеки Ганнибал прибыл в Константинополь и был заключен в серале вместе с прочими юными заложниками для воспитания среди пажей султана; здесь он и провел год и несколько месяцев []».

Остановимся ненадолго, чтобы оценить хронологическую ситуацию. Мы сейчас увидим, что русскому посланнику юный арап мог достаться только между осенью 1702-го и летом 1705-го и что это, вероятнее всего, 1703 г. Отсчитывая назад, приходим к следующему выводу.

Путешествие в Турцию из его родного дома, расположенного в глубине страны, которую Ганнибалу, согласно «Немецкой биографии», пришлось покинуть в семилетнем возрасте («in seinem achten Jahre… nach Constantinopel gesandt»^[985]) должно было продлиться гораздо дольше, чем подразумевается в бессмысленной отговорке «nicht lange nach», даже если его отправили кратчайшим в то время маршрутом — из провинции Тигре в северо-западную Турцию. Открывался он переходом к красно морскому порту, затем следовало трудное плавание по Красному морю до Суэца, еще один сухопутный переход к средиземноморскому порту и наконец долгое, чреватое опасностями и морской болезнью плавание в Стамбул. Учитывая трудности мореходства и многочисленные задержки, приходится отвести на все путешествие по крайней мере год, а может и больше, если взять в расчет, что Ганнибала могли послать в Турцию не морем, а караванным путем через Аравию и Сирию. Иными словами, если к 1703 г. он прожил в Константинополе около полутора лет^{297}

Тут нам надо выбрать одну из возможностей: (1) или мальчик попал на константинопольский невольничий рынок в ходе обычной работорговли, или (2) его, как утверждает «Немецкая биография», тайно переправили из султанского сераля русскому послу с помощью великого визиря.

Принимая первое предположение, можно сказать только следующее: или агент русского посла подталкивал своего наемщика к большей щедрости, изображая молодого раба дворцовым узником благородного происхождения, или, что более вероятно, русский посол, приобретя мальчика самым обычным способом, состряпал экзотическую историю, чтобы удивить царя. Но раз уж за неимением лучшей гипотезы мы склоняемся к версии знатного происхождения Ганнибала, стоит взглянуть, какие исторические факты могли бы подкрепить содержание «Немецкой биографии», которая, сообщив, сколько пробыл Ганнибал в Константинополе, дает следующее идиотское обоснование его освобождению: «В это время в России царствовал император Петр Первый, который насаждал искусство и науки в своем государстве, распространяя их среди дворянства. Хотя ему удалось достичь в этом предприятии известных успехов, однако если иметь в виду громадную массу дворянства обширнейшей империи мира, то число проявляющих охоту к учению было весьма незначительно, что вызывало болезненное огорчение и озабоченность у блаженной памяти императора. Он искал способ обнаружить в народе <…> примеры и образцы для подражания. Наконец ему пришло на ум написать в Константинополь тогдашнему своему посланному, чтобы тот достал ему и переслал нескольких африканских арапчат, отличающихся хорошими способностями. Его министр в точности выполнил это повеление: он познакомился с надзирателем seraglio^{298}, где воспитывались и обучались пажи султана^{299}, и наконец, тайным и отнюдь не безопасным способом, при посредстве тогдашнего великого визиря, получил трех мальчиков…»

Когда эра более или менее нормальных дипломатических отношений между Россией и Турцией еще не наступила, советник Петра I Емельян Украинцев (1660?—1708) был послан чрезвычайным послом в Константинополь, по окончании в 1699 г. затянувшейся и безрезультатной войны^[986]. Он заключил мирный договор (3 июля 1700 г.), который должен был сохранять силу в течение тридцати лет, и возвратился в Россию^[987]. В 1700–1701 гг. Россию недолгое время представлял в Порте важный посланец — князь Дмитрий Голицын (1665–1737), который находился в Константинополе только для ратификации договора.

Первым постоянным послом России, поселившимся в Турции (где он прожил двенадцать лет), стал граф Петр Толстой (1645–1729), получивший назначение 2 апреля 1702 г. и прибывший на место в августе. У власти находился тогда султан Мустафа II, которому оставалось править еще год, после чего он был свергнут (22 августа 1703 г.) в результате военного мятежа, длившегося 36 дней, организованного его братом Ахмедом III (которому суждено было править до 1730 г.). Первую аудиенцию Толстому Мустафа дал в ноябре 1702 г.

–1705), сменилось семь великих визирей. Первый из них, Хуссейн Купрулу^[988], умный и любезный паша, ушел на покой 5 сентября 1702 г. При нем неожиданно выросла смертность среди турецких поэтов: в 1699 г. их умерло чуть ли не двенадцать человек. Следующим великим визирем (или, как тогда их называли в России, крайним визирем) стал Дальтабан из Сербии, которого европейские наблюдатели называли безграмотной скотиной и который среди иных своих мудрых и важных указов запретил христианам и евреям носить колпаки из красной ткани. Его не любили за вздорность, и спустя четыре месяца он был без лишнего шума удавлен дворцовым палачом. Преемником его 25 января 1703 г. стал Рами Паша, известный своей честностью и просвещенностью, писавший изысканные стихи. Он пал вместе со своим властелином, султаном Мустафой. Следующим великим визирем (с 23 августа по 16 ноября 1703 г.) и первым из служивших при султане Ахмеде был паша российского происхождения, министр юстиции Ахмед, насквозь продажный толстячок, прозванный Ульем за свою приземистую фигуру и страсть к накоплению сладких жизненных благ. Не прошло и четырех месяцев, как он был сослан в Лепанто, но перед этим его заставили вернуть нажитые нечестным путем богатства. Его преемник Хасан, зять султана, продержался менее года (до 28 сентября 1704 г.). Это был честный и сравнительно гуманный паша, грек по происхождению, и его уж никак нельзя было заподозрить в продаже иностранцу пажа султана. За ним пришел злобный и жестокий Калайликоз, люто ненавидевший французов и русских. 26 декабря 1704 г. его сменил Балтажи Мохаммед (бывший губернатор Джидды), коварный паша, продержавшийся до 3 мая 1706 г. Во время его правления, но не позднее лета 1705 г., Абрам Ганнибал был на корабле вывезен в Азов, поэтому нам нет дела до следующего великого визиря (тирана Али, 1706–1710); но если кто-то из этих именитых особ и был причастен к тайной отправке Ганнибала из сераля в русское посольство или на пришвартованный российский корабль, то я бы заподозрил Улья или Мохаммеда.

Петра Толстого историки рисуют как личность темную, хитрую и беззастенчивую. В 1717 г. царь послал его за царевичем Алексеем, наследником престола, который, воспользовавшись отъездом жестокого государя за границу, улизнул из России в Австрию и Италию и которого выследили и вернули царские агенты, совершив ряд бесшумных действий, отмеченных той гипнотической цепкостью, убедительностью и лживостью, которые мы сегодня привыкли связывать с повадками советских головорезов при насильственной репатриации беженцев. Человеку, сумевшему выманить Алексея из надежного Неаполя в ужасное отечество на пытки и смерть под личным наблюдением Петра, легче легкого было раздобыть несчастного арапчонка в забаву своему хозяину^{300}.

(1) в письме из Парижа советнику Макарову, отправленном 5 марта 1721 г. (вероятно, нового стиля)^{301}, Ганнибал говорит, что служит царю семнадцать лет; (2) в посвящении императрице Екатерине I в 1726 г. (преподнося ей учебник фортификации, составленный по его конспектам времен Ла Фера или Меца; см. ниже «Ганнибал в Западной Европе»^{302}) он говорит, что двадцать два года прожил «при доме» (в жилище, в свите, среди челяди) покойного царя (который умер в 1725 г.)^{303}.

Ганнибал и Рагузинский

«В это время, — продолжает „Немецкая биография“, пользуясь излюбленным оборотом, — умер отец покойного генерал-аншефа Ганнибала, которого он [Абрам] оставил в зрелом и почти стариковском возрасте, и очередь наследования [] досталась на долю одного из его единокровных братьев. <…> Российский императорский министр, счастливый выполнить волю своего государя, отправил в Москву [трех мальчиков]: Ибрагима Ганнибала, еще одного черного мальчика знатного происхождения, его соплеменника (который в пути скончался от оспы), и одного рагузинца, почти сверстника, то есть моложе десяти лет^{304}.

Государь, опечаленный потерей третьего, был доволен получением этих двух прибывших мальчиков и взял на себя заботу об их воспитании, с тем большим усердием, что, как было сказано, они должны были стать образцом, который бы он мог ставить своему народу в пример и в посрамление как доказательство, что из каждого народа, и не меньше из негров, почти диких людей, которых наши цивилизованные нации определяют только в сословие рабов, могут быть выработаны люди, способные прилежанием получить знания в науках и тем приобрести способность быть полезными и нужными, во всех случаях пригодными слугами своего государя. Император Петр Великий, в качестве не менее великого знатока людей, установил сразу наклонности своих прибывших питомцев [sic] и предназначил своего Ганнибала, живого, расторопного и горячего мальчика, в военную службу, рагузинца же, впоследствии известного в России под именем графа Рагузинского, как более тихого и вдумчивого, — к гражданской службе».

Мы можем пренебречь отрывком, касающимся последовательности правителей, который приводится лишь для того, чтобы отмести возможные обвинения в еще одном похищении, на этот раз со стороны горячо любимого монарха, и обратиться к «Прошению» (1742) Абрама Ганнибала. Это «Прошение» после упоминания о трех городах, которыми правил отец Абрама (см. выше «Место рождения Ганнибала»), продолжается так: «В [1]706 году выехал я в Россию из Царяграда при графе Саве Владиславиче волею своею в малых летах и привезен в Москву…»

Год его прибытия в Москву — 1706-й. Как мы вскоре увидим, он покинул Константинополь летом 1705 г. Рагузинец Владиславич — тот самый человек, что описан в «Немецкой биографии» как ровесник и товарищ Ганнибала, тоже паж, абсурдное утверждение, которое можно объяснить лишь как попытку раздуть престиж нашего героя, снабдив его товарищами по несчастью и счастью, заслуживающими уважения. Этому Рагузинцу было тридцать семь в 1705 г., когда, судя по соответствующему пассажу из «Немецкой биографии», Ганнибалу было около десяти или же около двенадцати, согласно более достоверным подсчетам. Довольно любопытно, что Пушкин сохраняет такую вымышленную синхронизацию возрастов этих двоих в своем среднего достоинства романе «Арап Петра Великого»: «Ибрагим», будучи около тридцати лет от роду (в начале повести, когда он году этак в 1720-м влюбился в Париже в некую французскую даму, ему «двадцать семь»), возвращается в 1723 г. в Петербург, он видит в императорском дворце «молодого Рагузинского, бывшего своего товарища», которому на самом деле было тогда пятьдесят пять лет.

Еще в 1699–1700 гг. Украинцев в Константинополе завел штат секретных агентов иллирийского происхождения. Одним из них был сербский торговец по имени Савва (христианское имя) Лукич (отчество) Владиславич (фамилия), впоследствии известный как граф Владиславич-Рагузинский (1668–1738). Родился он в Попово (Герцеговина), воспитывался, будучи приставленным к торговому предприятию своего отца, и в возрасте около двадцати пяти лет (то есть примерно в 1690 г.) был отправлен в Константинополь. Отец его, Лука Владиславич, считал себя потомком боснийского княжеского рода Владиславичей (неизвестно, на каком основании). Перебравшись из Боснии в Рагузу, он взял себе двойную фамилию — Владиславич-Рагузинский. Графский титул его сына или по крайней мере официальное именование его графом, очевидно, было милостью, дарованной царем Петром в признание Саввиных заслуг.

