Комментарии к "Евгению Онегину" Александра Пушкина
Глава четвертая. Пункты XL - LI

XL

⁶ солнышко. Невозможно по-английски передать уменьшительное от слова «солнце» — с той же легкостью, ненарочитостью, как по-русски.

¹¹ крикливых. Производное от «крик». Как ни странно, но нет точного английского эквивалента. Скорее, это французское «criard, criarde».

¹⁴ у двора.

XLI

^1–4 Четверостишие следующей строфы служит замечательным примером совершенной взаимосвязи между темой и ритмом:

В первых двух «правильных строках», — два высказывания: о холодном утре, сельской тишине, сделанных в повествовательной тональности. Затем в «текучей строке» возникает зловещий мотив волка; и «медленная строка» вводит драматическое торможение («на дорогу») — с тем, чтобы волк появился внезапным резким контрастом.

7 Несется в гору во весь дух. В черновике примечаний для издания 1833 г. (ПД 172) Пушкин замечает:

«Критиковали меру этого стиха, несправедливо:

— одно из изменений четырехстопного ямбического стиха, впрочем довольно однообразного».

Пушкин приводит и другой пример (глава Третья, V, 14), по его мнению, простого пиррихия, основанного на тех же словах «во весь» (которые, однако, невозможно передать одним тем же английским эквивалентом в обоих случаях):

Конечно, здесь нет подлинных «пиррихиев». Булгарин, который, высказываясь о главе Третьей («Северная пчела», № 124, 1827), цитировал эту строку как образец ошибки в стихосложении, мудро не стал вдаваться в детали; но Пушкин, защищаясь, упускает из виду аргумент возможного опровержения.

Строки, о которых идет речь, фактически читаются со следующими ударениями (глава Четвертая, XLI, 7 и глава Третья, V, 14):

Ритм словосочетания «во весь» в обоих случаях (в значении «на пределе» и «целый») не «пиррихический» , а как я назвал его в своем рассуждении о стихосложении, — «перевернутые качели» . Ударение стопы совпадает с неударным «во», создавая скольжение , т. е. отсутствие ударения в сильной доле стопы, вместо регулярной стопы, ударение в которой совпадает с сильной долей , как в других стопах рассматриваемых строк; это обычная вариация; слух же режет то, что понижение (безударная часть) стопы совпадает со словом «весь», явно ударным в словосочетании «во весь»: именно это и создает «перевернутые качели», и именно это плохо звучит. Подробнее см.: «Заметки о стихосложении».

^{9, 11} Упомянутые здесь коровы прибыли в Красногорье издалека — с известкового Вексин-Нормандского плоскогорья, где Шолье в «Похвалах сельской жизни» (упомянутых в другом месте; см. коммент. к главе Первой, LVI, 2) пел на пределе своего клерикального фальцета:

Почему вид коров, стоящих вокруг пастушьей палки с крюком, должен доставлять всем наслаждение — тайна, разрешимая только в понятиях литературной моды и условностей.

¹² дева. В примеч. 23 Пушкин упоминает рецензию Бориса Федорова на Четвертую и Пятую главы в первом и единственном номере журнала «Санкт-Петербургский зритель», 1828 г. Пушкин использовал «благородное», поэтическое определение «дева» вместо «девушка», «девица» или «девка»; а в главе Пятой, XXVIII, 9 — «девчонки» вместо «девы» или «барышни».

В рукописной заметке (Сочинения 1949, VII, 176) Пушкин подробнее пишет по этому поводу:

«Г. Федоров, в журнале, который начал было издавать, разбирая довольно благосклонно главу 4 и 5, заметил однако ж мне, что в описании осени несколько стихов сряду [в действительности только два: глава Четвертая, XL, 5 и 6; другое „уж“ в середине строки 14] начинаются у меня частицею Уж [сокращенное от „уже“, фр. jà, déjà], что и называл он ужами [каламбур с названием змеи]…».

