Н. Н. Поздняков (Винница)
Набоков: «Я действительно очень люблю Чехова»
Набоков всегда относился к Чехову с пиететом и уважением. В своем выступлении в 1947 году, в Корнеле, Набоков удостоил высокой оценки из числа известных русских писателей лишь Пушкина и Чехова. Позднее в «Твёрдых суждениях» (1973) русско-американский писатель скажет следующее : «Я действительно очень люблю Чехова. Правда, я не смог бы объяснить своё чувство рационально - что легко сделал бы по отношению к более великому художнику, Толстому...» (6, 286). Тем не менее, факт «симпатии Набокова в отношении творчества А.П.Чехова не вызывают сомнений. Родственность мировоззрения объясняется тем, что оба писателя были связаны с биологическими экспериментами, отсюда пристрастие к точности, деталям как в жизни, так и в искусстве». (5, 21). Набоков учился у Чехова некоторым тематическим и структурным приёмам. В своё время Чехов открыл новую эпоху в художественном творчестве, создав новый способ видения реальности без внутренних связей, которые можно идентифицировать с фабулой. Свои наблюдения Набоков изложил в лекции о Чехове для американских студентов. По мнению Набокова «Чехов первым из писателей отвёл подтексту важную роль в передаче конкретного смысла». (6, 326). Ничего удивительного в том, что скупой на похвалы Набоков оценивает Чехова на «отлично». Спустя много лет корнельская слушательница лекций по русской литературе Ханна Грин вспоминала, что Набоков рекомендовал учить наизусть тексты рассказов Чехова, попутно разбирая их стилистико-эстетические достоинства.(3,207). Известный исследователь набоковского творчества Б. Бойд отмечает: «Чеховская концепция искусства была гораздо ближе Набокову - искусства, которое отрицает ложные запреты и детерминистские структуры, которое избегает обобщений и способно пробудить сострадание изображением частностей. Пожалуй, - продолжает новозеладский критик, - это единственная художественная установка, которую Набоков почти без оговорок разделял с другим писателем, хотя Чехов на нее лишь осторожно намекает, а у Набокова она часто проявляется в образе, в размышлении, в блистательной пародии» (1,114). Подобное отношение к творчеству на принципах созерцательности и непрямого морального воздействия за счет высокохудожественности, воспитания вкуса автором, весьма близка Набокову. Его естетико-объективный максимализм проявляется и в прозе, и в философии бытия. Набоков-критик требует подобного отношения к творчеству и собратьев по перу. Достаточно вспомнить его критические пассажи в рецензиях и аннотациях. Например, отзыв «Волк,волк!» ( Наш век, Берлин, 1932, 31 января) на роман В.Яновского «Мир» содержит такие определения как « скучный, шаблонный, наивный, с пародаксами, звучащими как общие места, с провинциальными погрешностями против русской речи, с надоевшими реминисценциями из Достоевского и эпиграфом из Еванглия» ( 3,397). Далее Набоков упрекает автора в том, что персонажи «чрезмерно говорливы», т.е. постоянно демонстрируют свои убеждения, идейность, все то, что Набоков-Сирин избегает в творчестве и не терпит подобного у других. Возмущает Набокова и такая деталь - персонажи романа «густо и пошло раскрашены под. русских эмигрантов» (7,397). А это уже идеология и подчеркнутая тенденциозность В.Яновского, вне зависимости от направленности позиции, навязанной в литературном произведении. Это же касается и реминисценций из «идеологического Достоевского», они не прощаются Набоковым как признак дурного тона в тексте. Потому что морализаторство классика( религиозное социальное или иное) давно стало для Набокова определенным негативным принципом, который спровоцировал в итоге желание «развенчать Достоевского» Не все критики, эмигрантские или современные, согласны с Набоковым, однако стоит вспомнить тот факт, что и Чехов во многом был не согласен в вопросах творчества с Достоевским. Но главное, в чем обвиняет Набоков В.Яновского, это, что «автор до смешного лишен наблюдательности, и потому от его образов веет фальшью и ложью» ( 7, 397).