При Мустафе II и Ахмеде III турки взимали с Рагузы дань (например, в 1703 г. ее сумма составила 4000 дукатов), так же как с арабских племен^[989], но (согласно Б. Самнеру, с. 8, примеч.) закон о взимании дани в виде христианских мальчиков, хотя и сохранял номинально силу до 1750 г., не соблюдался с середины предшествующего века. Нет никаких оснований доверять тому, что Савву Владиславича завлекли в Константинополь его врожденные наклонности к приключениям или торговые дела отца, но тот факт, что в прежние времена среди заложников встречались рагузинские мальчики, мог так или иначе повлиять на рассказ о детстве Ганнибала.

25 сентября 1702 г., через месяц после приезда в Турцию, Петр Толстой писал графу Федору Головину, министру иностранных дел: «…константинопольский житель, породою рагузенин, Сава Владиславов [sic], как вам известно, человек добрый, ныне по обнадеживанию моему поехал с товаром в Азов, а из Азова к Москве <…> Он всеконечно в странах сих Московскому государству благопотребен»^{305}

расположили к нему Петра I.

Захватив в обратный путь соболя, горностая, русскую лису (с белым воротником и рыжую) и волка (московского и азовского), он вернулся в Константинополь в 1704 или в начале 1705 г., а летом 1705-го опять отправился в Азов и Москву, везя новый ситец, новые тайные депеши от Петра Толстого и живой подарок царю^{306}.

Ясно, что Ганнибала получили в период между двумя поездками Владиславича из Константинополя. Судя по письму царя брату константинопольского посла Ивану Толстому, коменданту Азова, Владиславич оказался в Москве с донесениями и, вероятно, с арапчонком не позднее 12 января 1706 г. (точную дату его приезда легко установить по неизданным документам из местных архивов). В 1716–1722 гг. Владиславич ездил с дипломатическими поручениями в Венецию и Рагузу, а в 1725–1728 был послом в Китае.

Первые годы Ганнибала в России (1706–1716)

К приезду Ганнибала в Россию у Петра I в самом разгаре была шведская кампания, с военными действиями в Польше, имевшими переменный и призрачный успех. С 8 июля по 1 августа 1705 г.^{307} устройством анатомического и биологического музея, перед которым разбил ботанический сад. Несомненно, арапчонок пришелся ко двору как очередная диковина. В июле — августе 1706 г. Петр посетил Киев и, снова отправившись на север, поспел в «Питербурх» (или в «Парадиз», как он ласково звал только что заложенный город) как раз к увлекательному зрелищу первого наводнения — 11 сентября 1706 г. Забавнее всего был вид людей, жмущихся на крышах полузатопленных домишек.

Петр снова оказался в Вильно (на обратном пути из Варшавы в Петербург) 24 сентября 1707 г. и пробыл там до 10 октября. Именно тогда и окрестили самое меньшее четырнадцатилетнего абиссинца, получившего при крещении имя Петр^{308}. Почти в то же время (27 сентября 1707 г.) его царственный крестный намарал записку о наречении потомства Лениты или Ленты (от лат. «lenis» — «кроткий» или «lentus» — «цепкий», «медлительный») — английского мастиффа; двумя годами ранее (30 июня 1705 г.) в Полоцком монастыре царь натравил эту собаку на Феофана, слишком невоздержанного на язык монаха-униата из ордена св. Василия, а потом сам разрубил его надвое саблей. Псевдоклассические клички семи щенков, безусловно переведенные царем из какого-то расхожего сборника имен, звучат в обратном переводе с неуклюжего русского языка Петра так Пиррус (рыжий), Эос (заря), Аэтон (яркий), Флегетон (пылающий), Паллада, Нимфа и Венера. Фамилию Аннибал, в конце концов доставшуюся арапу, тоже мог придумать просвещенный монарх, хотя есть и другие предположения^{309} (см. ниже «Ганнибал и Аннибал») Судьбу молодых мастиффов можно проследить по другой записке, писанной две недели спустя (10 октября 1707 г.), в которой царь приказывает найти из числа его иностранных подручных какого-нибудь умельца для обучения собак всяким фокусам, например снимать шляпу, вскидывать игрушечный мушкет, маршировать в воду с боевой выкладкой.

В то время, по сообщениям западных наблюдателей, повторное или первое крещение и детей и взрослых при петровском дворе состояло в троекратном обливании холодной водой с головы до пят. Если Ганнибал родился абиссинским князьком, его должны были крестить при рождении, так как Абиссиния приняла христианство на шесть веков раньше России, но вполне вероятно, что в плену турки сделали его мусульманином («побасурманили» на тогдашнем русском), что бы под этим ни подразумевалось. Вопрос этот, однако, совершенно праздный, поскольку, во-первых, на взгляд русских любой африканец был язычником и, во-вторых, обряд, который свершился над малолетним арапом в Пятницкой церкви в конце сентября или начале октября 1707 г. (а не в 1705-м, как почему-то выбито на памятной доске)^{{310} {311}}, производился в буйной и фарсовой атмосфере царского двора, где чмокались уроды на своих потешных свадьбах, а шуты возводились в губернаторы Баратарии. Кажется, за несколько месяцев до крещения какие-то усердные придворные и впрямь попытались женить арапа: в письме из Польши от 13 мая 1707 г царь пишет советнику Автоному Иванову, что он против брака арапа, — видимо, с дочерью негра в услужении какого-нибудь вельможи, или с карлицей, или с домашней дурой, с шутихой. Для гена, участвовавшего в создании Пушкина, минута эта была критической, и царь заслуживает благодарности за выправление путей судьбы.

Теперь, когда лучи света истории стали понемногу проливаться на предмет нашего исследования, мы наконец можем отказаться от утомительной затеи обсуждения бурлескной и помпезной «Немецкой биографии», полной всяческого вздора, — довольно уж я цитировал и пересказывал ее! Перейдем к анекдотам о юности Ганнибала.

Самый известный рассказан с нелепейшими подробностями в «Немецкой биографии» и с индивидуальными отклонениями повторен Голиковым и Пушкиным. Суть его в том, что молодой Абрам, став пажом (или помощником пажа) у царя, спал в соседней комнате и доказал свою сообразительность, переписывая наброски указов, которые его господин царапал ночами на грифельной доске^{312}.

Среди серии пушкинских заметок, озаглавленных «Table Talk» («Застольные разговоры», 1836–1837), восьмая, опубликованная посмертно в 1873 г. в «Вестнике Европы», о которой Пушкин пишет, что «анекдот довольно не чист, но рисует обычаи Петра», — гласит: «Однажды арапчонок, сопровождавший Петра I в его прогулке [отвергнутое начало: „Маленький арап Ганнибал сопровождал Петра I“], остановился за некоторою нуждой и вдруг закричал в испуге: „Государь! Государь! из меня кишка лезет“. Петр подошел к нему и, увидя, в чем дело, сказал: „Врешь: это не кишка, а глиста“, — и выдернул глисту своими пальцами».

«По приказу [царя] деланы кафтаны: Якиму карле и Абраму арапу, к празднику Рождества Христова, с камзолы и штаны. Куплено сукна красного обоим по осьми аршин… им же пуговиц медных»^{313}. Е. Шмурло (1892) туманно говорит о каких-то документах, где «три раза упоминается Абрам вместе с царским шутом Лакостой»^{314}. Это Иан Декоста или, точнее, Ян д'Акоста, любимый придворный шут Петра, крещеный еврей родом из Голландии^[990]. В другом анекдоте говорится, что как-то летом приблизительно 1715 г., накануне отплытия царя из С. -Петербурга в Ревель, царский врач Лесток^[991] и камергер Жонсон^[992]{315}, заснул на палубе, сыграли с ним шутку в духе той эпохи: присмолили ему длинную бороду к голой груди. Проснувшись, бедный шут взвыл, прервав занятия царя по прокладке курса и порке матросов, и тот, затопав по палубе, налетел на невинного Ганнибала и в ярости немилосердно отстегал его линьком^{316}. За обедом шалуны не могли удержаться от смеха при виде понурого мавра. Когда добрый царь, тоже любитель порезвиться, узнал причину веселья, то расхохотался и сказал Абраму, что поможет делу, закрыв глаза на следующую его провинность.

Вот, пожалуй, и все, что я смог найти в изданных материалах относительно первых десяти лет Ганнибала в России. Можно отбросить как семейную выдумку пассаж «Немецкой биографии», где утверждается, что «правящий единокровный брат» Ганнибала поручил младшему брату отправиться в Константинополь и выкупить Абрама, что, не найдя его, брат этот поехал в Петербург, везя дары в виде «ценного оружия и арабских рукописей», удостоверявших княжеское происхождение Абрама, что последний не пожелал вернуться к язычеству и что брат пустился обратно «с большой скорбью с той и другой стороны». Едва ли есть нужда напоминать, что ни один абиссинский вельможа не проехал бы в Московию через Турцию, не попав там в рабство, и что история ничего не сообщает о вольном абиссинце, предпринявшем подобное путешествие в начале XVIII в.

Похоже, царь действительно иногда брал арапа в путешествия или кампании, но едва ли во все походы, как считает семейная традиция. Стилизованный молодой арап в более или менее турецком облачении мелькает, как призрак, на аллегорическом фоне — держа боевого коня или гроздь винограда — на нескольких портретах Петра I. Он есть на гравюре, выполненной Адрианом Шхонебеком (скончался в 1705) с утраченной картины, написанной около 1704 г.^{317} за верную и арапа на картине за Ганнибала, то следует предположить, что или его привез Рагузинский в первую поездку в Москву (1703), или же он изображен, так сказать, заранее — на основании вестей, пришедших в Москву из Константинополя. арап среди челяди символизировал верх роскоши и пышности, и, должно быть, царь ждал подарка к новому, 1706 г от своего посла с не меньшим нетерпением, чем груза сирени и лилий.

Ганнибал в Западной Европе (1716–1723)

В январе 1716 г. Петр I отправился в поездку по Европе Проведя месяц или около того в Копенгагене, он поехал в Голландию, потом во Францию, 30 апреля 1717 г. он высадился в Дюнкерке и 7 мая прибыл в Париж, где немедля потребовал пива и блудниц Филипп, герцог Орлеанский, был регентом Франции (1715–1723) при несовершеннолетнем Людовике XV Ничего, кроме вороха грязных историй, шестинедельное пребывание царя московитов в памяти французов не оставило — хотя не совсем ясно, что в привычках Петра так поразило знать времен Регентства — эту гнусную свору отвратительной и бездарной эпохи.

Той же весной 1717 г во Францию приехали четверо юношей из России для изучения фортификации и саперного дела Они, может быть, ехали вместе с царем, но скорее всего путешествовали отдельно и не останавливались в Дании. Эти четверо были: Абрам Арап, Степан Коровин, Гаврила Резанов и Алексей Юров, приятель нашего героя^{318}.

«Немецкая биография», с обычными своими преувеличениями, дурной грамматикой и неточностями, говорит, что Петр I послал Ганнибала прямо к регенту, попросив «взять на себя наблюдение за ним», и что сначала Ганнибал занимался при великом Белиоре [sic]^{319} «в военной школе для молодых дворян» Имеется в виду, я полагаю, Бернар Форе де Белидор (1693–1761), блестящий молодой французский инженер, преподававший в Артиллерийской школе в Лa Фере^{320} (в Эне, к северо-западу от Лаона) и написавший «Краткий курс военной, а также гражданской архитектуры и гидравлики» («Sommaire d'un cours d'architecture militaire, civile et hydraulique», 1720) и другие замечательные труды. Что касается «личного наблюдения» регента, то я не смог найти во французских источниках никаких признаков даже малейшей осведомленности ни регента, ни кого бы то ни было из его окружения о самом факте существования Абрама.