Частое использование «уже», «уж» в русской эпической поэзии — фактор, прискорбный для добросовестного переводчика, вынужденного вводить тяжелое, трехсложное «already», чтобы перевести в значительной мере тавтологическое односложное слово, вставленное автором для заполнения места.

Удобная краткость и плавность звучания позволяет русским использовать это маленькое слово как в устной речи, так и в письменной гораздо чаще, чем англичанам — его английский эквивалент. Мягкое жужжание этого слова постоянно присутствует в языке; а каждая попытка передать его английским «already» постепенно делает перевод похожим на комедийный английский жителя Нью-Йорка, родившегося в России. Оно часто встречается в «ЕО» и может рассматриваться как некий филологизм. Я старался сохранить его в целости и сохранности в виде английского эквивалента в эпизодах, где это стилистически необходимо: Пушкин сам в зачеркнутом примечании объясняет его частое использование в главе Четвертой, XL. Иногда «уже» и «уж» можно адекватно передать как «теперь»; а в некоторых оборотах оно означает «практически» или «еще». Порой это слово используется в стихах как простое заполнение пробела и тогда в английском оно излишне. Поэтому в нескольких случаях я его не перевел. Любопытно отметить, что такая обычная в русском языке фраза, как «он уже готов», становится по-английски смешной и невозможной («he is already ready»).

^12–14 Я не видел французского перевода «Времен года» Томсона, но подозреваю, что тень строк 134–37 автора «Зимы» (1726) присутствовала в сознании Пушкина:

¹⁴ Уменьшительное от «лучина», кусок смолистой древесины, используемый как свеча.

¹⁴—XLII,¹ Трещит… трещат. Этот повтор не очень удачен. Чистое морозное потрескивание (например, в северном лесу, где, как известно, от низких температур расщеплялись громадные стволы деревьев и трескалась земля) отличается от треска и шипения горящей, пропитанной смолой щепы, использовавшейся для освещения крестьянской избы.

XLII

^–3 морозы… розы. Русский образец того, что Поуп в «Эссе о критике» (строки 349–51) называет «строем привычных рифм»:

В обращенном к Жуковскому стихотворении, написанном <напечатанном> в 1821 г., Вяземский, рассуждая о рифмах, использует тот же самый прием:

Рифма («мороза-роза») встречается и в строках нашего поэта в 1827 г., во втором четверостишии восьмистрочного мадригала, начинающегося словами «Есть роза дивная» и адресованного, вероятно, какой-то московской красавице:

Она встречается как мужская рифма («мороз-роз») и в других четырехстопниках, написанных зимой 1828 г. (строки 1–8 двенадцатистрочного фрагмента):

В книге «Пушкин, психология творчества» (Париж, 1928, с. 208) Гофман замечает, что до главы Четвертой, XLII (написанной, я думаю, в первую неделю января 1826 г.) Пушкин никогда не использовал рифму «морозы — розы». См., однако, черновики строфы XXIV.

⁷ Мальчишек радостный народ. Эпитет неуклюже балансирует между двумя семантическими уровнями; Пушкин намеревался сказать «веселый народ», но это не вписалось бы в поэтическую строку. Использование слова «народ» (букв.: «люди», «нация» и т. д.) в разговорном и слегка шутливо-комическом смысле любознательному читателю следует сравнить с неоклассическими вариациями на натурфилософскую тему во «Временах года» (1726–46) Томсона: «пернатый народ», «пернатая нация», «музыкальное племя» и «хрупкая шатия» — все это относится к птицам.

⁷ Критик, упомянутый в пушкинском примеч. 24, — Михаил Дмитриев, отрецензировавший главу Четвертую и Пятую в «Атенее» в 1828 г.

⁹ «Критик, — пишет Пушкин в рукописной заметке, — читал: „На красных лапках гусь тяжелый / Задумал плыть“ [т. е. не на черных или какого-то другого цвета] — и справедливо замечал, что недалеко уплывешь на красных лапках».

