Комментарии к "Евгению Онегину" Александра Пушкина
Глава седьмая. Пункты XXVI - LV

XXVI

  «Не влюблена ль она? Въ кого же?
  Буяновъ сватался: отказъ.
  Ивану Петушкову — тоже.
 4 Гусаръ Пыхтинъ гостилъ у насъ;
  Ужъ какъ онъ Танею прельщался,
  Какъ мелкимъ бесомъ разсыпался!
  Я думала: пойдетъ авось;
 8 Куда! и снова дело врозь.»
  — «Что жъ, матушка? за чемъ же стало?
  Въ Москву, на ярмарку невестъ!
  Тамъ, слышно, много праздныхъ местъ.»
12 — «Охъ, мой отецъ! доходу мало.»
  — «Довольно для одной зимы,
  Не то ужъ дамъ хоть я въ займы.» —

6 мелким бесом рассыпался. Идиома. Ср. фр.: «se répandit en compliments».

XXVII.

  Старушка очень полюбила
  Советъ разумный и благой;
  — и тутъ же положила
 4 Въ Москву отправиться зимой —
  И Таня слышитъ новость эту.
  На судъ взыскательному свету
  Представить ясныя черты
 8 Провинцiяльной простоты,
  И запоздалые наряды,
  И запоздалый складъ речей;
  Московскихъ франтовъ и цирцей
12 Привлечь насмешливые взгляды!...
  О, страхъ! нетъ, лучше и верней
  Въ глуши лесовъ остаться ей.

XXVIII

  Вставая съ первыми лучами,
  Теперь она въ поля спешитъ
  И, умиленными очами
 4 Ихъ озирая, говоритъ:
  «Простите, мирныя долины,
  И вы, знакомыхъ горъ вершины,
  И вы, знакомые леса!
 8 
  Прости, веселая природа!
  Меняю милый, тихiй светъ
  На шумъ блистательныхъ суетъ!...
12 Прости жъ и ты, моя свобода!
  Куда, зачемъ стремлюся я?
  Что мне сулитъ судьба моя?» —

Монолог Татьяны следует сравнить с элегией Ленского в главе Шестой, XXI–XXII.

5–9 XXXII, 11–12 Знакомая интонация. См., например, «Зима. Четвертая (и последняя) пастораль» (1709) Поупа, строка 89 (и три последующие):

Простите, вы, долины, вы, горы, потоки и рощи…

XXIX

  Ея прогулки длятся доле.
  Теперь то холмикъ, то ручей
  Остановляютъ поневоле
 4 Татьяну прелестью своей.
  Она, какъ съ давними друзьями,
  Съ своими рощами, лугами
  Еще беседовать спешитъ,
 8 
  Настала осень золотая.
  Природа трепетна, бледна,
  Какъ жертва, пышно убрана...
12 Вотъ северъ, тучи нагоняя,
  Дохнулъ, завылъ — и вотъ сама
  Идетъ волшебница Зима.

5–7 Ср.: Козлов, «Княгиня Наталья <Борисовна> Долгорукая» (1828), ч. I, XIV, 16, 18–19:

С прудом, деревьями, цветами
.........................................
Как с незабытыми, друзьями,
Опять увиделась она.

См. коммент. к главе Седьмой, XV, 8–14; XVI, 1–7.

XXX

  Пришла, разсыпалась; клоками
  Повисла на сукахъ дубовъ;
  Легла волнистыми коврами
 4 Среди полей, вокругъ холмовъ;
  Брега съ недвижною рекою
  Сравняла пухлой пеленою;
 
 8 Проказамъ матушки Зимы.
  Не радо ей лишь сердце Тани.
  Нейдетъ она зиму встречать,
  Морозной пылью подышать
12 И первымъ снегомъ съ кровли бани
  Умыть лицо, плеча и грудь:
  Татьяне страшенъ зимнiй путь.

XXXI

  Отъезда день давно просроченъ,
  Проходитъ и последнiй срокъ.
  Осмотренъ, вновь обитъ, упроченъ
 4 Забвенью брошенный возокъ.
  Обозъ обычный, три кибитки
  Везутъ домашнiе пожитки,
  Кастрюльки, стулья, сундуки,
 8 Варенье въ банкахъ, тюфяки,
  Перины, клетки съ петухами,
  Горшки, тазы et cetera,
  Ну, много всякаго добра.
12 И вотъ въ избе между слугами
 
  Ведутъ на дворъ осмнадцать клячъ,

1–3 просрочен… упрочен. Судя по записи (тетрадь 2382, л. 15 об., опубликованная впервые в кн. «Рукою Пушкина», с. 321) на полях стихотворения «Зима. Что делать нам в деревне?..» (датировано 2 нояб. 1829 г.), Пушкин собирался изменить порядок строк в четверостишии на 3, 4, 1, 2, а рифму «упрочен — просрочен» заменить на «исправлен — объявлен». Кроме того, слово «ворон» напоминает о предполагавшемся (никогда не осуществленном) изменении в уже опубликованной главе Пятой, XXIV, 7 (об этом см. коммент.).

2 Проходит и. В издании Гофмана — «Приходит и».