Согласно «Немецкой биографии», во Франции Ганнибал вступил в артиллерийский полк и как капитан роты участвовал в войне с Испанией Война была объявлена 9 января 1719 г., мир подписан 17 февраля 1720-го. При рытье подкопа — я думаю, где-нибудь в Каталонии — его серьезно ранили в голову и взяли в плен (странно, что в письмах из Франции он об этом событии не говорит)^{321}. По возвращении во Францию Абрам, очевидно, продолжил занятия уже в другом училище — в Артиллерийской школе в Меце, основанной знаменитым военным инженером Себастьяном Ле Претром, маркизом де Вобан (1633–1707). Согласно Бежену (Е. A. Bégin, 1829, р. 592), в то время там преподавали математику, физику и химию, по понедельникам, средам и пятницам. «L'école pratique se faisait les autres jours, excepté le dimanche, dans l'île Champière, où existait un parc… Ce n'était, à bien dire, qu'une école régimentaire dont les cours cessaient dès que Metz était privé du corps d'artillerie qui y tenait habituellement garnison»^[993].

В январе 1722 г. русский посол князь В. Л. Долгоруков объявил четырем юношам, что они должны вернуться в Россию, но те задержались еще на год. Какую-то часть этого года Абрам с товарищами, видимо, провел в Париже — лихорадочном Париже, доведенном Джоном Лоу до финансовой агонии. Начало весны отметили баснословные балы и иллюминации в честь прибытия предполагаемой невесты короля, белокурой малютки инфанты четырех с половиной лет, которая, однако, двенадцатилетнему Людовику не понравилась Регент энергично кутил и развратничал. Куртизанки носили шелковые чулки телесного цвета. Ворам и разбойникам надевали железные колодки, поджаривали ноги на обычном или усиленном огне и готовили ножные ванны из кипящего масла. Казненных преступников называли, употребляя финансовый термин, «ликвидированными» (liquidé). Поэта Аруэ (известного под именем Вольтер) высекли лакеи офицера, которого тот обозвал полицейским шпионом. Чудовищные суммы выигрывались и проигрывались в «фараон». Маркиз де Сальян счастливо бился об заклад, что проскачет верхом девяносто миль за шесть часов.

— ведомо лишь, что он жил в постоянной и позорной нужде. Во французских мемуарах о Регентстве я не нашел подтверждения словам Пушкина в романе, будто знатные дамы наперебой приглашали «царского арапа» (le nègre du Czar), будто он был на дружеской ноге с Вольтером и будто драматург Мишель Гюйо де Мервиль познакомил его с женщиной высшего света, графиней Ленорой де Д., родившей ему черного ребенка^{322}. Письма Абрама, написанные по-русски из Франции разным чиновникам (с воплями о деньгах, с мольбами не посылать его домой по морю, уж лучше он пешком пойдет, чем плыть, с тщетными просьбами разрешить задержаться во Франции для дальнейших занятий и т. п.), по-моему, составлены не им, а его товарищем по преувеличенному несчастью — Алексеем Юровым. После шести или семи лет за границей^{323} Абрам, похоже, настолько забыл русский, что самодержец спровадил его по возвращении в грамматическую школу при Александро-Невском монастыре, куда его зачислили 14 марта 1723 г. (ст. ст) К императорскому двору он, видимо, вернулся 27 ноября 1724 г. (см.: П. Пекарский, 1862, т. 1, с 112). Комментаторов не раз занимал вопрос, не имеется ли здесь в виду какой-нибудь другой «арап Абрам» (хотя ни о каком другом сведений нет), поскольку, по их мнению, это несовместимо с собственноручным указом царя от 4 февраля 1724 г., которым Абрам («in dem 28-sten Jahre seines Alters»^[994]«Немецкой биографии») производился в лейтенанты (поручики) бомбардирской роты Преображенского полка^{324}. Но ведь и вся эпоха была довольно безрассудной.

Ганнибал вывез из Франции библиотечку (69 названий) главным образом исторических трудов, военных учебников, книг о путешествиях и горсть модной экзотики, все эти томы он продал (в 1726 г.) за 200 рублей Императорской библиотеке, но выкупил их (или сходный набор) в 1742-м Хотя перечень совершенно шаблонный, с литературным разделом из Боссюэ, Мальбранша, Фонтенеля, Корнеля и Расина, чувствуется явное предпочтение, отданное книгам о разнообразных путешествиях тут есть Шарден, увлекающий читателя в Персию, где обнаруживается, что молочная диета лечит язвы, тут и Леонтан, повстречавший в какой-то предшатобриановой Америке (1688) гнакситаров и моземлеков, никем после него не виденных, тут и Сирано де Бержерак, отправляющийся на Луну, где именем каждому жителю служит только коротенькая мелодия из нескольких нот.

Ганнибал и Аннибал

Официальным именем крестника Петра I стало Петр Петрович Петров (христианское имя, отчество и фамилия), но в Турции он привык к имени Ибрагим и получил разрешение называться по-русски соответственным именем Абрам или Авраам. В общем-то ему не стоило воротить нос от имени своего крестного: существовал же, в конце концов, Петр Эфиоп (Pasfa Sayon Malbazo), издавший около 1549 г. в Риме, после тринадцатилетних трудов, Новый Завет на языке абиссинской литургии (а именно на гизском, то есть на древнеэфиопском языке, уступившем место амхарскому).

«Немецкой биографии», что, дескать, отец Абрама, горделивый абиссинский князь, возводил свою родословную на два тысячелетия назад к Ганнибалу — знаменитому карфагенскому полководцу, — конечно же, чушь невозможно вообразить, чтобы даже самыми ничтожными сведениями о нем располагал абиссинец XVII в Фамилия Ганнибал по отношению к Абраму встречается в официальных документах, начиная с 1723 г., после возвращения из Франции. При более ранних упоминаниях его зовут Абрам арап или Абрам Петров Арап, где посередине стоит отчество, готовое превратиться в фамилию. Странно, что русских исследователей ставит в тупик выбор имени, хотя его причины лежат на поверхности. Например, Анучин выдвигает нелепую гипотезу, будто Абрам или ею семья могли считать имя «Ганнибал» производным от Ади Баро (деревня точно к северу от Дебарвы, северная Абиссиния)! Почему бы не от Лалибалы (абиссинского императора XIII в.) или от Гамальмала (губернатора провинции, взбунтовавшегося против своего царствующего кузена, Малака Сагада I, в конце 1500-х гг.), или, еще лучше, от «gane bal», что на языке тигре значит «незнакомый господин»; в этих лингвистических petits-jeux^[995] запрещенных приемов нет.

и академических речах. В России царя Петра никакая просвещенность не считалась полной, пока имена греческих и римских героев не вспыхивали в фейерверке античных речений, Пушкин совершенно верно галлицизировал взятую фамилию, которую Ганнибал, скорее всего, вывез в 1723 г. из Франции. Там и в Италии она нередко встречалась в виде имени (например, Франсуа Аннибал, герцог д'Эстре, скончался в 1687 г.). Он, очевидно, набрел на нее по ходу военных штудий. О «великом гении Аннибале» он читал у Боссюэ в «Рассуждениях о Всемирной истории» («Discours sur l'histoire universelle»). Если Ганнибал действительно участвовал в Испанской войне, то должен был стоять в 1719-м в крепости Бельгард (перестроенной Вобаном в 1679 г.) и там, у испанской границы, близ деревни Ле Пертюс (Восточные Пиренеи), ступать по Слоновьим Следам ганнибаловой дороги, до сих пор различимой сквозь земляничные деревья и дубняк. А еще хочется знать, не был ли в Меце его однокашником некий Пьер Робер по прозвищу Аннибал (1699–1783), живший там, судя по приходским книгам, изданным Пуарье^{325}, около 1720 г

Последние годы Ганнибала в России (1723–1781)

Le capitaine Petrov dit Annibal^[996], приобретя во Франции кое-какие сведения о бастионах и контрфорсах, с 1723 г. жил в России, обучая математике и строительству крепостей. Специальным исследованием последнего этапа его жизни я не занимался — в главных чертах он достаточно хорошо изучен, и, как установили русские ученые, сибирский период Пушкин изобразил неверно. 8 мая 1727 г., как только кончилось царствование Екатерины I, ему поручили инспекцию казанской крепости, а затем строительство форта в Селенгинске, на китайской границе, там, кстати, поручик Ганнибал встретил бывшего своего покровителя графа Владиславича-Рагузинского, возвращавшегося из Китая, где он был послом. Из-за туманных обвинений в политических интригах Ганнибалу пришлось проработать в Селенгинске и Тобольске два года, и только в начале правления Анны губернатор С. -Петербурга Миних, нуждаясь в хороших военных инженерах, перевел его в крепость на Балтике В 1731 г. Ганнибал женился на Евдокии (Eudoxia) Диопер, дочери капитана флота Андрея Диопера, видимо, греческого происхождения^{326}«Русская старина», 1877), видно, что в 1732 г. Ганнибал соорудил у себя дома собственную камеру пыток с дыбой, железными зажимами, тисками для больших пальцев рук, бичами и т. п. Упрямый и педантичный, он добился для своей жертвы тюремного заключения за супружескую измену. Пять лет она провела в тюрьме, а затем — пока тянулось бракоразводное разбирательство — жила более или менее на свободе до 1753 г., когда вопрос о разводе был решен окончательно, после чего бедняжку сослали в глухой монастырь, где она умерла. Тем временем в 1736 г. Ганнибал женился (незаконно) на своей любовнице с четырехлетним стажем, дочери еще одного капитана, на сей раз армейского, по имени Маттиас Шеберг, лютеранина из шведско-немецкого рода. От второй жены (которую, согласно «Немецкой биографии», звали Христина Регина) у Ганнибала было одиннадцать детей, из них третий сын, Осип, стал дедом Пушкина с материнской стороны.

Несколько лет Ганнибал прожил помещиком на приобретенной земле, потом снова строил крепости. В 1742 г. Елизавета, младшая дочь Петра I, произвела его в генерал-майоры, а через четыре года пожаловала ему поместье Михайловское в Псковской губернии^{327}, которому суждено было навеки соединиться с именем Пушкина. За эти годы Ганнибал выказал себя знатоком в устройстве фейерверков на официальных торжествах и в составлении доносов на разных чиновников. В 1762 г., построив последнюю крепость и запустив последнюю шутиху, он ушел на покой и забытым стариком жил еще двадцать лет в другом своем поместье (Суйда, под Петербургом), где и умер в 1781 г. в преклонном возрасте (вероятно) восьмидесяти восьми лет^{328}.

Заключение

Кроме незаконченного романа «Арап Петра Великого» (1827, в котором весьма приукрашенному Ибрагиму приписаны выдуманные приключения во Франции и в России, — это не самые удачные пушкинские страницы), среди сочинений Пушкина есть замечательное стихотворное произведение с тем же персонажем. В пяти строфах постскриптума к написанному четырехстопным ямбом стихотворению «Моя родословная» (посвященному предкам по отцовской линии) о своем предке по матери Пушкин говорит следующее:

«Фиглярин» (от «фигляр» — гаер, грубый шут) — это обыгрывание имени презренного литератора Фаддея (Тадеуша, Тедди) Булгарина. Шутку эту придумал друг Пушкина, второстепенный поэт Вяземский, и впервые использовал другой поэт, Баратынский, в эпиграмме, напечатанной в 1827 г. Пушкинское стихотворение написано 16 октября и доработано 3 декабря 1830 г. Оно было ответом (опубликованным посмертно в 1846 г.) на злобный выпад Булгарина в его газете «Северная пчела»: «Лордство Байрона и аристократические его выходки, при образе мыслей — Бог весть каком, свели с ума множество поэтов и стихотворцев в разных странах и что все они заговорили о шестисотлетнем дворянстве! <…> Рассказывают анекдот, что какой-то поэт в Испанской Америке, также подражатель Байрона, происходя от мулата или, не помню, от мулатки, стал доказывать, что один из предков его был негритянский принц. В ратуше города доискались, что в старину был процесс между шкипером и его помощником за этого негра, которого каждый из них хотел присвоить, и что шкипер доказывал, что он купил негра за бутылку рому!»^{329}. А Николай Греч в своих воспоминаниях («Записки моей жизни». СПб., 1886, с, 456) добавляет, что первым рассказал историю об этой сделке, заключенной вроде бы в Кронштадте, граф С. Уваров у Олениных.