Слово «лапки» (ед. ч. «лапка») здесь не уменьшительное (хотя грамматически выглядит именно так), оно просто служит обозначением ног птицы. Однако в действительности полная форма слова (ед. ч. «лапа», мн. ч. «лапы») звучала бы по-русски лучше в приложении к этой конкретной животной твари в ее активном состоянии (каким бы тяжелым ни был гусь, нет резкой противоположности между его телом и большими плоскими лапами). Лапы птиц вообще, от королька до павлина, а также насекомых (в их зрелом состоянии) и маленьких четвероногих (например, комнатных собачек, кроликов, домашних кошек) правильно называть «лапки». Лапы охотничьих собак, волков, медведей и тигров, больших водоплавающих птиц, страусов, орлов, ястребов и им подобных, так же как и лапоподобные конечности черепах и верблюдов — все это «лапы». Ноги гусениц и детей, подпорки стульев — это «ножки», грамматически представляющие собою уменьшительную форму слова «ноги».

¹³ первый снег. Речь идет о декабре 1820 г., и в романе это первое из трех описаний надвигающейся зимы. Два других описания — в главе Пятой, I (относятся к той же зиме, но увиденной глазами Татьяны) и Седьмой, XXIX — XXХ (ноябрь 1821 г).

Упоминания зимы в editio optima [зд.: полном издании. — лат.] таковы:

Глава Первая, XVI: морозной пылью серебрится его бобровый воротник (ноябрь или декабрь 1819 г.)

XXII: бьющиеся кони, зябнущие кучера

XXVII: радуга на снегу

XXXII: ножка на чугуне камина

XXXV: снег утренний, хрустящий под ногами

XLI: зимних друг ночей

XLII: мороз, катание на коньках, мелькает, вьется первый снег (декабрь 1820 г.)

XLIII: зимнее времяпрепровождение

XLIV: ванна со льдом

XLV–L: ужин у камина (5 янв. 1821 г.)

Глава Пятая, 1: снег выпал наконец (2–3 янв. 1821 г.) (обратите внимание на перекличку с главой Четвертой)

II: простые радости бедняков

III: Вяземский и Баратынский

IV: освещенный солнцем иней, зарею поздней сиянье розовых снегов

XI: зимний пейзаж во сне Татьяны (5 янв. 1821 г.)

XII: сугроб и медведь

XIII: отягченные клоками снега сосны

XIV: снег рыхлый, хрупкий снег

XX: тьма морозная

XXI: сквозь мерзлое стекло зари багряный луч

XXIV: «метель» в соннике

XXV: возки, кибитки, сани с гостями (12 янв. 1821 г.)

Глава Седьмая, XXIX: наступление зимы (нояб. 1821 г.)

XXX: первый снег на кровле бани

XXXV: зимнее путешествие

Глава Восьмая, XXXIX: завершается зимняя спячка Онегина (с начала ноября 1824 г. до начала апреля 1825 г.)

*

— глава Четвертая, XL, 5–14, XLI и XLII, 2, 5–14 — хорошо перевел (лишь с несколькими незначительными неточностями) Эдмунд Уилсон в статье «Памяти Пушкина» в книге «Триумвират мыслителей», переработанное изд. (Нью-Йорк, 1948, с. 34–35).

XLIII

¹ Ср. со стихотворением Китса «Мечта» (1820), строки 15–18:

См. также конец главы Четвертой, XLI.

^5–8 «Пишу тебе в гостях [от Осиповых] с разбитой рукой — упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наезднического честолюбия».