14 осмнадцать кляч. В зачеркнутом черновике (2371, л. 72) у Пушкина — «шесть троек» (6x3=18).

XXXII

  Въ возокъ боярскiй ихъ впрягаютъ,
  Готовятъ завтракъ повора,
  Горой кибитки нагружаютъ,
 4 Бранятся бабы, кучера.
  На кляче тощей и косматой
  Сидитъ форрейторъ бородатый.
  Сбежалась челядь у воротъ
 8 Прощаться съ барами. И вотъ
  Уселись, и возокъ почтенный,
  Скользя, ползетъ за ворота.
  «Простите, мирныя места!
12 «Прости, прiютъ уединенный!
  «Увижу ль васъ?....» И слезъ ручей
  У Тани льется изъ очей.

11 Простите. До переезда в августе 1824 г. из Одессы в Михайловское, где Пушкин затем прожил два года, он бывал там дважды: летом 1817 г., вскоре после окончания Лицея, и летом 1819 г. Во время первого посещения он познакомился с семейством Осиповых в соседнем Тригорском и 17 авг. 1817 г. перед возвращением в Петербург посвятил им небольшую элегию в шестнадцать строк четырехстопного ямба, которая начинается (строки 1–2, 5, 11–12):

Простите, верные дубравы!
Прости, беспечный мир полей…
..........................................
Прости, Тригорское…
..........................................
Быть может (сладкое мечтанье!),
Я к вашим возвращусь полям…

— и действительно, скорее в Тригорское, а не в собственное Михайловское возвращается поэт в своем последнем, обращенном к прошлому, отступлении в «Путешествии Онегина» (1830).

Ср. также элегию Ленского в главе Шестой, XXI— XXII. И см. коммент. к главе Седьмой, XXVIII, 5–9.

13–14 И слез ручей / у Тани льется из очей. Ср. Козлов, «Княгиня Наталья <Борисовна> Долгорукая», ч. II, конец V:

…и вдруг у ней
Ручьями слезы из очей

— где та же рифма: «очей — ручей».

–14; XVI, 1–7 и XXIX, 5–7.

Ср. схожее окончание стихотворного фрагмента в «Эде» (1826) Баратынского, строки 252–65:

«…Ах, где ты, мир души моей!
Куда пойду я за тобою!»
И слезы детские у ней
Невольно льются из очей.

XXXIII

  Когда благому просвещенью
  Отдвинемъ более границъ,
  Современемъ (по расчисленью
 4 Философическихъ таблицъ,
  Летъ чрезъ пять сотъ) дороги верно
  У насъ изменятся безмерно:
  Шоссе Россiю здесь и тутъ,
 8 Соединивъ, пересекутъ.
  Мосты чугунные чрезъ воды
  Шагнутъ широкою дугой,
  Раздвинемъ горы, подъ водой
12 Пророемъ дерзостные своды,
  И заведетъ крещеный мiръ
 

4 Философических таблиц. Этот окончательный текст, с пометой «Песнь VII», набросан в тетради (2382, л. 107), содержащей черновики «Путешествия Онегина».

Пушкин, по-видимому, написал (автограф, согласно Томашевскому, неразборчив) в черновике (2371, л. 72 об.) «полистатических» после того, как вычеркнул «Dupin сравнительных таблиц» и «геостатических таблиц». Имеется в виду Шарль Дюпен («барон Пьер Шарль Франсуа Дюпен, член Института», как его величали; 1784–1873) и его статистические таблицы (Пушкин хотел сказать «статистических таблиц», род. пад., мн. ч., но не хватало одного слога).

В отсвете славных побед над Наполеоном политическая Россия, молодая и обретшая самосознание мировой держава, весьма интересовалась тем, что писал о ней настороженный Запад. Отсюда — мода на книгу Дюпена «Размышления о могуществе Англии и о могуществе России в связи с сопоставлением, проведенным между этими державами г-ном де Прадтом» (Париж, 1824; о сопоставлении, проведенном этим предсказателем в отношении Америки и России, см. мой коммент. к главе Четвертой, XLIII, 10). В позднейшей книге «Производительные и торговые силы Франции» (Париж, 1827, в 2 т.) Дюпен обсуждает (II, 284–85, примеч.) «дороги местные» и «дороги основные» во Франции. «Мы надеемся, — пишет он, — что правительство… завершит строительство нашей системы местного сообщения: это один из наиболее действенных способов содействовать торговле, сельскому хозяйству и промышленности» (см. ниже остроумное замечание Вяземского). В своих таблицах Дюпен сравнивает население основных европейских государств, включая Россию, и предсказывает (II, 332), что к 1850 г. население Парижа достигнет 1 460 000 человек. В 1827–28 гг. Дюпен издал также «Мелкий французский товаропроизводитель» в 6 томах с «небольшой таблицей производительных сил Франции» в томе первом.

5–14 Интерес Александра I к дорогам носил почти патологический характер; в годы его правления было построено много дорог, и вольнодумные критики не переставали подшучивать над их недостатками (см. коммент. к главе Десятой, VI, 5).