Было бы пустой тратой времени гадать, а не родился ли Абрам вовсе не в Абиссинии; что, может, работорговцы поймали его совершенно в другом месте — например, в Лагоне (в области Экваториальной Африки, южнее озера Чад, населенной неграми-мусульманами)^{330}{331}, бездомным юным мавром, которого Петр I купил в Голландии для службы корабельным юнгой (источник Булгарина). Можно бы призадуматься и над загадочным вопросом, отчего Ганнибал, с его пристрастием к политике, и Пушкин, с его пристрастием к экзотике, ни разу не поминают Абиссинию (Пушкин, разумеется, знал, что ее называет «Немецкая биография», русский перевод которой ему продиктовали). Бремя доказательств ложится на неверящих в абиссинскую теорию; тем же, кто ее принимает, приходится выбирать между верой в то, что Пушкин был праправнуком одного из диких и вольных негритянских кочевников, блуждавших по окрестностям Мареба, или в то, что он потомок Соломона и царицы Савской, к которым абиссинские цари возводили свою династию.

По словам Н. Барсукова (1891)^{332}, узнавшего об этом от вдовы Льва, брата нашего поэта, Елизаветы Пушкиной, ладони у Надежды Ганнибал, матери Пушкина, были смуглыми; а согласно другому источнику, который цитирует В. Виноградов (1930)^{333}, все дочери Исаака Ганнибала, двоюродного деда Пушкина и сына Абрама, говорили с особой певучестью, «с африканским акцентом» — тонко подмечает современник, говорящий, что они «ворковали, словно египетские голуби»^{334} бездарным живописцем^{335}. Точно так же и по портретам его потомства нельзя сделать вывода о том, какая кровь преобладала в Абраме — негритянская или кавказская. В Пушкине славянские и германские примеси должны бы были совершенно затушевать четкие расовые черты его предков, однако некоторые портреты Пушкина работы хороших художников и его посмертная маска имеют заметное сходство с современными фотографиями типичных абиссинцев, чего как раз и ждешь от потомка негра и представительницы кавказской расы.

Напомню, что понятие «абиссинец» включает в себя сложный сплав хамитской и семитской рас и что, более того, отчетливые негроидные типы смешиваются с кавказскими на северном плато и среди правящих родов почти в той же мере, что и в среде кочевых язычников в низинных зарослях. Например, племена Галла (Оромота), в XVI в. наводнившие страну одновременно с турецким вторжением, — это хамиты с яркими негритянскими чертами. Абрам мог выглядеть так, как племена тигре и хамазен в описании Бента: «…кожа… насыщенного шоколадного цвета, волосы курчавые, нос прямой с тенденцией к орлиному, губы довольно толстые»^{336}. Или, формально оставаясь абиссинцем, он мог иметь внешность, которую Пушкин, в этих вопросах сторонник шаблона, в романе дал Ибрагиму: «…черная кожа, сплющенный нос, вздутые губы, шершавая шерсть»^{337}. Таксономическая проблема остается, видимо, нерешенной, невзирая на «антропологические очерки» анучинекого толка. И хотя Абрам Ганнибал, униженно обращаясь в письмах к знатным вельможам, обыкновенно звал себя «бедным негром», а Пушкин считал его негром с «африканскими страстями» и независимым, блестящим человеком, в действительности Петр Петрович Петров, он же Абрам Ганнибал, был человек угрюмый, раболепный, взбалмошный, робкий, тщеславный и жестокий; военным инженером он, может, и был хорошим, но в человеческом смысле был полным ничтожеством, ничем не отличавшимся от типичных русских карьеристов своего времени, поверхностно образованных, грубых, колотивших своих жен, живших в скотском и скучном мире политических интриг, фаворитизма, немецкой муштры, традиционной русской нищеты и грудастых императриц на бесславном престоле.

«Логон-Чуан» (за транслитерацию не ручаюсь), Анучин приходит к уникальному выводу, абсолютно бездоказательному, что двумя веками раньше Лого было синонимично наименованию Дебарва. При Понсе (летом 1700 г.). Дебарва делилась на два города, верхний и нижний, причем нижний предназначался для мусульман. Во времена Брюса, спустя семьдесят лет, не Дебарва, а Адова, соседний город, был столицей Тигре; а в конце XIX в. Дебарва была «скопищем грязи и нищеты» (Bent, 1893). Но если Анучин прав, отождествляя «L» с Лого или Леготой, то именно в этом районе следует сегодня искать ключ к разгадке, поскольку существует все же ничтожно малая вероятность того, что специалисты по абиссинской истории обнаружат на месте какой-нибудь след, какие-либо воспоминания об обстоятельствах и событиях, в результате которых в XVIII в. сын абиссинки стал русским генералом.

Сейчас мы вернемся к одному месту в примечании Пушкина к гл. 1, L, 11, в отдельном издании первой главы ЕО «До глубокой старости Аннибал помнил еще Африку, роскошную жизнь отца, девятнадцать братьев, из коих он был меньшой; помнил, как их водили к отцу, с руками, связанными за спину, между тем как он один был свободен и плавал под фонтанами отеческого дома…»

Скажи Пушкин прямо, что отеческий дом находился в Абиссинии, мы имели бы право утверждать, что он из современной ему литературы заимствовал эту поразительно характерную деталь: с сыновьями эфиопского правителя обращаются как с пленниками, потенциальными отцеубийцами, возможными узурпаторами. Изгнание молодых царевичей на унылые холмы провинции Тигре по воле царей и наместников как предосторожность от вооруженного захвата отцовского престола поразила романтическое воображение Западной Европы XVIII в. И, самое любопытное, абиссинский хронист За-Уальд^{338} (французская транскрипция) сообщает, что на двадцать втором году своего правления (то есть в 1702, 1703 или 1704 г.) Иисус I заковал своих сыновей в цепи и спустя два года был убит единственным сыном, оставшимся на свободе, Теклой. Не думаю, что Пушкин нарочно ввел эту колоритную подробность, чтобы сделать убедительнее выбор страны (он ее не называет) или намекнуть на характерный эпизод (о нем он не мог знать). Кажется более правдоподобным, что правитель «L» послушно подражал своему «султану» в этом колоритном обычае. Одним словом, приходится признать, что эта подробность и имя сестры Лагань — единственные детали с неподдельным абиссинским ароматом^{339}.

Менее убедительна другая деталь, о плавании «под фонтанами», если только не считать, что имеются в виду пороги, водопадики и т. п., а не брызжущие водометы африканского Версаля, отеческого дома Абрама. О доме этом мы знаем даже меньше, чем о какой-нибудь ферме в Снитерфилде под Стратфордом^{340}. Приходят на ум источники водянистого «Расселаса» Джонсона (о котором и Солт вспоминал в Абиссинии), или «сотни тысяч фонтанов» () в мраморном дворце царя Бела на Евфрате из неудобочитаемой повести Вольтера «Приключения вавилонской царевны, служащие продолжением приключений Скарментадо, рассказанные старым философом, не болтающим зря» (Женева, 1768)^{341}.

Если приятно думать, что современник доктора Джонсона, прадед Пушкина, родился прямо в долине «Расселаса», у подножия памятника, поставленного одновременно и эфиопской истории и французскому нравоучительному роману XVIII в., то позволительно вообразить и француза времен Людовика XIV^{342}, пирующего со смуглым прапрадедом Пушкина на земле пресвитера Иоанна^{343}. Разрешите заключить беглые заметки о Ганнибале поэтической выдержкой из анонимного английского перевода (1709) путешествий Шарля Понсе, посетившего Дебарву летом 1700 г.: «После торжественного богослужения в память императорского сына [Василидаса, наследника престола], только что умершего, оба правителя [] сели в большой зале, а меня усадили посередине. Затем военные и родовитые люди, мужчины, равно как и женщины, выстроились вкруг залы. Женщины с тамбурами^{344} [tambours des basque]… запели [commencèrent des récits en forme de chansons… голосами столь скорбными, что я не мог сопротивляться охватившем меня печали»^{345}.

Тут в маргинальных областях воображения возникают всякие приятные возможности. Вспоминается абиссинская дева Колриджа («Кубла Хан», 1797), певшая о «горе Аборы»^{346}, являющейся, видимо (если ее название не просто отзвук музыкального инструмента^{347}), или горой Табор — естественной твердыней около 3000 футов высотой в округе Сире провинции Тигре, или, скорее, неизвестно где расположенной твердыней Абора, название которой я нашел у хрониста За-Уальда (в переводе Бассе), говорящего, что там в 1707 г. был похоронен некий вельможа по имени Гиоргис (один из правителей, названных Понсе?). Можно представить и то, что скорбная певица у Колриджа и Понсе — это не кто иная, как прапрабабушка Пушкина, что ее повелитель, один из принимавших Понсе, — это прапрадед Пушкина, что его отец был Селла Христос, Расселас доктора Джонсона^{348}. В анналах русской пушкинистики нет ничего, что удержало бы от подобных фантазий.

[957] Цифра «10» рядом с «морем» в окончательном тексте отсылает читателя к пушкинскому примечанию «Писано в Одессе», то есть на северном берегу Черного моря, в 1823 г. (Примеч. В. Н.)

[958] Здесь еще одна цифра, «11», отсылает к примечанию, обсуждаемому ниже (Примеч. В. Н.)

(Примеч. В. Н.)

[960] Французская форма английского и немецкого «Hanmbal» и русского «Ганнибал» или «Ганибал»; мы обязаны все время помнить, что классическое образование нашего поэта полностью зависело от французских переводов древних авторов и французских же комментариев к ним. См. ниже мои соображения по поводу фамилии Абрама (Примеч. В. Н.)

[961] Петр I, российский император, царствовал с 1682 по 1725 г.

[962] Здесь и далее в пушкинских примечаниях я выделяю курсивом те пассажи, которые либо не подтверждаются, либо явно противоречат предполагаемым или реальным фактам, что обсуждается ниже. (Примеч. В. Н.)

[963]Нелепая, однако традиционная русская транслитерация, в немецком тексте биографии имя пишется «Lahann» (Примеч. В. Н.)

(Примеч. В. Н.)

[965] При жизни Ганнибала в России царствовали. Екатерина I, вдова Петра I (с 1725 по 1727 г.); его внук Петр II (с 1727 по 1730); Анна, дочь Ивана, брата Петра I (с 1730 по 1740); Анна, дочь герцога мекленбург-шверинского Карла-Леопольда и внучатой племянницы Петра I, регентствовала с 1740 по 1741 г. при своем несовершеннолетнем сыне, который так и не стал царем, Елизавета, дочь Петра (с 1741 по 1761); еше один внук Петра, Петр III (с 1761 по 1762); и Екатерина II, называемая Великой (с 1762 по 1796), самочинная вдова Петра III (Примеч. В. Н.)

[966] Могущественный фаворит Анны Эрнст Иоганн Бирон (Bühren), герцог Курляндский (1690–1772).

[967] Бурхард Кристоф Миних (Munnich, 1683–1767), граф, фельдмаршал (Примеч. В. Н.)

[968] Жизнеописание, краткие сведения о чьей-то жизни (лат.)

«Я рассчитываю еще повидать моего двоюродного дедушку, — старого арапа, который, как я полагаю, не сегодня-завтра умрет, а между тем мне необходимо раздобыть от него записки, касающиеся моего прадеда». Он сумел достать только это? (Примеч. В. Н.)^{354}

[970] «Не было и десяти лет» (нем.)

[971] В качестве гофмаршала (англ. earl marshal, организатор придворных церемоний) сопровождал Петра I, когда тот путешествовал по Западной Европе в 1716–1717 гг., Елизавета, дочь Петра, произвела его в генералы в 1743 г.

[972] «Авраам Петрович Ганнибал был <…> по рождению африканский арап из Абиссинии» (нем.)

[973] Следующую фразу прошения см. в разделе «Ганнибал и Рагузинский». (Примеч. В. H.)