¹⁰ Прадт. Доминик де Прадт (1759–1837), французский публицист. Наиболее вероятная его книга в библиотеке Онегина в ту зиму — «Европа после конгресса в Ахене, последовавшего за Венским конгрессом» (Париж, 1819), где встречается следующее занятное суждение (с. 36–42):

«Прирост населения в России достигает того же уровня, что и в Америке… По расчетам, в 1920 г. в [Соединенных Штатах] будет более ста миллионов жителей… [Через] сто лет население России будет насчитывать более ста миллионов человек… К тому же Россия… единственная европейская держава, которая еще в изобилии обладает одним из самых важных средств для ведения войны, одной из самых жизненно важных основ боеготовности страны, — лошадьми… [и] в свете этих оценок она похожа на Америку…»

Главная мысль Прадта (с. 42): «Венский конгресс, санкционировав захват Польши, изменил политику Европы, любой ценой добивавшейся отстранения России».

¹⁰ Например, «Айвенго, или Возвращение крестоносца», перевод Огюста Жана Батиста Дефоконпре (Париж, 1820).

XLIV

¹ Чильд Гарольдом (тв. пад.). У Пушкина в первом слове первый звук имеет английское звучание Ч, а гласную он произнес на французский манер. Следующее слово он начал с буквы Г, использовав ее для передачи английского и немецкого h; ́льд) и завершил окончанием русского творительного падежа («ом»).

Эта рифма сама по себе совершенно замечательная. Чтобы еще язвительнее подчеркнуть банальность рифмы «морозы — розы», подкинутой читателю в строфе XLII, Пушкин показывает теперь, на что способен: «Со льдом» — ударение на предлоге, и такая простонародная интонация поразительно контрастирует с космополитическим «Гарольдом». Английскому читателю напоминаем, что «rime richissime» <«роскошным рифмам» — итал.>, даже состоящим, как здесь, из двух слов, в русском не свойствен пошлый игриво-комический оттенок их английского эквивалента. Вот любопытный пример.

В комических строках, посвященных осаде Измаила в песне VII «Дон Жуана», среди искаженных русских имен, уже написанных с ошибками при их транслитерации через немецкий на французский и английский, имен, притягивающих неприятные w <у> и фальшивые sch <ш> или, наоборот, теряющих свои h <x> в офранцуженных формах, — среди этих имен встречается в строфе XVII некий «Мускин-Пускин» (Мусин-Пушкин). (Графы Мусины-Пушкины были в дальнем родстве с просто Пушкиными).

Согласно подстрочному примечанию Э. Х. Колриджа в его издании «Дон Жуана», речь идет о графе Алексее Ивановиче Мусине-Пушкине (1744–1817), общественном деятеле и археологе; был еще один человек с тем же именем, также умерший в 1817 г. и также известный английским мемуаристам, — граф (1779) Алексей Семенович Мусин-Пушкин, посол Екатерины II в Лондоне и Стокгольме.

Это имя, кажется, крайне озадачило англичан. «Автор мнимого путешествия — русский князь, Mуска-Пуска… вероятно, [никто] не смог бы превзойти его в искажении жизни английского общества». Так пишет Джордж Браммел 1 янв. 1836 г. одной даме, из Кана, за год до того, как начал терять рассудок (цит. по: Jesse. «Brummell», vol. II, ch. 22). Однако путешественник Эдвард Дэниел Кларк (1769–1822), посетивший Россию в 1800 г. (в книге «Путешествия по разным странам Европы, Азии и Африки» [4-е изд., Лондон, 1817], II, 126), в подстрочном примечании почти правильно передал имя: Алексис Муссин-Пушкин.

В ноябре 1825 г. Пушкин из Михайловского пишет Вяземскому в Москву, что знаком лишь с первыми пятью песнями «Дон Жуана» (во французском прозаическом переложении Пишо). 21 июля 1825 г. он напомнил Анне Вульф, уехавшей в Ригу, где жила ее кузина Анна Керн, чтобы она прислала ему прозаический перевод Пишо остальных песен (парижское издание 1824 г.), который А. Керн обещала достать для него. Возможно, Пушкин получил книгу в начале 1826 г. Предложенный Пишо вариант эпизода таков: «…и Мускин-Пускин, столь устрашающий, как всякий, кто разрубил человека пополам… Их мало трогала магометанская вера… разве что они намеревались сделать барабан из кожи мусульман».