Ср. отрывок (четверостишие IV, строки 1–2) из тяжеловесных, но живописных и остроумных «Зимних карикатур» (1828) Вяземского с подзаголовком «Ухабы. Обозы», опубликованный в литературном альманахе Максимовича «Денница на 1831 год» и высоко оцененный Пушкиным в письме к автору от 2 янв. 1831 г.):

На креслах у огня, не хуже чем Дюпень,
Движенья сил земных я радуюсь избытку…

однако уже в следующих строках:

Но рад я проклинать, как попаду в кибитку,
Труды, промышленность и пользы деревень.
  …и тысячи обозов
Из пристаней степных пойдут за барышом,
И путь, уравненный от снега и морозов,
Начнут коверкать непутем.

XXXIV

  Теперь у насъ дороги плохи,
  Мосты забытые гнiютъ,
  На станцiяхъ клопы да блохи
 4 
  Трактировъ нетъ. Въ избе холодной
  Высокопарный; но голодной
  Для виду прейскурантъ виситъ
 8 И тщетный дразнитъ апетитъ,
  Межъ темъ, какъ сельскiе циклопы
  Передъ медлительнымъ огнемъ
  Россiйскимъ лечатъ молоткомъ
12 Изделье легкое Европы,
  Благословляя колеи
  И рвы отеческой земли.

1 Отрывок в пушкинском примеч. 42 — из стихотворения Вяземского «Станция», напечатанного 4 апр. 1829 г. в литературном альманахе «Подснежник».

Строка «для проходящих», которую цитирует в своем стихотворении Вяземский (имея в виду случайных прохожих, которые могут наслаждаться видом придорожных деревьев, но не обязаны выносить ухабы), завершает басню «Прохожий» в «Баснях» Дмитриева, ч. III, кн. II, № 7 (5-е изд., Москва, 1818).

Прохожий посещает монастырь и приходит в восторг от открывающегося с колокольни вида. «Какие волшебные места!» — восклицает он.

«Да! — труженик, вздохнув, отвествовал ему: —
  Для проходящих».

Побасенка Дмитриева основана на старом французском анекдоте, который можно обнаружить в сборнике острот восемнадцатого века и который приписывали разным авторам. Вариант анекдота появился в первом, посмертном издании (1834–36, составители Л. Ж. Н. Монмерке, Ж. А. Ташро и А. де Шатожирон, имевшие рукопись с 1803 г.) «Анекдотов», написанных в 1657–59 гг. талантливым и остроумным Гедеоном Таллеманом де Рео (1619–92; он умер накануне своего семидесятитрехлетия), в имени которого Чижевский (с. 278), между прочим, не только делает три ошибки, но также превращает его в обозначение пустоты: «анонимные [sic] Анекдоты Tallement [sic] de [sic] Reaux [sic]» (вместо Tallemant des Réaux; совершенно непонятно, кроме того, упоминание в той же фразе Генриха IV). Я смотрел третье издание «Анекдотов» (1854–60), которое выпустили в Париже Монмерке и Полен. Этот анекдот помещен под № 108 в гл. 477, т. VII (1856), с. 463. В нем говорится: «Будучи в Сито, Генрих IV говорит: „О, как здесь красиво! Боже, какой красивый городок!“ Толстый монах на все похвалы, которые расточал король в адрес их местности, повторял: „Transeuntibus“ — <„Проходящим“ — лат.>. Король насторожился и спросил, что он хочет сказать. „Я хочу сказать, государь, что это красиво для проходящих, а не для тех, кто здесь постоянно живет“».

Обсуждая местонахождение рукописи, Монмерке считает, что тексты были известны и ранее (см. VIII, 2). Полагаю, что Дмитриев читал анекдот у Мармонтеля в «Опыте о счастье» (1787): «Печален, как монах-картезианец, которому расхваливали красоту окружающей его келью пустыни, ты скажешь: „Да, это красиво для проходящих“, transeuntibus».

Мак-Адам, Мак-Ева (в пушкинском примеч. 42; «макадамизация» — модная тема; см., например, «The London Magazine», X, [окт. 1824], 350–52) — это мощение дорог небольшими камнями или булыжниками. Изобретателем был Джон Л. Мак-Адам (1756–1836), шотландский инженер. Тягостный каламбур Вяземского связан с женским родом русского существительного «зима» (см., например, главу Седьмую, XXIX, 13–14).

XXXV

 
  Езда прiятна и легка.
  Какъ стихъ безъ мысли въ песне модной —
 4 Дорога зимняя гладка.
  Автомедоны наши бойки,
  Неутомимы наши тройки,
  И версты, теша праздный взоръ,
 8 Въ глазахъ мелькаютъ какъ заборъ.
  Къ несчастью, Ларина тащилась,
  Боясь прогоновъ дорогихъ;
  Не на почтовыхъ, на своихъ,
12 И наша дева насладилась
  Дорожной скукою вполне:
  Семь сутокъ ехали оне.

5 Автомедоны. Возницу Ахиллеса (героя «Илиады» Гомера) звали Автомедон.

7–8 Пушкинское примеч. 43 Сполдинг (1881, с. 271) называет «какой-то устарелой шуткой» и мрачно добавляет: «Многие англичане, если заменить верстовые столбы на камни с указанием расстояния в милях, а частокол — кладбищем, немедленно узнают ее американское происхождение».