итальянские, немецкие, английские, французские и т. д.) в рамках этого алфавита и склонность знатоков того или иного языка разражаться вихрем диакритических знаков. Автор этих строк горячо надеется, что кириллица, наравне с еще более дикими буквами азиатских языков, в ближайшее время будет изъята из употребления раз и навсегда. (Примеч. В. Н.)

[975] «Принц Абиссинский»; «История Расселаса, принца абиссинского» (англ.). «Расселас» имелся в библиотеке Пушкина (Ballantyne's Novelist Library, vol. V. London, 1823^{355}— «Сентиментальное путешествие» Стерна и «Векфильдский священник» Голдсмита), но Пушкин был не так силен в английском, чтобы его прочесть^{356}. Если он и знал повесть Джонсона, а так, видимо, и было, то лишь во французском переводе, которых существовало несколько (Бело, 1760, Фушекур, 1798, Луи, 1818; Нотре, 1823). В 1795 г. в Москве вышел русский перевод, но русские дворяне обыкновенно пренебрегали скверными переделками на родном языке и предпочитали более гладкие, но едва ли более точные французские переложения. Так, поэт и декабрист Кюхельбекер читал «Расселаса» по-французски в Свеаборгской крепости 2 февраля 1832 г. (Примеч. В. Н.)

[976] «Историческое путешествие в Абиссинию Р. П. Жерома Лобо» (фр.)

[977] Это, вероятно, ошибочное написание или Лахамы, или Лехамы, небольшого округа в Андорте, упомянутого Лефевром (vol. 3, р. 43). На свете, конечно же, есть еще одна «Лахайна», а именно бывшая резиденция королей Гавайских островов.

[978] В турецком языке, который Ганнибал мог некогда понимать, «lahana» означает «капуста», a «lahin» — «нота», «тон», «мелодия». В арабском «lahan» означает «мелодия», «модуляция», «неправильное произношение», a «layan» — «мягкость», «нежность», Zärtlichkeit. В некоторых восточных языках корень lah- ассоциируется с «распущенной женщиной» (ср. русское «лаханка» — «неряха», псковский диалект, и «лахудра» — «низкая распутница»). (Примеч. В. H.)

[979] Португальский иезуит Альмейда, продвигавшийся вглубь материка со стороны Красного моря в 1621 г., упоминает Кеба Христоса, губернатора Тигре, «стоявшего лагерем на прекрасном лугу под Дебароа [Дебарва]», и его брата, Асму Гиргиса. (Примеч. В. Н.)

«Гуарекоса», отшельником, которого он видел в сентябре по пути в Массаву и к Красному морю, в монастыре Бизен (Дебра Бизан, рядом с Асмарой), где этот шестидесятишестилетний праведник почти уморил себя, сидя на диете из сырых листьев тропических деревьев (Примеч. В. H.)

[981] Дети-эфиопы (фр.)

[982] «Король Мекки» (фр.)

[983] «Юного эфиопского раба» (фр.)

(фр.)

[985] «На восьмом году возраста своего… посланного в Константинополь» (нем.)

[986] В том же году был подписан Карловицкий договор между Турцией, с одной стороны, и Австрией, Польшей и Венецией — с другой, Кстати, Емельян Игнатьевич Украинцев в моем издании Хаммер-Пургшталя (XIII, примеч. 37) распался на троих персонажей — советников Amilianusch, Ignatodesich и Oukraintzov! (Примеч. В. Н.)

существительное, означающее дубины или суковатые палки) и по выздоровлении отправлен посланником в Венгрию. (Примеч. В. Н.)

[988] Транслитерация турецких фамилий полностью зависит от прихоти того или иного историка, и без специальных разысканий трудно выбрать верную форму Купрулу (Kuprulu), например, у Хаммера выступает как Koeprulu, у Боннака — как Kuprulis, а в английских трудах на эту тему — как Kiuprili, Koprulu, или Kuprullu. Как и в случае с историей Абиссинии, вызывает раздражение постоянная путаница в датах (я, как правило, придерживался данных Хаммера, правда, не без некоторых опасений). (Примеч. В. Н.)

[989] С другой стороны, арабы продолжали грабить караваны (величественное шествие, возглавляемое увешанным драгоценностями верблюдом), которые раз в год отправлялись из Константинополя в Мекку с деньгами для бедных Не исключено, что некоторые из этих ограблений были организованы самими великими визирями из Константинополя

[990] Он был человек способный и потомок известного марранекого рода (да Коста, или Мендец да Коста), бежавшего в XVII в из Португалии и осевшего в Италии, Голландии, Англии и других странах Ян д'Акоста, бывший в Гамбурге юристом, искал жизни по пестрее и, найдя в русском консуле покровителя, последовал за ним в Московию. Царь, будучи в восторге от его остроумия, сделал его графом и отдал ему бесплодный остров у финских берегов (Примеч. В. Н.)

[991] Веселый нрав этого авантюрного французского дворянина (графа Жана Армана де Лестока, 1692–1767, известного также под именами «Герман Лесток» и «Иван Лесток», иммигрировавшего в Россию в 1713 г.), пришелся по нраву царю, который несмотряя на это, случалось, изрядно колотил его. У царя-деспота от громового хохота до яростного рыка был один шаг С другой стороны, доктор Лесток вечно издевался над шутами, тогда как царь питал к своим дуракам особую нежность. В 1719 г у Лестока возникли неприятности с д'Акостой, дочь которого он соблазнил Петр изгнал своего весельчака-лекаря в Казань, на восток России, где Лесток и проживал до воцарения Елизаветы Источником же морской истории является сборник «Anecdotes» (London, 1792), с анекдотами о русских обычаях и т д Его анонимно опубликовал друг Лестока, франко-немецкий писатель Иоганн Бенедикт Шерер (он же Jean Benois Scherer, 1741–1824), приехавший в Россию около 1760 г. и устроившийся во французское посольство (Примеч. В. Н.)

(Примеч. В. Н.)

[993] «Практические занятия велись в другие дни, кроме воскресенья, на острове Шампьер, где имелся парк… Лучше сказать, это была просто полковая школа, занятия в которой прекращались, как только из Метца уходил артиллерийский корпус, который там обычно занимал гарнизон» (фр.)

[994] «На 28-м году возраста своего» (нем.)

(фр.)

[996] Капитан Петров, именуемый Аннибал (фр.)

{258} Над процитированной строфой L главы первой «Евгения Онегина» Набоков поставил имя «Абрам Ганнибал». Очевидно, Набоков хотел представить этот текст как монолог прадеда поэта, чему основание дают слова «Африки моей» — родины Ганнибала, но не Пушкина.

{259} В своем переводе к пушкинскому указанию о смерти А. П. Ганнибала «на 92 году от рождения» Набоков, сомневавшийся в правильности расчета поэтом возраста своего прадеда, добавляет несомненную дату его смерти: «в 1781 году». Указание Пушкина расходится с известным ему источником, то есть «Немецкой биографией», где утверждается, что А. П. Ганнибал умер на 93-м году. Обе версии ошибочны (см. примеч. 263). Речь идет о копии «Немецкой биографии», выполненной для Пушкина. Этот документ хранился у сына поэта, А. А. Пушкина, передавшего его в 1880 г. (наряду с другими материалами личного архива отца) в Румянцевский музей Москвы, где рукопись получила № 2387А; с июля 1948 г. хранится в Институте русской литературы (ПД, оп. 3, № 163). Имеет небольшие искажения, допущенные копиистом. Там же хранится подлинник «Немецкой биографии» (ПД, оп. 24, № 19), написанной зятем А. П. Ганнибала Адамом Карповичем Роткирхом, присланной в 1899 г. ее владельцем Владимиром Константиновичем Лелонгом академику и непременному секретарю Комиссии по устройству чествования Пушкина Н. Ф. Дубровину. От последнего рукопись «Немецкой биографии» перешла в ведение Б. Л. Модзалевского и вошла в основной фонд Института русской литературы — с самого его основания. Этот подлинник «Немецкой биографии» издан в 1997 г. в Полном собрании сочинений А. С. Пушкина, т. 17, в переводе А. Г. Сулимовой и с комментариями Н. К. Телетовой. Весь том является вторым изданием, исправленным и дополненным, сборника «Рукою Пушкина» (1935). Первое издание, известное Набокову, где печаталась копия «Немецкой биографии», обозначим далее «Рукою Пушкина-I», второе, с публикацией подлинника этой биографии, — «Рукою Пушкина-II».

«Евгения Онегина» 1829 г. В издании 1825 г. эти абзацы шли в обратном порядке.

{261} Григорий Александрович, по прозванию Пушка, принадлежит седьмому колену от основателя рода Ратши. Константин Григорьевич — пятый и последний его сын. За ним следуют прямые предки поэта: Гаврила, Иван, Михаил, Семен, Тимофей, Петр, Петр, Петр (1644–1692, шестнадцатое колено от Ратши); последний был погребен в соборе Вознесения в Москве (где позже венчался А. С. Пушкин). Два его сына станут дедом и прадедом родителей поэта. Это Александр Петрович (родился после 1686, умер между 1725 и 1728), дед Сергея Львовича, и Федор Петрович (родился между 1681 и 1692 г., умер в 1727 или 1728), прадед Надежды Осиповны.

{262} На самом деле Сергей Львович родился в 1767 г., но убавлял себе годы (см.: Романюк С. К. К биографии родных Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. Л., 1989. Вып. 23. С. 6).

{263} Предположение о рождении Ганнибала в 1693 г. опровергается следующими данными. В «Немецкой биографии» говорится, что мальчика привезли в Константинополь «на восьмом году» (Рукою Пушкина-II. С. 43); то же напишет Пушкин о прадеде в примечаниях к «Евгению Онегину»: «на 8 году своего возраста» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. M.; Л, 1937. Т, 6. С, 654). Через год и несколько месяцев, в июле, его отправили в Москву (Рукою Пушкина-II. С. 43), куда он прибыл 13 ноября 1704 г, в возрасте около восьми с половиной лет (см. там же). В 1726 г., посвящая Екатерине I двухтомный рукописный учебник (Geometrie practique, T. 1; Fortification, T. 2), Ганнибал писал, что «имел честь служить с самого <…> младенчества, а именно лет с семи или осьми…» (опубл.; Телешова H К Забытые родственные связи А. С. Пушкина. JI., 1981, С. 141–144). Тогда Ганнибал колебался — семи или восьми лет он был привезен в Россию, однако позже остановился на втором варианте и полагал, что начал служить Петру I на девятом году жизни. Датой своего рождения Ганнибал считал 13 июля — день, когда он был крещен: именно 13 июля, спустя многие годы, в 1776 г, весьма торжественно, в присутствии гостей-свидетелей составит Ганнибал свою духовную. Это явно не случайная дата — он праздновал восьмидесятилетие, Таким образом, можно считать, что в 1705 г., когда его крестили в Вильне, Ганнибалу исполнялось 9 лет. Эти 9 лет на момент крещения и использует Пушкин при расчете возраста прадеда (см. примеч. 276). Скончался же Ганнибал 14 мая 1781 г., прожив неполных 85 лет. Датой его рождения следует считать 1696 г. (по дню крещения — 13 июля).

öberg) была моложе, В 1750 г. ее духовник, пастор лютеранской церкви при Кадетском корпусе Хилариус Хартман Хеннинг (или, на русский лад, Гилариус Гартман Геннинг), в письме своему знакомому характеризует «госпожу генеральшу» как «весьма милую даму доброй души», которая «находится сейчас в своем расцвете» (Из коллекций редких книг и рукописей библиотеки Московского университета, М., 1981. С. 77), Едва ли сорокачетырехлетнюю многодетную даму можно было характеризовать как особу цветущих лет.