«Байрон говорил, что никогда не возьмется описывать страну, которой не видал бы собственными глазами. Однако ж в Дон Жуане описывает он Россию, зато приметны некоторые погрешности противу местности… кибитка [не] беспокойная повозка без рессор [Байрон спутал ее с телегой]… Есть и другие ошибки, более важные…».

«Дон Жуане», IX, XXX: «Проклятый экипаж, где нет рессор» <пер. Г. Шенгели>; Пишо (1824), источник Пушкина, переводит это как «maudite sorte de voiture non suspendue» <«проклятый вид повозки без рессор»>.

У русских в целом было меньше затруднений с именами Байрона и его персонажей, чем у Байрона с русскими именами (например, он рифмовал «Souvaroff — lover of» <«Суварофф — любитель…»> и «Suwarrow — sorrow» <«Суварров — скорбь»> вместо правильного «Suvorov — more of»). Произведения Байрона — я неустанно твержу об этом — впервые стали доступны большинству русских во французских переводах. Французское произношение его имени — «Birong», с ударением на произнесенном в нос последнем слоге; русского двойника этого звука не существует. В России предпринимались попытки имитировать французскую форму имени как «Бирон». Однако это оказалось неплодотворным из-за сбивающих с толку ассоциаций с именем известного фаворита императрицы Анны (Bühren, русифицированный как Бирон). Наконец, нашелся правильный фонетический вариант произношения имени поэта — «Байрон», точно передающий английский гласный звук; но одновременно другая лингвистическая школа ввела в обиход ужасного «Бейрона» — так его упорно именовали Катенин, Вяземский, Рылеев, Языков и различные литераторы московской германофильской группы. Этот дифтонг «ей» — результат немецкого влияния, или точнее, рижского. Обладая теоретическим знанием того, что английское «by» соответствует немецкому «bei», прибалтийские эрудиты произносили «Byron», как будто это было немецкое слово (например, написанное «bei-ronn»), но поскольку прибалтийское произношение немецкого «ei» похоже на русское «ей», Байрон стал Бейроном (см. также коммент. к главе Первой, XXXVIII, 9).

¹³ На тройке чалых лошадей. Ленский приезжает в санях, запряженных, в один ряд, тройкой лошадей. «Тройка» (слово «лошадей» опущено) используется и эллиптически, означая при этом экипаж-и-тройку.

Я вижу, что у одного из английских переводчиков — Сполдинга (1881) Ленский сам правит тройкой, как английский аристократ — двухколесным экипажем или фаэтоном; но мы — в провинциальной России, а там между дворянином и тройкой лошадей находится кучер.

«чалый», предполагающее более или менее равномерную смесь бледно-коричневатого тона с сероватым, слегка варьируется в разных местностях. В данном случае мне видится довольно светлый, изысканный мышиный серый цвет, но, возможно, я нахожусь под влиянием воспоминаний о школе верховой езды в С. -Петербурге. Тургенев — Виардо переводят это как «fleur-de-pêcher» <«цветок персика»>, что в применении к шкуре лошади означает светлый фон, испещренный рыжеватыми крапинками; а Иван Тургенев знал толк в этом деле.

XLV

^–7 Вдовы Клико… Моэта… Подобием того-сего [и см. XLVI, ^{5, 6} Аи]. Вольтер в «Светском человеке» видит в «écume pétillante» <«искрящейся пене»> вина Аи «l'image brillante» «de nos Francais» <«блестящий образ наших французов»>.

По словам Байрона в «Дон Жуане», XV, LXV, 8, пена шампанского «бела, как расплавившийся жемчуг Клеопатры».

«Пирах» (строка 139) находит в шампанском «подобье жизни молодой». (См. ниже).