14 Принимая во внимание общие и частные обстоятельства, самое большое расстояние, которое могло бы проехать семейство Лариных зимой (январь или февраль 1822 г.), с их четырьмя большими санями и восемнадцатью клячами — это две сотни миль (расстояние, которое можно покрыть, путешествуя на почтовых в легком экипаже и со сменой лошадей каждые несколько миль, всего за два дня). Это и другие соображения приводят к убеждению, что имение Лариных было расположено в двухстах милях западнее Москвы, на полпути между Москвой и Опочкой (Псковская губерния), вблизи которой находилось имение Пушкина. Таким образом, Ларины жили в нынешней Калининской области (состоящей из северной части бывшей Смоленской и западной части бывшей Тверской губерний). Это примерно в четырехстах милях южнее С. -Петербурга и граничит на западе с верховьем Западной Двины, а на востоке — с верховьем Волги. Несколько далее (XXXVII, Петровский замок; XXXVIII, Тверская улица) будет указано, что Ларины въехали в Москву с северо-запада, откуда прибыл в Москву из Михайловской ссылки и сам Пушкин, когда работал над предыдущей главой (7 сент. 1826 г.).

Цезарь, который, по словам Гиббона, на наемных колесницах проезжал сотню миль за день, не мог бы, конечно, состязаться со своими русскими коллегами. Императрица Елизавета, дочь Петра Великого, в 1750-е годы имела специальную карету-сани, в которой, наряду с прочим, были печь и карточный столик; запрягая по двенадцати лошадей (которые менялись через каждые несколько миль) в эту карету-сани, она не уступала своему отцу, совершая путешествие по снегу из С. -Петербурга в Москву (486 миль) за сорок восемь часов. Александр I примерно в 1810 г. побил это достижение, преодолев маршрут за сорок два часа, а Николай I в декабре 1833 г. (согласно дневниковой записи Пушкина) — за феноменальные тридцать восемь часов.

«по снежному пути» становилось не лучше, чем по слякоти и грязи. Так, Вульф отмечает в своем дневнике, что из-за обильного снегопада он целый день — с раннего утра и до восьми вечера — преодолевал на дядиной тройке сорок верст между Торжком и Малинниками в Тверской губернии. Тяжелый караван Лариных тянулся, должно быть, немногим быстрее.

В черновике (2371, л. 73) Пушкин написал сначала «неделю», затем вычеркнул и поставил «дней десять».

Бродский (комментарий «ЕО», с. 399) дает неверную дату приезда Лариных в Москву. Они прибыли в самом начале (а не в самом конце) 1822 г., вскоре после Рождества 1821 г. (см. XLI, 13). К августу 1824 г. Татьяна была замужем за князем N. уже около двух лет (см. главу Восьмую, XVIII, 2).

XXXVI

  Но вотъ ужъ близко. Передъ ними
  Ужъ белокаменной Москвы,
  Какъ жаръ крестами золотыми
 4 Горятъ старинныя главы.
  Ахъ, братцы! какъ я былъ доволенъ,
  Когда церквей и колоколенъ,
  Садовъ, чертоговъ полукругъ
 8 Открылся предо мною вдругъ!
  Какъ часто въ горестной разлуке,
  Въ моей блуждающей судьбе,
  Москва, я думалъ о тебе!
12 Москва.... какъ много въ этомъ звуке
  Для сердца Русскаго слилось!
  Какъ много въ немъ отозвалось!

7 чертогов. Роскошные торжественные залы, великолепные здания, дворцы.

12 Москва… «Жизнь в Лондоне», кн. I, гл. 2:

Лондон! ты всеобъемлющее слово…

XXXVII

  Вотъ, окруженъ своей дубравой,
  Петровскiй за́мокъ. Мрачно онъ
  Недавнею гордится славой.
 4 Напрасно ждалъ Наполеонъ,
  Последнимъ счастьемъ упоенной,
  Москвы коленопреклоненной
  Съ ключами стараго Кремля:
 8 Нетъ, не пошла Москва моя
  Къ нему съ повинной головою.
  Не праздникъ, не прiемный даръ,
  Она готовила пожаръ
12 Нетерпеливому герою.
  Отселе, въ думу погружёнъ,
  Гляделъ на грозный пламень онъ.

2 Петровский замок. Джон Ллойд Стивенс «Случаи во время путешествия в Грецию, Турцию, Россию и Польшу» (2 тома, Нью-Йорк, 1838), II, 72–73: «Педровский [sic] — место, дорогое сердцу каждого русского… Замок — старое и своеобразное, но интересное строение красного кирпича с зеленого цвета куполом и белыми карнизами… Главное место прогулок… величественный старый лес».

Вот как описывает Петровский парк в 1845 г. один из второстепенных поэтов Михаил Дмитриев в своих «Московских элегиях» (Москва, 1858), с. 40–41:

Круглые башни, витые трубы, остросводные окна,
Белого камня резные столбы, темно-красные стены!
В темной, густой и широкой зелени сосен старинных
Весел и важен он, дед между внучат младых и веселых!

Этот Михаил Дмитриев (1796–1866) был племянником Ивана Дмитриева и пушкинским зоилом.