{265} Ко времени выхода в отставку — генерал-фельдцейхмейстер (или генерал-лейтенант). Родился 13 февраля 1735 г., как указывается в подлиннике «Немецкой биографии» (Рукою Пушкина-II. С. 49); в копии сведения об Иване и Петре Ганнибалах, расположенные на двух последних страницах подлинника, отсутствуют и Набокову, соответственно, не были известны. Поскольку Иван появился на свет за год до венчания отца и матери, датой его рождения называли либо 1736 (или 1737) г, (см.: Русский биографический словарь, СПб., 1914, Т. «Гааг— Гербель». С. 217–218), либо 1731 г., относя время его рождения к периоду первого брака Абрама Петровича. Последняя дата, высеченная на его надгробии в Лазаревской церкви Александро-Невской лавры, присутствует в разных источниках, например: Пушкин А, С. Полн. собр. соч, В 6 т. М.; Л., 1931, Т. 6 С. 295.

{266} Петр Ганнибал умер 8 июня 1826 г. Эту дату обнаружила хранитель музея в Тригорском Г. Ф. Симакина в Государственном архиве Псковской области (ф. 39, оп. 1, № 2702, св. 708; № 4333, св, 1277), См, принадлежащую ей публикацию в газете «Пушкинский край» (1976, 20 авг,). Уходя в отставку, П. А, Ганнибал получил чин генерал-майора. Собственноручное об этом свидетельство Ганнибала см, Российский государственный исторический архив, ф, 1343, оп, 19, № 617 («О дворянстве Ганнибалов Псковской губернии, 1842–1843 гг.»).

{267} Осип (Иосиф) вышел в отставку в чине «флота капитана второго ранга», равном подполковнику (см.: Список дворянству Псковского наместничества, бывшему при его первом собрании в Пскове <…> в декабре месяце 1777 г Псков, 1846, С. 5). Его женитьба на Марии Пушкиной состоялась в 1772 г. (см. хранящуюся в Институте русской литературы РАН рукопись Б. Л. Модзалевского «Родословная Пушкиных» — ф. 244, оп. 21, № 56: М. А. Пушкина, № 0/282).

{268} «Прошение» — без начала и конца — впервые было опубликовано А. П. Барсуковым (Русский архив. 1891. Т. 2. С. 101–102) с комментарием П. И. Бартенева (ныне хранится в Российском Государственном историческом архиве, кн. 39 решенных дел Герольдмейстерской конторы 1781 г., д. 5, л. 39–40). Копия «Прошения», выполненная в 1837 г. (опубл.: Рукою Пушкина-I. С. 864–865), хранилась в 1935 г., по утверждению публикатора Н. Г. Зенгера, в Государственной библиотеке им. В. И. Ленина (тетрадь № 2395, л. 412–415). Ныне в Институте русской литературы РАН хранится другая, первая по времени возникновения, копия «Прошения», известная Пушкину (ПД, оп. 3, № 161). Ее Н. Г. Зенгер относит к той же тетради № 2395 (л. 506–509). Эта копия, не имеющая первых строк обращения к императрице Елизавете Петровне, опубл.: Телешова H. К. Забытые родственные связи А. С. Пушкина. С. 170–171.

«Немецкой биографии» А. П. Ганнибала (вернее, копию с нее) см.: Рукою Пушкина: Несобранные и неопубликованные тексты. М.; Л., 1935 (немецкий текст — с. 43–49; русский его перевод — с. 50–56. В дальнейшем при цитировании этого перевода, выполненного Н. Г. Зенгером, в него вносятся некоторые коррективы). См. также примеч. 259.

{270} Речь идет о копии «Немецкой биографии», выполненной для Пушкина. Она имеет жандармскую нумерацию — л. 40–45, которую и указывает Набоков.

{271} Биография составлялась не ранее 1786 г., указанного на филиграни бумаги.

{272} Автором «Немецкой биографии» был Адам Карпович (Адольф Рейнхольд) Роткирх (1746–1797) — муж Софии Абрамовны, урожденной Ганнибал, зять А. П. Ганнибала, уже умершего ко времени составления его биографии. А. К. Роткирх, уроженец эстляндской Нарвы, при Павле I был судьей города Софии (близ Царского Села). Авторство Роткирха указано его внуком Владимиром Ивановичем Роткирхом на титульном листе подлинника «Немецкой биографии» (см. об этом: Рукою Пушкина-II. С. 56).

«Сокращенном переводе Немецкой биографии» Ганнибала (ПД, оп. 1, № 1195); он занимает пять исписанных листов (десять страниц) с жандармской нумерацией, которую и указывает Набоков, сделанной в разбивку: 28, 57, 29, 56, 58; архивная нумерация листов: 1 (чистый), 2, 3, 4, 5, 6. Опубл. под названием «Биография Ганнибала»: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 434–437.

{274} По всей вероятности, Пушкин в 1825 г. достал только «Воспоминания» П. А. Ганнибала (см. об этом: Рукою Пушкина-II. С. 57).

{275} Лист 28 жандармской нумерации соответствует второму листу архивной; соответственно далее: 57-й — третьему листу, 29-й — четвертому, 56-й — пятому, 58-й — шестому (см. примеч. 273). Однако Набоков, не беря в расчет чистый первый лист, передвигает нумерацию. Сохраняем его обозначения: 28-й — первый, 57-й — второй, 29-й — третий, 56-й — четвертый, 58-й — пятый.

{276} Расшифровка Набоковым подсчетов на полях «Сокращенного перевода Немецкой биографии» нуждается в коррекции. Пушкин производит их, действительно, чтобы разобраться в путанице Роткирховых дат. Последний расчет на л. 4: 1699+9=xx08 — перечеркнут. Поскольку Роткирх утверждает, что Абрам Петрович умер на 93-м году в 1781 г., то датой его рождения как будто следует считать 1689-й. Это никак не согласуется с тремя опорными возрастными данными биографии прадеда, Пушкину известными. Первая из них названа им в примечаниях к «Евгению Онегину»: «18 лет от роду Аннибал послан был царем во Францию». Но Абрам Петрович начал свое обучение во Франции летом 1717 г., и если 18-ти лет оказался в Париже, то получалось, что он родился не в 1689, а в 1699 г., как значится в подсчете. Девять лет — вторая возрастная опора: ровно девяти лет Абрам был крещен в Вильне. И Пушкин добавляет эту девятку к числу 1699, получая «08», то есть 1708 г. — дату крещения, расходящуюся с той, что указана в «Немецкой биографии»: «Приблизительно в 1707 году был он в Польше окрещен». Рядом с подсчетом на л. 4 зачеркнутая запись: «26 лет 25». Исходя из того, что Абрам родился предположительно в 1699 г., в год смерти Петра («<17>25») ему должно было быть 26 лет. Но это противоречит известному факту: Абраму было 28, когда умер Петр. Поэтому Пушкин перечеркнул и эти цифры. Примечательно, что в романе об арапе Ибрагиме Пушкин указывает его возраст в пору влюбленности в графиню — 27 лет. Этот эпизод относится предположительно ко времени около 1721 или 1722 г. (за год до возврата в Россию, на 4—5-м году обучения). Вместе с тем в 1824 г, Пушкин в примечании к «Евгению Онегину» писал о том, что в 1717 г. прадеду его было 18 лет. Выпутаться из сведений «Немецкой биографии» Роткирха он не мог.

«Сокращенного перевода»: 1725-28=1697-9=1708 Три цифры в ней ясны: 9 — возраст, в котором Абрам был крещен; 1708 — предполагаемая дата крещения, фигурирующая в подсчете на л. 4 (1708 — отнюдь не сумма двух предыдущих цифр), и, наконец, 1725 — год смерти Петра I. Выясняется, что Пушкин знал возраст прадеда к моменту смерти Петра — 28 лет. Это третья возрастная веха в биографии прадеда. Но он ошибся на полгода: Абраму было 28 с половиной лет, когда не стало Петра I, и родился он в 1696, а не в 1697 г., как получалось у Пушкина. Но почему он не суммировал 1697 и 9? Потому что цифра 1706 его так же мало устраивала, как 1708, хотя он и перенес цифру 1708 из последнего подсчета в итог первого. Дело в том, что из отлично известного ему труда И. И. Голикова «Деяния Петра Великого…» он знал, что Август II (и его супруга, якобы крестная мать Абрама) ни в 1708, ни в 1706 г. не имели встреч с Петром I, стало быть, ни та ни другая даты не годились как дата крещения его прадеда. Откуда он знал три вехи в жизни Ганнибала — неизвестно, но две из них совершенно верны: это 9-летний возраст Абрама в момент крещения и 28-летний — в год смерти Петра I. Таким образом, можно утверждать, что Ганнибал родился 13 июля 1696 г. (по его подсчетам); крещен был 13 июля 1705 г. — девяти лет; в 1717 г. 9 июня, почти двадцати одного года, оставлен для обучения в Париже; двадцати восьми с половиной лет потерял своего крестного отца и покровителя — в январе 1725 г.

{277} Вульф А. H. Дневники: (Любовный быт пушкинской эпохи). М., 1929. С. 136.

{278} Текст приводится по упомянутым выше «Воспоминаниям» П. А. Ганнибала (см. примеч. 354).

{279} Анучин Д. H. А. С. Пушкин: (Антропологический эскиз). М., 1899.

êtes faites en Abyssinie en XVI siècle par l'Imam Muhhammad Ahmad dit Gragne; version française de la chronique arabe Futûh el-Hâbacha. Paris, 1898.

{281} См.: Salt H. «Mr. Salt's Narrative». In Valentia, George, Viscount: Voyages and Travels to India, Ceylon, the Red Sea, Abyssinia and Egypt. London, 1811; Vol. 1–4; Salt H. A Voyage to Abyssinia and Travels into the Interior of That Country, Executed under the Order of the British Government in the Years 1809 and 1810. London, 1814. Другое издание последней из названных книг (Philadelphia, 1816) содержит карту Абиссинии.

{282} См.: Poncet CK Relation abrégée du voyage que M. Charles Poncet fit en Ethiopie en 1698, 1699 et 1700 // Lettres édifiantes et curieuses, écrites des missions étrangères, par quelques missionaires de la Cie de Jésus. Paris, 1713. Vol. 4. P. 251–443.

{283} См.: Kammer er A. La mer Rouge, l'Abyssinie et l'Arabie depuis l'antiquité. Cairo, 1952. Vol. 3.

{284} См.: Lefebvre T., Petit A., Quartin-Dillon R., Vignaud. Voyage en Abyssinie exécuté pendant les années 1839, 1840, 1841, 1842, 1843. Paris, 1845–1851. Vol. 1–6.

{286} См.: Salt H. A Voyage to Abyssinia… P. 248. «Рас», как ниже объясняет Набоков, на гизском языке означает «глава».

{287} См.: Le Grand (Legrand) У. Voyage historique d'Abyssinie, du R. P. Jérôme Lobo de la Campagnie du Jésus, traduite du Portugais. Paris and La Haye, 1728. Перевод на английский язык: A voyage to Abyssinia… From the French by S. Johnson, 1735.

{288} См.: Gobat S. Journal of Three Years' Residence in Abyssinia. New York, 1851. Map.

{289} Salt H. «Mr. Salt's Narrative». In Valentia, George, Viscount: Voyages and Travels to India, Ceylon, the Red Sea, Abyssinia and Egypt. Vol. 3. P. 61.

«Евгения Онегина»: Лагань.

{291} См.: Basset R. Etudes sur l'histoire d'Ethiopie // Journal asiatique. Paris, 1881. № 17–18. В № 18 (с. 293–324) содержится «Эфиопская хроника» («Chronique éthiopienne») — французский перевод хроники правления Иисуса I, начатой императорским секретарем Хауария Крестос (французская транслитерация) и продолженной после его гибели в 1698 г. следующим секретарем — За-Уальдом.

{292} См.: Bruce J Travels to Discover the Source of the Nile in the Years 1768, 1769, 1771, 1772 and 1773. Edinburgh, 1790. Vol. 2. P. 549.

{293} Starkte E. Arthur Rimbaud in Abyssinia. Oxford, 1937.

{294} Артюр Рембо (1854–1891) — французский поэт; примерно с 1880 г. оставил поэзию и занялся в Эфиопии торговлей людьми.

… P. 431, 417–418.

{296} Bruce J. Travels… Vol. 2. P. 488–489.