Фамилия Жана Реми Моэта (1758–1841), основателя знаменитого торгового дома шампанского и радушного мэра Эперне, рифмуется в русском со словом «поэт». Трема, или знак для обозначения слоговой роли гласной, стоящий над е в фамилии «Moët» и над i в Aï (произносимом «А-и» с ударением на «и»), указывает во французском на расщепление дифтонга на два слога (naïf, Baïf).

Название этого восхитительного шампанского происходит от Аи, города в департаменте Марна в северной Франции, где в бассейне реки Марна, близ Эперне, был разбит первый виноградник.

Пушкинское примеч. 25 — часть послания (четырехстопный хорей, тридцать шесть строк), адресованного брату Льву. Оно начинается словами: «Что же? будет ли вино?» — и представляет собой лишь набросок, написанный в начале декабря 1824 г.

«Пирах» Баратынского, чувства которого он всегда старался щадить; и поэтому он тактично и лаконично цитирует собственные неудачные строки как своего рода прототип, чтобы в случае чего доказать: он никоим образом не имел в виду Баратынского.

Но возможна и другая, более тонкая причина для подражания и примечания.

Вот фрагмент, относящийся к шампанскому в «Пирах» Баратынского (изд. 1821 г., строки 129–39):

В издании 1826 г., сразу после восстания декабристов, цензору не понравилось сравнение (строки 135–36) свободы и гордости:

Оно было потом изменено (возможно, Дельвигом — так полагает Гофман в своем издании произведений Баратынского в 1915 г.) на:

Что позволено лошади, не позволено человеку.

«Оно и блещет, и кипит / Как дерзкий ум не терпит плена» и т. д.).

В письме Баратынскому его друг Дельвиг, который опекал издание «Пиров» и «Эды» (опубликованных вместе), сообщает о своих бесплодных усилиях добиться от цензора разрешения напечатать первоначальные строки: «Цензуру, — по его словам, — перебесили» дела с «Андре Шенье».

Вполне возможно, Пушкин, который в это время переписывался и с Дельвигом, и с Баратынским, увековечил свою осведомленность о нелепой замене, потребованной цензурой, и добавил озорную строку — «подобье того-сего», невинную на вид цитату, сразу напоминавшую «Пиры» тем, кто был в курсе дела.

«Андрей Шенье», упомянутый Дельвигом, — элегия, сочиненная Пушкиным в начале 1825 г. и оплакивающая смерть Шенье на гильотине в 1794 г., в конце эпохи народной тирании. Она состоит из 185 вольных ямбических стихов, посвящена Николаю Раевскому и впервые опубликована (8 окт. 1825 г.) с цензорской купюрой — около сорока строк (21–64 и 150) в «Стихотворениях Александра Пушкина», вышедших в свет 28 дек. 1825 г., через две недели после восстания декабристов. Злонамеренные или наивные читатели распространили списки этих строк (в них Шенье взывал к «священной свободе» и свержению царей) под произвольным заголовком «На 14 декабря» (его дал некий Андрей Леопольдов, студент Московского университета); вследствие этого озадаченная полиция стала докучать Пушкину и арестовала владельцев рукописных экземпляров. Элегия, включающая в себя запрещенный фрагмент, на самом деле не имеет ничего общего с событиями в России, кроме ненамеренной ассоциации: в ходе критики робеспьеровского режима террора превозносится (как в оде «Вольность» в 1817 г.) Свобода, основанная на Законе.

² Ср. четырехстопное стихотворение Вяземского, посвященное поэту Давыдову (1815, строки 49–52):

⁵ Ипокреной. — Геликоне в Беотии. Возник от удара копыта Пегаса, крылатого коня, символа поэтического вдохновения.

⁹ Последний бедный лепт. По замечанию Томашевского (в Сочинениях 1957, с. 597), это — ироническая цитата из послания Жуковского, в 484 александрийских стихах, «Императору Александру» (1814, строки 442–43):

XLVI

— XLV, — очень слабая, изобилующая привнесенными банальностями.