4–14 Огонь уже занимался повсюду, когда 3/15 сент. 1812 г. Наполеон входил в Москву. Он перебрался из своей резиденции в горящем Кремле в центре Москвы, в Петровский замок в западном пригороде 4 сент. Следующий день был облачным. Ливень ночью и дождь шестого числа затушили пожар.

XXXVIII

  Прощай, свидетель падшей славы,
  Петровскiй за́мокъ. Ну! не стой,
  Пошолъ! Уже столпы заставы
 4 Белеютъ: вотъ ужъ по Тверской
  Возокъ несется чрезъ ухабы.
  Мелькаютъ мимо бутки, бабы,
  Мальчишки, лавки, фонари,
 8 Дворцы, сады, монастыри,
  Бухарцы, сани, огороды,
  Купцы, лачужки, мужики,
  Бульвары, башни, казаки,
12 
  Балконы, львы на воротахъ.
  И стаи галокъ на крестахъ.

6–14 В этом калейдоскопе впечатлений есть некий отзвук сна Татьяны.

9 Бухарцы. Жители Бухары (Бохара), русской Азии, к северу от Афганистана. В Москве они торговали восточными товарами, такими как самаркандские ковры и халаты.

13 львы на воротах. Львы из железа или алебастра, выкрашенные в гадкий зеленый цвет и водруженные, обычно парами, на воротах дома или перед ними в качестве геральдического знака. В пасти они часто держали внушительные железные кольца, бывшие, однако, чисто символическими, поскольку не имели ни малейшего отношения к открыванию ворот.

В романе Писемского «Тысяча душ», своего рода русском «Красном и черном» — и таком же ничтожном в смысле литературного стиля, есть забавный пассаж о львином орнаменте (ч. IV, гл. 5): «Каждый почти торжественный день [действие происходит в провинциальном городе] повеса этот и его лакей садились на воротные столбы, поджимали ноги, брали в рот огромные кольца и, делая какие-то гримасы из носу, представляли довольно похоже львов».

XXXIX

Вероятно — воображаемый пропуск, создающий ощущение некоторой неопределенной повторяемости обыденных впечатлений.

XL

  Въ сей утомительной прогулке
  Проходитъ часъ, другой, и вотъ
  У Харитонья въ переулке
 4 Возокъ предъ домомъ у воротъ
  Остановился. Къ старой тетке,
  Четвертый годъ больной въ чахотке,
  Оне прiехали теперь.
 8 Имъ настежь отворяетъ дверь
  Въ очкахъ, въ изорванномъ кафтане,
 
  Встречаетъ ихъ въ гостиной крикъ
12 Княжны, простертой на диване.
  Старушки съ плачемъ обнялись,
  И восклицанья полились.

3 У Харитонья. Москвич определял свое местожительство по близости его к той или иной церкви. Упоминаемый здесь святой мученик пострадал на Востоке при Диоклетиане около 303 г.

Пушкин поселил Лариных в том же месте проживания «высшего света», где сам провел в детстве несколько лет. Приход св. Харитонья располагался в восточной части Москвы, поэтому Ларины, въехавшие в западные ворота, должны были пересечь весь город.

Наш поэт родился (26 мая 1799 г.) в арендовавшемся, ныне не существующем, доме в Немецкой улице (переименованной в улицу Бауманскую в честь молодого революционера, убитого в 1905 г. в столкновении с полицией). Осень и зима 1799 г. прошли в Михайловском — имении матери в Псковской губернии. После короткого пребывания в С. -Петербурге семья Пушкина вновь жила в Москве с 1800 по 1811 гг., переезжая на лето в Захарьино (или Захарово) — имение, купленное в 1804 г. (и проданное в 1811 г.) бабушкой поэта по линии матери — Марией Ганнибал — в Звенигородском уезде, милях двадцати пяти от Москвы. Пушкины жили (с 1802 по 1807 гг.) в доме № 8 по Большому Харитоньевскому переулку. Дядя нашего поэта — Василий Пушкин жил в Малом Харитоньевском переулке. Этими сведениями я обязан отчасти господам Левинсону, Миллеру и Чулкову, соавторам книги «Пушкинская Москва» (Москва, 1937), и Н. Ашукину, автору исследования «Москва в жизни и творчестве A. C. Пушкина» (Москва, 1949).

XLI

  Княжна, mon ange! — Pachette! — Алина!
  — Кто бъ могъ подумать? — Какъ давно!
  На долго ль? — Милая! Кузина!
 4 Садись — какъ это мудрено!
  Ей Богу, сцена изъ романа...
  — А это дочь моя, Татьяна. —
 
 8 Какъ будто брежу я во сне....
  Кузина, помнишь Грандисона? —
  Какъ, Грандисонъ?... а, Грандисонъ!
  Да, помню, помню. Где же онъ? —
12 «Въ Москве, живетъ у Симеона;
  Меня въ сочельникъ навестилъ:
  Недавно сына онъ женилъ.

12 у Симеона. Симеоновский переулок — того же прихода (см. коммент. к XL, 3). Св. Симеон Столпник старший (390?—459) был сирийским отшельником, проведшим тридцать семь унылых лет на столбе высотой около шестидесяти шести футов и шириной в три фута.