{297} Ибрагим — Абрам прибыл в Константинополь (Стамбул) весной 1703 г., а в июле следующего года, до 21 числа, он и еще два мальчика были отосланы в Россию. 21 июля Савва Лукич Владиславич (с 1711 г. граф Рагузинский, 1668–1738) сообщает об этом Спафарию, а Спафарий 15 ноября пишет Ф. А. Головину о прибытии мальчиков в Москву 13 ноября 1704 г. Трех арапчат, таким образом, отослали в июле 1704 г. из Константинополя, но, по свидетельству Спафария, везли необычным путем, то есть, не морем до Азова, а на север, через Болгарию и Мунтению (восточная часть современной Румынии) (Русский архив. 1867. С. 308–309).

{298} В немецком тексте: Seralio. Набоков пишет на итальянский манер: seraglio. Сераль — жилище знатного турка, где в одной части дома живут мужчины, а в другой находится гарем.

{299} Далее Набоков пропускает часть фразы: «заприметил нескольких лучших, для его цели пригодных» (Рукою Пушкина-I. С. 51).

примеч. 297 письмо Спафария Головину от 15 ноября 1704 г.). Им был некто Васильев.

{301} Письмо это отправлено кабинет-секретарю Алексею Васильевичу Макарову 5 марта 1722 (не 1721) г. Опубл.: Ганнибал А. С. Ганнибалы, новые данные для их биографий // Пушкин и его современники: Материалы и исследования. СПб., 1913. Т. 5. Вып. XVII–XVIII. С. 211.

{302} Во Франции Ганнибал, по всей видимости, обучался сначала в артиллерийской школе города Меца, а с 1720 г. — в Ла Фере (см. примеч. 320).

см. примеч. 263) нет ни указания на 22 года служения, ни слов о жизни «при доме» государя. Ошибка Набокова восходит к кн.: Вегнер М. Предки Пушкина. М., 1937. С. 36.

{304} В Москву привезли трех арапчат (один вскоре умер), из них старший, крещенный Петром I с именем Алексей Петров, стал гобоистом Преображенского полка. Его судьба прослеживается только до 1716 г. По свидетельству Спафария, встретившего «поезд» из Константинополя в Москве (ср. также: Российский государственный архив древних актов, ф. 248, оп. 3, д. 43), этот Алексей приходился Абраму старшим братом. Исчезновение Алексея из биографии Абрама и из документов привело к полному забвению его, и нигде в «Немецкой биографии» он не обнаруживается. Поэтому Роткирх, твердо знавший, что поначалу было трое мальчиков, уморив по дороге второго, подменяет Алексея белокожим рагузинцем. Однако босниец из Рагузы (ныне Дубровник) Савва Владиславич, участвовавший в похищении из сераля мальчиков, никак третьим из них оказаться не мог. Не мог им быть и его племянник Ефим Иванович (1691–1741), находившийся с дядей в Константинополе и отправленный в Россию морем — через Азов. Дождавшись там прибытия разных товаров и встретившись с дядей, он тронулся в Москву, куда «поезд» из Константинополя прибыл лишь 30 января 1705 г. (см. примеч. 306), через два с половиной месяца после арапчат.

{305} Набоков цитирует письмо по кн.: Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. СПб., 1863. Т. 4, ч. 2. Приложение. С. 254.

«Прошении» Ганнибала императрице Елизавете Петровне 1742 г. (см. примеч. 268) есть двусмысленная фраза, до недавнего времени не вызывавшая, однако, сомнений: «…выехал я в Россию из Царяграда при графе Саве Владиславиче…». Фраза всегда воспринималась как свидетельство совместной поездки Владиславича с Абрамом. Так понята она и Набоковым. Однако Ганнибал хотел сказать, что выехал он из Константинополя в те месяцы, когда Савва Лукич Владиславич, решавший его судьбу, замещал уехавшего в Москву П. А. Толстого и был, таким образом, полномочным послом России в Турции. В четырехтомном труде H. Н, Бантыш-Каменского «Обзор внешних сношений России (по 1800 г.)» (М., 1887–1902), Набокову неизвестном, имеются точные и полные сведения о передвижениях Рагузинского: 6 ноября 1702 г. Рагузинский прибыл из Константинополя в Азов «с деревянным маслом, кумачами, бумагой хлопчатной» (Бантыш-Каменский H. H. Обзор… М., 1896. Т. 2. С. 242). В Москву он приехал 26 марта 1703 г. Обратно отправился через Киев осенью «с собольми» на 5 тысяч для П. А. Толстого (там же), то есть для подарков нужным людям в Константинополе. Очевидно, он прибыл туда в начале 1704 г, и заменил Толстого в качестве посла, пока тот ездил в Москву, Поехал Рагузинский из Турции на Азов не летом, а осенью, прибыв в Москву 30 января 1705 г, (Там же. С, 243).

{307} В Вильно Петр I был с 8 июля по 3 или 4 августа 1705 г. (Голиков И. И Деяния Петра Великого. М., 1789. Ч. X, С. 204, 217).

{308} Абрама можно было крестить во второй раз, только если меняли его имя, что и сделал царь Петр, однако не в 1707, а в 1705 г., как сообщает сам Ганнибал в посвящении своего учебника Екатерине I; «…И был мне восприемником от святыя купели Его Величество в Литве, в городе Вильне, 1705 году…» (Телешова Н. К Забытые родственные связи А, С, Пушкина. С. 142). См. также примеч. 276.

Петров превратилась в отчество. В утраченной ныне Иркутской летописи за 1727 г., как отмечал сибирский исследователь Сельский, значится: «В декабре месяце прибыл из Тобольска лейб-гвардии бонбардирной роты поручик Абрам Петров, Араб Ганнибал, для строения Селенгинской крепости» (Москвитянин, 1853. Т. 6. С. 34). В Эстляндии Абрам уже постоянно употребляет эту фамилию с 1733 г.

{310} В Вильнюсе в центре города в 1865 г. после капитального ремонта церкви Параскевы Пятницы приказом губернатора M. Н. Муравьева был выбит текст на доске, укрепленной на ограде. Текст сообщает, что здесь в 1705 г. произошло крещение «африканца Ганнибала». Источником сведений, без сомнения, являлся утраченный ныне документ, принадлежавший Виленскому архиву, вывезенному на восток, за пределы Литвы, в 1940 г. Доска и поныне сохраняется на том же месте. Однако историки города утверждают, что Пятницкая церковь с 1611 г. и до XIX в. была униатской, а крещение могло происходить лишь в православной церкви. Фамилию же «Ганнибал» «африканец» в то время не носил (см.: Скилявинюс Л. Источник тайн // Вечерние новости. [Вильнюс.] 1985. 26 февр.).

{311} Христина Эбергардина, супруга Августа II Сильного, равно как и сам Август, в июле 1705 г. в Вильну не приезжали; крестной матерью могла быть лишь неизвестная нам местная дама. Версия о королеве-крестной возникает у Роткирха, сам Ганнибал об этом никогда не писал.

{312} Возможно со слов Пушкина, Д. Н. Бантыш-Каменский объясняет, почему, просыпаясь ночью, Петр I вынужден был сам записывать на грифельной доске то, что следовало вспомнить днем: «припорожник» Абрам еще не понимал русского языка (Бантыш-Каменский Д. H. Словарь достопамятных людей Русской земли: В 5 т. М., 1836. Т. 2. С. 12). Здесь мы имеем дело с домыслом Роткирха, не понявшего причин кажущейся причуды царя.

{313} Вегнер М. Предки Пушкина. С. 23. Этому приказу предшествовали многие подобные, начиная с 1705 г.; очевидно, первый из них записан в приходо-расходной тетради (ведомости) Петра I: «1705 года, 18 февраля, по росписи купчины Чувашева Абраму Арапу к делу мундира и в приклад дано 15 рублей 15 алтын» (Малеванов Н. А. «Петра питомец» А. П. Ганнибал // Нева, 1972. № 2. С. 192). В тот день, 18 февраля 1705 г., Петр I отправлялся (до 27 апреля) в Воронеж (см.: Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т, 4. [Ч. 1]. С. 359, 363), Мальчик тогда еще, видимо, не следовал за царем. Между 1705 и 1709 гг, (1709 г. обозначен в цитированном Вегнером и Набоковым документе) Абрам вместе с карликом Якимом появляется еще раз в приходо-расходной ведомости, когда сообщается, что истрачено «в 707 году <…> Авраму-арапу да Якиму-карле на платье 87 рублев, 13 алтын, 2 деньги» (Соловьев С. М. История государства Российского. М., 1962. Кн. VIII. Т. 15–16. С. 530).

«Быть может, он [Ганнибал] занимал при царе должность денщика, хотя в документах он трижды упоминается наряду с шутом Лакостою» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1892. Т. 8. С. 87).

{315} В тексте М. Вегнера (Предки Пушкина. С. 24) царский дурак назван Тюриновым. У Набокова, который, несомненно, перелагал рассказ Вегнера, описка или сознательное искажение-насмешка — Тюриков.

{316} Набоков позволяет себе дать собственный вариант анекдота: у Вегнера Петр I отнюдь не развлекался поркой матросов. Ср.: «Проснувшись, шут завопил и разбудил царя. Петр вскочил взбешенный, схватил канат и бросился на крики. Шалуны, услыхав его шаги, попрятались. Первым попался царю на глаза Абрам и был отхлестан не на шутку» (Вегнер М. Предки Пушкина. С. 24).

{317} Адриан Шхонебек в мае 1705 г. выполнил гравюру «Петр I с арапчонком». Известно, что больной царь с 4 по 22 мая 1705 г. жил в загородном доме Ф. А. Головина в Немецкой слободе (см.: Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. 4 [Ч. 1]. С. 363–364). В ноябре 1704 г. Головину доставили трех арапчат из Константинополя (см. примеч. 297). Поскольку арапчонок, получивший после крещения имя Алексей и фамилию Петров ( царю в январе — феврале 1705 г.

{318} С января по октябрь 1716 г. имя Абрама в списках тех, кто сопровождал царя Петра в его путешествии, не встречается. Первый приказ о выдаче Абраму ефимков на седло относится к 5 октября 1716 г. (см.: Украинцев Е. И. Сборник выписок из архивных бумаг о Петре Великом. М., 1872. Т. 2. С. 52). Именно в это время к Петру в Копенгаген прибыли недоросли, направлявшиеся в Европу для обучения; среди них, очевидно, был и Абрам: «Петр их осмотрел и распределил, кого куда послать. Указ о том кн<язю> Долг<орукову> — от 12 окт<ября>» (Пушкин А С. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 228). Затем Абрам упоминается в начале декабря по поводу раздачи трех червонных нищим в Вестфалии. 11 декабря 1716 г. Абраму Петрову и Алексею Юрову делаются богатые дары к празднику Рождества (см.: Украинцев Е. И Сборник выписок… С. 21, 25). Таким образом, оба они присоединились к свите Петра (Абрам в октябре, Юров тогда же или в ноябре — декабре) и находились при нем до 9(20) июня 1717 г., когда Петр уехал из Парижа, а Абрам и Юров остались во Франции для обучения. Двое других юношей проследовали из России во Францию, не задерживаясь, очевидно, при Петре. Коровин должен был обучаться не фортификации и военному делу, а «грыдоровальному художеству», то есть искусству гравирования (см.: Пекарский П. Введение в историю Просвещения в России XVIII столетия. СПб., 1862. Т. 1. С. 241).

{319} В подлиннике «Немецкой биографии» Роткирх правильно записал имя — Белидор (см.: Рукою Пушкина-II. С. 37 и 45). Но в копии для Пушкина неясная буква «d» опущена. То же рукою Пушкина в «Сокращенном переводе Немецкой биографии».

{320} До 1719 г., когда Ганнибал принял участие в войне с Испанией, он не мог учиться в Ла Фере: «Школа инструктажа» («L'ecole d'instruction») была открыта там лишь в 1720 г. по повелению короля от 5 февраля (см. об этом: Daniel P. Histoire de la milice française. Paris, 1721). Можно предположить, что между 1717 и 1719 гг. он обучался в Меце.