⁵ Бордо. «Кроваво-красный пенящийся сок» бордо предпочитает также Джон Гэй («Вино», 1708).

Дюси в стихотворении «Мадам Жоржет В. К.» превозносит Бордо в сходных выражениях (строки 2, 8):

^{5, 6} Аи.

^11–14 Хороший пример отрезвляющего и тормозящего эффекта в результате последовательности строк со скольжением на второй стопе после порыва воспоминаний.

XLVII

^4–7 В рукописной заметке (см.: Сочинения 1949, VII, 171) Пушкин пишет: «Наши критики долго оставляли меня в покое. Это делает им честь: я был далеко в обстоятельствах не благоприятных. По привычке полагали меня все еще очень молодым человеком. Первые неприязненные статьи, помнится, стали появляться по напечатанию четвертой и пятой песни [в начале 1828 г.] Евг<ения> Онегина. Разбор сих глав, напечатанный в Атенее [1828, подписанный „В.“ и написанный Михаилом Дмитриевым] удивил меня хорошим тоном, хорошим слогом и странностию привязок. Самые обыкновенные риторические фигуры и тропы останавливали критика: можно ли сказать „стакан шипит“, вместо „вино шипит в стакане“? „камин дышит“, вместо „пар идет из камина“?»

^9–13 –14.

¹² меж волка и собаки. Знакомый галлицизм — «entre chien et loup», — восходящий к тринадцатому веку («entre chien et leu»), означающий сумерки — время дня, когда уже слишком темно, чтобы пастух мог отличить свою собаку от волка. В этом выражении находили и эволюционистский смысл, а именно в описании перехода дня в ночь в понятиях промежуточной стадии между двумя очень близкими друг другу видами животных.

XLVIII

XLIX

Здесь каждый что-то забывает: Ленский забывает (но потом, к несчастью, вспоминает) о приглашении Онегина к Лариным; Онегин забывает о ситуации, в которой оказалась Татьяна; Пушкин путает даты. Не вспомни Ленский вдруг то, что его ангел-хранитель пытался заставить его забыть, не было бы ни танца, ни дуэли, ни смерти. Здесь начинается ряд беспечных, безответственных поступков Онегина, фатально ведущих к несчастью. Создается впечатление, что скромный семейный праздник, обещанный Ленским в наивном рвении зазвать друга, Онегину еще менее приемлем — хоть и по иной причине, чем праздник многолюдный. Что же могло заставить его предпочесть интимную обстановку многолюдию? Жестокое любопытство? Или Татьяна нравилась ему все больше после их последней встречи более пяти месяцев назад?

^1–2 Татьяны имянины / В субботу.

L.

⁹ Неблагозвучное столкновение согласных («ги»-«ги»), столь нехарактерное для «ЕО». Или Пушкин говорил «Химена»?

¹² Лафонтена. Пушкинское примеч. 26 — об этом «авторе множества семейственных романов» — относится к Августу (также возможно написание Аугуст) Генриху Юлию Лафонтену (1758–1831), немецкому романисту. Он был столь же бездарен, сколь и плодовит, породив более 150 томов, и крайне популярен за границей во французских переводах. Пушкин, возможно, имел в виду конкретно роман «Два друга», переведенный на французский графиней де Монтолон (Париж, 1817, 3 тома); или «Признания на могиле», переведенный Элизой Вояр (Париж, 1817, 4 тома); или, еще более вероятно, «Семья Хальденов», 1789, в переводе на французский А. Вильмена (Париж, 1803, 4 тома), экземпляр которого (согласно лаконичной заметке Модзалевского в книге «Пушкин и его современники», I, 1 [1903], с. 27) был в библиотеке соседки Пушкина, госпожи Осиповой, в Тригорском.

LI

Под этой строфой в черновике (2370, л. 79) стоит дата «6 генв.» (6 янв. 1826 г.).