13

XLII

  А тотъ... но после все раскажемъ.
  Не правда ль? Всей ея родне
  Мы Таню завтра же покажемъ.
 4 Жаль, разъезжать нетъ мочи мне;
 
  Но вы замучены съ дороги;
  Пойдемте вместе отдохнуть...
 8 Охъ, силы нетъ... устала грудь...
  Мне тяжела теперь и радость,
 
  Ужъ никуда не годна я...
12 Подъ старость жизнь такая гадость...»
  И тутъ, совсемъ утомлена,
  Въ слезахъ раскашлялась она.

1 «Тот» здесь может означать «последний». Действительно, не вполне ясно, говорит ли тетя Алина еще о сыне прежнего поклонника ее кузины или имеет в виду того, «другого Грандисона», ухаживавшего ранее за ней, Алиной.

XLIII

  Больной и ласки и веселье
  Татьяну трогаютъ; но ей
 
 4 Привыкшей къ горнице своей.
  Подъ занавескою шелковой
  Не спится ей въ постеле новой,
  И раннiй звонъ колоколовъ,
 8 
  Ее съ постели подымаетъ.
  Садится Таня у окна.
  Редеетъ сумракъ, но она
12 Своихъ полей не различаетъ:
 
  Конюшня, кухня и заборъ.

11 Редеет сумрак. Английский поэт сказал бы: «Ночь на исходе» (например, Байрон, «Лара», начало II песни).

XLIV

  И вотъ: по родственнымъ обедамъ
 
  Представить бабушкамъ и дедамъ
 4 Ея разсеянную лень.
  Родне, прибывшей издалеча,
  Повсюду ласковая встреча,
 
 8 «Какъ Таня выросла! Давно ль
  Я, кажется, тебя крестила?
  А я такъ на руки брала!
  А я такъ за уши драла!
12 »
  И хоромъ бабушки твердятъ:
  «Какъ наши годы-то летятъ!»

8–14 Не совсем ясно, где и когда эти московские родственники могли видеть Татьяну ребенком. Мы можем предположить, что некоторые из них приезжали к Лариным в деревню.

11 Ср.: Грибоедов, «Горе от ума», дейст. III, строки 391–92 (старуха Хлёстова):

Я помню, ты дитёй с ним часто танцевала,
Я за уши его дирала, только мало.

XLV

  Но въ нихъ не видно перемены;
 
  У тетушки Княжны Елены
 4 Все тотъ же тюлевый чепецъ;
  Все белится Лукерья Львовна,
  Все то же лжетъ Любовь Петровна,
 
 8 Семенъ Петровичъ также скупъ,
  У Пелагеи Николавны
  Все тотъ же другъ, мосье Финмушъ,
  И тотъ же шпицъ, и тотъ же мужъ;
12 
  Все также смиренъ, также глухъ,
  И также естъ и пьетъ за двухъ.

3–10 Тетя Алина (французское уменьшительное от Александры), кузина Полины Лариной, с которой мы уже встречались, и эта тетушка Елена — обе старые девы и, возможно, сестры; обе — из родовитой семьи (это могли быть княжны Щербацкие). Лукерья Львовна, возможно, другая двоюродная бабушка Татьяны. Любовь, Иван и Семен, очевидно — дети одних родителей, их отец — Петр, возможно, отец Дмитрия Ларина. Палагея, или Пелагея, дочь Николая, может быть кузиной либо госпожи Лариной, либо ее покойного мужа; а мосье Финмуш — домашним учителем детей Пелагеи.

12 Очевидно, член московского так называемого Английского клуба (который не был ни «английским», ни, строго говоря, вообще «клубом»), знаменитого своей хорошей кухней и игорными столами. В те времена в нем насчитывалось около шестисот членов. Этот московский Английский клуб не следует смешивать со значительно более модным петербургским Английским клубом, основанным 1 марта 1770 г. неким Корнелиусом Гардинером (в русских источниках — Гарнер), английским банкиром, в котором было триста членов.

XLVI

  Ихъ дочки Таню обнимаютъ.
  Младыя грацiи Москвы
  Сначала молча озираютъ
 4 
  Ее находятъ что-то странной,
  Провинцiяльной и жеманной,
  И что-то бледной и худой,
 8 А впрочемъ очень недурной;
 
  Дружатся съ ней, къ себе ведутъ,
  Целуютъ, нежно руки жмутъ,
12 Взбиваютъ кудри ей по моде,
  И поверяютъ нараспевъ
 

2 Младые грации Москвы. Мелодичнейшая строка.

6 жеманной. Простота постороннего человека может произвести на людей впечатление неестественности.

8 Русское слово является в его различных оттенках значения эквивалентом французских «d'ailleurs», «au reste» и «par contre» <«притом», «к тому же», «зато»>.

12 Московская и петербургская мода слепо следовали парижской и лондонской, так что уместно привести следующий отрывок из книги С. Уиллет Каннингтон «Одежда английских женщин в девятнадцатом веке» (Лондон, 1937), с. 95: «В течение всего десятилетия [1820–1830] происходило неизменное увеличение размеров [женской] головы, особенно в ширину. Волосы, вместо того чтобы свисать вертикально вниз локонами вдоль лица [как было модно в 1822 г.], теперь [ок. 1824 г.] взбивались буклями на висках, придавая лицу округлую форму».