{321} Ганнибал был ранен в 1719 г. при взятии крепости Фуэнтерабиа (см. об этом: Хмыров М. Д. А. П. Ганнибал // Всемирный труд. 1872. № 1. С. 107).

«Арапе Петра Великого» говорится лишь, что Ибрагим «присутствовал на ужинах, одушевленных молодостию Аруэта и старостию Шолье, разговорами Монтеские и Фонтенеля», и что графине Д. его представил «молодой Мервиль, почитаемый вообще последним ее любовником» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 4). «Мервиль первый заметил эту взаимную склонность. <…> Слова Мервиля пробудили Ибрагима» (там же. С. 5), — больше о Мервиле ничего не говорится. По мнению Набокова, речь здесь идет о Мишеле Гюйо де Мервиле (1696–1755), драматурге, авторе более чем десятка пьес, ставившихся в 1730—1740-е гг. в Комеди Франсез и других театрах. Известно, что Мервиль общался с Вольтером.

{323} Абрам находился в обучении пять с половиной лет. Покинув Россию приблизительно в начале сентября 1716 г., он был оставлен Петром в Париже 9(20) июня 1717 г. (см. примеч. 318). 17 октября 1722 г. Абрам Петров, Резанов и Коровин были отозваны из Парижа и отправились в Россию в свите бывшего посла во Франции В. Л. Долгорукова (см.: Бантыш-Каменский H. Н. Обзор… Т. 1. С. 94). В Москву «поезд» Долгорукова прибыл 27 января 1723 г., о чем есть запись в камер-фурьерском журнале (Юрнал 1723 года. СПб., 1855. С. 6).

{324} Петр I приказал князю А. Д. Меншикову, подполковнику Преображенского полка (полковником был он сам), 4 февраля 1724 г… «Абраму (арапу), который во Франции служил капитаном и привез свидетельство, того ради определите ево порутчиком в бомбардирскую роту к инженерам, которых из молодых в кондукторы надлежит собрать <…> Петр» (Ганнибал А. С. Ганнибалы, новые данные для их биографий. С. 217).

{325} Poirier, Abbé Metz F J Documents généalogiques. 1561–1792. Paris, 1899.

церкви, имел жену и детей, по-видимому навсегда оставленных. 16 ноября 1697 г. оба нанятых капитана с Островским тайно выехали в Амстердам (Венеция не хотела отпускать нужных людей), где встречены были Головиным и Лефортом. Плата капитанам положена была «в московской службе сколько они похотят и сколько их будут держать <…> по 15-ти золотых червонных в месяц» (Княжецкая Е. А Связи России с Далмацией и Бокой Которской при Петре I // Советское славяноведение. 1973 № 5. С 46–59). Брак Евдокии Андреевны Диопер и Абрама Петрова состоялся 17 января 1731 г. в Петербурге, в церкви Симеона Богоприимца в Морской слободе (см.: Малеванов H А Прадед поэта // Звезда. 1974. № 6. С. 159).

{327} Псковские поместья, и среди них Зуево-Михайловское, пожалованы были А. П. Ганнибалу в 1742 г. 12 января 1742 г. под № 8728 вышел «Именный указ о пожаловании подполковника Аврама Ганибала в генерал-майоры <…> и об отдаче ему из дворцовых имений Псковского уезда Михайловской губы с 569 душами крестьян» (Баранов П И Опись высочайшим указам и повелениям, хранящимся в С. -Петербургском архиве за XVIII век. СПб., 1878. Т. 3 (1740–1762). С. 85). Закрепление пожалования грамотой на владения в Псковской губернии состоялось лишь 6 февраля 1746 г. (грамота подписана: «Елизаветъ» и «Алексей Бестужев»; хранится во Всероссийском музее А. С. Пушкина).

{328} Ганнибал умер неполных восьмидесяти пяти лет. См. примеч. 263.

{329} Имеется в виду публикация: Булгарин Ф. В. Второе письмо из Карлова на Каменный остров // Северная пчела. 1830. № 94. 7 авг.

на реке Логоне. В XVIII в. небольшое государство, называвшееся тоже Логон, имело еще два города, упоминаемых А. П. Ганнибалом в его «Прошении» 1742 г.: «.. родился во владении отца моего в городе Логоне, который и кроме того имел под собою еще два города». Города сохранились — это Гульфеиль и Куссери. Племя, жившее в этом ареале, именовалось котоко. (Об этом см.: Гнамманку Д Так где же родина Ганибала? // Вестник РАН. 1995. Т. 65. № 12. С. 1024–1101; Gnammankou D Abram Hanibal. Paris, 1996; Телешова H. К A П Ганнибал (К трехсотлетию прадеда Пушкина) ff Russian studies. СПб., 1996. T. 2, № 3, С. 58–93.) Эти данные представляются куда более подходящими, чем версия А К. Роткирха об абиссинском происхождении Ганнибала, почерпнутом им из популярного романа С. Джонсона, вышедшего в 1785 г. в переводе Ф. Шиллера на немецком языке

{331} [Heibig G A W] Russische Günstlinge. Tübingen, 1809. Русский перевод (с указанием автора) впервые опубликован в 1883 г. под названием «Русские фавориты». Георг фон Гельбиг был секретарем Саксонского посольства в Петербурге в 1787–1795 гг.

{332} Н. П. Барсуков в 1891 г. выпустил в Петербурге только четвертый том своего двадцатидвухтомного издания «Жизнь и труды М. П. Погодина». Однако указанного сообщения там нет. Но в том же году А. П. Барсуков опубликовал в «Русском архиве» (т. 2) «Прошение» А. П. Ганнибала (см. примеч. 268) и в середине страницы 103, закончив свое сообщение, поставил: «С. -Петербург, 29 марта 1891 г., Александр Барсуков». Ниже, под звездочкой, следует текст издателя П. И. Бартенева, подписывавшего подстрочные комментарии инициалами «П. Б.», но оставившего без подписи этот текст, в котором, в частности, сообщается: «…вдова Льва Сергеевича Пушкина, Елизавета Александровна, передавала нам, что у ее свекрови, Надежды Осиповны, матери поэта, ладони были желтого цвета» (с. 103–104). Резюме Бартенева Набоков приписал Барсукову, ошибочно заменив его инициал «А» инициалом «Н».

{333} В. Виноградов — описка Набокова. Правильно: Л. Виноградов. См.: Виноградов Л. А., Чулков H. П., Розанов Н. П. А. С. Пушкин в Москве // Труды Общества изучения Московской области. М., 1930. Вып. 7.

«Детские годы А. С. Пушкина в Немецкой слободе и у Харитония в огородниках» (в сборнике «А. С. Пушкин в Москве». С. 32–33) говорится: «…все дочери Исаака Абрамовича Ганнибала отличались речью нараспев: „все они точно египетские голуби воркуют <…> выговор у них такой африканский, что ль, был“, — вспоминали о них в Тригорском».

{335} См. об этом статью Н. К. Телетовой «О мнимом и подлинном изображении А. П. Ганнибала» в сборнике «Легенды и мифы о Пушкине» (СПб., 1995. С. 84).

{336} Bent J-Т. The Sacred City of the Ethiopians… P. 287–288.

{337} «…С твоим ли <…> сплющенным носом, вздутыми губами, с этой шершавой шерстью бросаться во все опасности женитьбы?» — говорит Ибрагиму Корсаков в романе «Арап Петра Великого» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 30).

{338} См.: Basset R. Etudes sur l'histoire d'Ethiopie // Journal asiatique. Paris, 1881. № 17–18. В № 18 (с. 293–324) содержится «Эфиопская хроника» («Chronique éthiopienne») — французский перевод хроники правления Иисуса I, начатой императорским секретарем Хауария Крестос (французская транслитерация) и продолженной после его гибели в 1698 г. следующим секретарем — За-Уальдом.

имеют известного протосюжета: в «Немецкой биографии» ничего подобного не излагается. В комментарии к ЕО осенью 1824 г. Пушкин приводит эти экзотические подробности после свидания с Петром Абрамовичем. Был ли это устный рассказ двоюродного деда, отражавший неизвестные впоследствии мемуары Абрама Петровича, — установить невозможно (между прочим, и о Лагани в «Немецкой биографии» сказано, что она утопилась с горя, не сумев освободить брата, в то время как у Пушкина в комментарии 1824 г. она только плыла за кораблем, на котором брат удалялся).

{340} Ничем не знаменитое селение Снитерфилд находится в графстве Уорикшир, в трех с половиной милях на северо-восток от Стратфорда-на-Эйвоне, родины Шекспира.

{341} Набоков подозревает, что пушкинское описание детства Ганнибала стилизовано и источником стилизации является художественная литература.

{342} Речь идет о Шарле Понсе.

— легендарный священник и король Абиссинии в средние века. Шекспир, скрыто присутствующий в набоковском «Заключении» (см. примеч. 340), упоминает пресвитера Иоанна в комедии «Много шума из ничего» в выразительном контексте: «Бенедикт. Я готов за малейшим пустяком отправиться к антиподам, что бы вы ни придумали: хотите, принесу вам зубочистку с самой отдаленной окраины Азии, сбегаю за меркой с ноги пресвитера Иоанна, добуду волосок из бороды Великого Могола, отправлюсь послом к пигмеям?» (акт II, сцена 1). Более ранний вариант о пресвитере Иоанне появлялся еще в средние века. Так, в ста новеллах Италии (конец XIII в.; см.: Новеллино. М., 1984. С. 5–6, 256–258) царство благочестивого Иоанна связывают с Индией, откуда он будто бы отправил послание в Византию и императору Фридриху I Барбароссе. Об Иоанне см.: Хенниг Р. Неведомые земли. М., 1961. Т. 2. С. 446–461; Гумилев Л. Повесть вымышленного царства (Легенда о «государстве пресвитера Иоанна»). М., 1970.

{344} Тамбуры — маленькие барабаны.

{345} Poncet Ch. A Voyage to Aethiopia, Made in the Years 1698, 1699, and 1700. London, 1709. P. 149–150.

{346} Имеются в виду следующие строки поэмы С. Т. Колриджа «Кубла Хан» (перевод К. Бальмонта):

{347} Имеется в виду созвучие названий: «tabor» (барабанчик) и гора «Abor».

{348} Ле Гран (см. примеч. 287) говорит, что у Суснея — как правитель он назывался Сагад I — был брат Цеела Крестос или, иначе, Целла Христос. Ле Гран называет последнего также Рассел ас (см.: Le Grand (Legrand) J. Voyage historique d'Abissinie… P. 502). Без сомнения, Роткирх использовал этот романный мотив: брат, ставший правителем, присылал за младшим «полубратом», то есть Ибрагимом, еще одного брата. Роткирх, таким образом, ставит Ибрагима на место Расселаса, не довольствуясь лестной для рода выдумкой о приезде ко двору Петра I брата правителя Эфиопии.

«Воспоминания» П. А. Ганнибала (ПД, оп. 3, № 162), ко времени написания которых он, однако, уже переселился из Петровского в другое свое имение — Сафонтьево, верстах в шестидесяти от Михайловского (см. об этом публикацию Г. Ф. Симакиной, указанную в примеч. 9). А. М. Гордин на основе документов (Государственный архив Псковской области, ф. 39, оп. 1, д. 500, л. 78 об. и др.) доказывает, что переселение произошло в 1819 г. (см.: Гордин A. M. Пушкин в Михайловском. Л., 1989. С. 46 и 409). «Воспоминания» составлялись — видимо, по просьбе Пушкина — в самые последние годы жизни Ганнибала. Характер изложения материала явно свидетельствует об угасании умственных способностей автора. Полный текст «Воспоминаний» опубл.: Телешова Н. К. Забытые родственные связи А. С. Пушкина, С 171—173.

Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. СПб., 1910. С. 147. № 567.

{356} Страницы книги не нуждались в разрезании. Заметок Пушкина на них нет.