события, заурядного, обыденного или непримечательного, указывалось нечто важное и существенное для понимания психологической мотивации персонажа. «чеховский интеллигент, - считает Набоков, - был человеком, сочетавшим глубочайшую порядочность с почти смехотворным неумением осуществить свои идеалы и принципы, человеком, преданным нравственной красоте, благу всего человечества, но в частной жизни не способным ни на что дельное...» (6, 329). В литературе до «чеховского периода» автор заботился о том, чтобы передовые идеи в той или иной форме были воплощены в личность соответственного героя. Чехов, наоборот, не заботился об идеях эпохи и не создавал образ супергероя. Внутренний мир, выразительные черты действующего лица не были собраны в сгусток, выражающий высшее проявление характера. Таким образом, «герой Чехова, - по мнению исследователя А.Чудакова, - принципиально атипичен. герой, - прежде всего индивидуальность, включенная в случайный поток бытия». (8, 244). Однако набоковское замечание, что «все чеховские рассказы - это непрерывное спотыкание, но спотыкается в них человек, заглядевшийся на звёзды» и другая реплика в отношении чеховского героя, который всегда несчастен «и делает несчастными других; любит не ближних, не тех, кто рядом, а дальних» (6, 329), весьма актуальны в постижении Чехова. К тому же этот тезис призван дать надежду на понимание людей нового типа, «негероического» склада, живущих без претензий и в прозе бытия. Потому что муза Чехова, как считает Набоков-критик, - «всегда одета в будничное платье» (6, 327). И только «читатель с чувством юмора, - настаивает Набоков, - сумеет по-настоящему ощутить их печаль» (6, 327). Критик А.Долинин, условно разделивший русскую литературу на три яруса, по характеру влияния на Набокова, отмечает, что «второй ярус составляет русская проза XIX века от Гоголя до Чехова, от которой Набоков, как правило, отталкивается на уровне фабулы и построения повествования или обрисовке отдельных характеров и ситуаций, по- своему трансформируя классические модели.» ( 3, 18). Действительно, в своих наблюдениях над Чеховым, Набоков обращает внимание на то, что «события», которые предлагаются читателям подаются «естественно» (6, 337), без условностей, иначе говоря, сходу, игнорируя стереотипные приемы, выделяя психологически достоверную деталь. Этой деталью может быть имя, выразительная подробность внешности, одежды или предмет, постоянно находящийся рядом с героем. Поэтому писатель от всей души советует заглядывать почаще в книги Чехова, считая чеховскую «отстраненность» принципиально свободной от социальных или эстетических настроений, что является своеобразным литературным достижением, когда эстетика доминирует над идеологией. Среди чеховских достижений Набоков особенно ценил рассказ «Дама с собачкой», который несомненно вдохновил его на создание и собственных новеллических шедевров. Напомним, что коллизия «курортного романа», поначалу представленная с оттенком пошлости, затем уступает настоящему чувству любви Дмитрия Гурова к Анне Сергеевне. Набоков считал рассказ Чехова шедевром и постоянно к нему возвращался в интервью, в собственной прозе (например, в новелле «Весна в Фиальте», где Набоков при возведении собственных «курортных декораций» в тексте передает чеховское настроение), в сложных ассоциациях и неожиданных подтекстах. Учитывая невероятные диапазоны набоковских приемов, а также игровые и ребусные предпочтения шифровки текстов писателем, можно предположить, что известное, культовое имя в русском переводе романа Набокова «Лолита» (1967 г.) Гумберт Гумберт возникло не без помощи чеховской матрицы, основа которой « Гу- любовью к Долорес (Лолите) Хейз, по сути, как у Чехова в «Даме с собачкой», где преодоление пошлости имеет «свой» нравственный подтекст. Внимательно прочитав скандальный роман Набокова можно сделать вывод: «внешнее» тривиальное побеждено истинной «внутренней жизнью» героев, как в экзистенциальной системе координат, но без морально-этических авторских отступлений, нравственных установок и финальных акцентов в пользу «больших идей». Набоков не терпит пошлости, этой мнимой значимости в людях, но его всегда интересовал человек, возможно, не романтический, не героический - «обыкновенный», такой, который был бы интересен и Чехову в своей прелестной «пресности» (а может, и скучности) бытия. В свое время Чехова довольно много критиковали, за «калейдоскопичность и отсутствие идейного содержания» (А.