XLVII.

  Чужiя и свои победы,
 
  Текутъ невинныя беседы
 4 Съ прикрасой легкой клеветы.
  Потомъ, въ отплату лепетанья,
  Ея сердечнаго признанья
 
 8 Но Таня, точно какъ во сне,
  Ихъ речи слышитъ безъ участья,
  Не понимаетъ ничего,
  И тайну сердца своего,
12 
  Хранитъ безмолвно между темъ,
  И имъ не делится ни съ кемъ.

XLVIII

  Татьяна вслушаться желаетъ
 
  Но всехъ въ гостиной занимаетъ
 4 Такой безсвязный, пошлый вздоръ,
  Все въ нихъ такъ бледно, равнодушно;
  Они клевещутъ даже скучно;
 
 8 Распросовъ, сплетенъ и вестей,
  Не вспыхнетъ мысли въ целы сутки,
  Хоть невзначай, хоть наобумъ;
  Не улыбнется томный умъ,
12 
  И даже глупости смешной
  Въ тебе не встретишь, светъ пустой!

1 вслушаться. Трудный глагол для перевода. Он означает слушать чутким ухом, сосредоточиваться на том, что говорится, прилагать все возможное внимание.

XLIX

 
  На Таню чопорно глядятъ,
  И про нее между собою
 4 Неблагосклонно говорятъ.
  Одинъ, какой-то шутъ печальной
 
  И, прислонившись у дверей,
 8 Элегiю готовитъ ей.
  У скучной тетки Таню встретя,
  Къ ней какъ-то В.... подселъ
 
12 И близъ него ее заметя,
  Объ ней, поправя свой парикъ,
  Осведомляется старикъ.

1 Архивны юноши. — МБ 2387 А, л. 22 — критических заметок осени 1830 г.), для обозначения его, Соболевского, коллег — молодых людей из дворянских семейств, получивших теплые местечки в Московском архиве коллегии иностранных дел (см. также коммент. к главе Второй, XXX, 13–14). Пушкинисты делали неуверенные попытки объяснить отношение пушкинских юношей к Татьяне тем, что Архив приютил группу литераторов (таких, как князь Одоевский, Шевырев и Веневитинов), погруженных в туман немецкой идеалистической философии, Пушкину чуждой. Однако в черновике (1–4) Пушкин заставил архивных юношей говорить о «милой деве» с восторгом.

Напомним, что педант и низкопоклонник Молчалин в «Горе от ума» Грибоедова тоже «числился по Архивам» (дейст. III, строка 165) или, как написал английский комментатор «Горя от ума» Д. Ф. Костелло, «состоял на службе в Государственном архиве» (Оксфорд, 1951, с. 177).

Пушкинский зоил — второстепенный поэт Михаил Дмитриев (см. коммент. к XXXVII, 2) — также служил там.

Служба эта была весьма условна; и выбор данного вида гражданского поприща молодыми людьми, не желавшими идти в армию, объяснялся тем, что из всех невоенных учреждений лишь Коллегия иностранных дел (к которой в Москве в то время относились только Архивы) считалась в 1820-е годы достойным местом службы для дворянина.

5 шут печальный. — «Московских дам поэт печальный», а в зачеркнутых строках — «поэт печальный и журнальный» и «поэт бульварный».

«Шут» имеет много значений; основные из них: придворный шут, клоун, паяц, а также игривый эвфемизм для обозначения «черта» и «домового», породивший (фамильярный и добродушный) эквивалент понятия «негодяй» в разговорной речи пушкинского времени (галлицизм la drôle <чудак>; см. коммент. к XLIX, 10).

10 В[яземский]. Полностью имя написано в черновике (2368, л. 31 об.).

Есть нечто очень привлекательное в том, что Пушкин заставляет своих лучших друзей развлекать своих любимых героев. В главе Первой, XVI, 5–6, Каверин ждет Онегина в модном петербургском ресторане, теперь же Вяземский в Москве своей милой беседой смягчает Танину скуку, доставляя ей впервые, после того как она покинула дорогие ее сердцу леса, минуты удовольствия. Старик в парике, очарованный новой знакомой Вяземского, — это, конечно, не князь N., бывший онегинский приятель-повеса, а теперь толстый генерал, которого вскоре встретит Татьяна, но в некотором роде его предшественник.

«Московском Вестнике» отрывком из этой главы: «Есть описание Москвы Пушкина, не совсем ознаменованное талантами его. Как-то вяло и холодно, хотя, разумеется, есть много и милого. Он, шут, и меня туда ввернул».

Критик Н. Надеждин, рецензируя главу в «Вестнике Европы», 1830, находил, что стиль описания — «истинно Гогартовский».

L

  Но тамъ, где Мельпомены бурной
  Протяжный раздается вой,
  Где машетъ мантiей мишурной
 4 
  Где Талiя тихонько дремлетъ
  И плескамъ дружескимъ не внемлетъ,
  Где Терпсихоре лишь одной
 8 Дивится зритель молодой
 
  Во время ваше и мое)
  Не обратились на нее
12 Ни дамъ ревнивые лорнеты,
  Ни трубки модныхъ знатоковъ
 

LI

  Ее привозятъ и въ Собранье.
  Тамъ теснота, волненье, жаръ,
  Музыки грохотъ, свечъ блистанье,
 4 Мельканье, вихорь быстрыхъ паръ,
 
  Людьми пестреющiе хо́ры,
  Невестъ обширный полукругъ,
 8 Все чувства поражаетъ вдругъ.
  Здесь кажутъ франты записные
 
  И невнимательный лорнетъ.
12 Сюда гусары отпускные
  Спешатъ явиться, прогреметь,
  Блеснуть, пленить и улететь.

1 Вигель так описывает его вид в начале девятнадцатого века; «Записки» (Москва, 1928), I, 116: «Чертог в три яруса, весь белый, весь в колоннах, от яркого освещения весь как в огне горящий… и в конце его, на некотором возвышении, улыбающийся всеобщему веселью мраморный лик Екатерины». Полное название клуба (основанного в 1783 г.) было с 1810 г. — Русское благородное собрание. Он был известен так же, как Дворянский Клуб или Дворянское собрание.

13–14 Спешат явиться… Блеснуть… и улететь. Хорошо известная в поэзии Запада интонация. Ср.: Мур, «Лалла Рук: Огнепоклонники» (5-е изд., Лондон, 1817, с. 184):

Пленил наш взор и улетел!

LII

  У ночи много звездъ прелестныхъ,
  Красавицъ много на Москве.
  Но ярче всехъ подругъ небесныхъ
 4 
  Но та, которую не смею
  Тревожить лирою моею,
  Какъ величавая луна
 8 Средь женъ и девъ блеститъ одна.
 
  Земли касается она!
  Какъ негой грудь ея полна!
12 Какъ томенъ взоръ ея чудесной!....
  Но полно, полно; перестань:
 

1 звезд прелестных. Некоторые понимают это как «распутные звезды» («прелестница» при этом — «падшая женщина», а «падающая звезда» — «прелестная звезда»), но такое понимание притянуто за уши.

1–4 звезд… Луна. «Элегию. Незабвенной»:

…и между юных, милых дев
Как между звезд луна сияла…

— ужасное стихотворение Михаила Яковлева в журнале Воейкова «Новости литературы», № 15 (С. -Петербург, 1826), с. 149.

Еще же ранее была «Таврида» (1798) Семена Боброва, процитированная Бродским в комментарии к «ЕО» (1950), с. 274:

Все звезды в севере блестящи,
Все дщери севера прекрасны,
Но ты одна средь их луна.

2 на Москве. «в Москве». Выражение двусмысленно, поскольку может быть понято как «на Москве-реке».

LIII

  Шумъ, хохотъ, беготня, поклоны,
  Галопъ, мазурка, вальсъ.... Межъ темъ,
  Между двухъ тетокъ, у колонны,
 4 Не замечаема никемъ,
 
  Волненье света ненавидитъ;
  Ей душно здесь.... она мечтой
 8 Стремится къ жизни полевой,
  Въ деревню, къ беднымъ поселянамъ,
 
  Где льется светлый ручеёкъ;
12 Къ своимъ цветамъ, къ своимъ романамъ
  И въ сумракъ липовыхъ аллей,
  Туда, где онъ

14 являлся. В действительности она видела его всего один раз в тени тех старых лип, но как мы знаем из конца строфы XV и начала строфы XVI главы Третьей, он «являлся» ей там не однажды в ее девичьих видениях.

LIV

  Такъ мысль ея далече бродитъ:
  Забытъ и светъ, и шумный балъ,
 
 4 Какой-то важный Генералъ.
  Другъ другу тетушки мигнули,
  И локтемъ Таню вразъ толкнули,
  И каждая шепнула ей:
 8 — «Взгляни на лево поскорей.»
  — «На лево? где? что тамъ такое?»
  — «Ну, что бы ни было, гляди...
  Въ той кучке; видишь? впереди,
12 Тамъ, где еще въ мундирахъ двое...
  »
  — «Кто? толстый этотъ Генералъ?» —

12 Там, где ещё… двое. «Еще» означает «более», и с формальной точки зрения представляется, что, кроме толстого генерала, там стояли еще двое военных; но мне кажется, что в реплике указующих тетушек «еще» просто идиоматически усиливает требование уделить «более» внимания «более» конкретному предмету в «более» ограниченном пространстве.

LV

  Но здесь съ победою поздравимъ
 
  И въ сторону свой путь направимъ,
 4 Чтобъ не забыть, о комъ пою...
  Да кстати, здесь о томъ два слова:
   Пою прiятеля младова
   
 8 Благослови мой долгiй трудъ,
   О ты, эпическая Муза!
   И верный посохъ мне вручивъ,
   Не дай блуждать мне вкось и въ кривь,
12 
  Я классицизму отдалъ честь:
  Хоть поздно, а вступленье есть.

11 вкось и вкривь. Родовое сходство с данным Купером определением отступлений как «непрерывных зигзагов в книге» («Разговор», строка 861).