Скабичевский,), «в бессодержательности» (К.Медведский), за «талант мертвой полосы» (А.Богданович), за то, что «в результате усилий явилось только нечто вроде пародии» (К.Арсеньев ) и т.д. (4,69). Набокова не сразу признала эмиграция в качестве писателя, который своим творчеством оправдал «целое поколение» (реплика Н.Берберовой). Литераторы и критики, начиная еще с эмиграции, Г.Иванов, Г.Адамович и др., как, впрочем, и последующая генерация современных полемистов тоже неоднократно упрекали Набокова и в отсутствии приверженности традициям, и в бездуховности, и в «нерусскости», и в излишней увлеченностью формой. Однако это не мешает Набокову и спустя десятилетия после смерти быть в центре читательского интереса и критической мысли. Несомненно продолжая традиции Чехова в новеллистике, Набоков по-прежнему интересен как талантливый автор «малой прозы». Наконец вышло «Полное собрание рассказов В.Набокова» (2013), которое даст возможность увидеть всю новеллическую палитру прославленного романиста, поможет преодолеть разночтения, например, заглавий (в переводах), даст новый импульс изучению открытых для широкой публики новых текстов рассказов писателя, поможет увидеть «малую альпийскую форму» (определение Набоковым формата рассказа) не только рельефно, но и в новеллической масштабности прозы. В свою очередь, полемические утверждения Набокова-критика в отношении А.П.Чехова вполне согласуются с его модернистскими позициями в литературе. Уместно будеть сказать, что и Чехова ряд современных англо-американских критиков называют модернистом Поэтому вполне естественно, что такие «неромантические» пассажи как «трогательная тусклость», «чудная слабость», иначе говоря, «чеховский воркотливо-невзрачный мир», и есть для Набокова та притягающая сила поэзия, в которой «обыденное», «грустное», «серое» становится эстетически выразительным. в тексте. Все это для Набокова намного интереснее и важнее в Чехове, чем все идейно-нравственные искания и тенденции в русской классике ХІХ века. И Набоков в своей новеллистике выбирает в качестве ориентира незабвенного Чехова, автора, который, по мнению дореволюционного критика Н.Михайловского, « с холодной кровью пописываетъ а читатель с холодной кровью почитывает» (4,67). Таким образом Чехов продолжает традиции Флобера (его весьма високо ценил Набоков) и открывает новую страницу в русской литературе - объективого изображения реальности без комментариев со стороны автора. Творить «из ничего», наслаждаясь самим фактом творчества и получать эстетическое удовольствие, все это так близко и понятно Набокову , поэтому тема «Набоков и Чехов» все еще актуальна и, надеемся,. ждет еще своих масштабных исследований и нових интересных открытий.
Бойд Б. Владимир Набоков: русские годы: Биография / Пер. с англ. / Б.Бойд - М.: Издательство Независимая Газета; СПб: Издательство « Симпозиум» , 2001. - 695 с.
Грин Х. Мистер Набоков // Набоков В.В. Pro et contra. - СПб., РХГИ,1997. - 974 с.
Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина: Работы о Набокове./ А.Долинин. - СПб.: Академический проект, 2004. - 400 с.
Измайлов А.А. Двадцать пять лет по ложному следу // Русская критика Современной литературы. Характеристики, образцы, портреты. / А.А.Измайлов - Издательство «Вестника Знания»,1912 - С.65-71.
Карлинский С. Набоков и Чехов: Родство, параллели, структуры / С.Карлинский // Набоковиан, № 29. - 1992 - С 21.
Набоков В.В. Антон Чехов. (1860 - 1904) // В.В Набоков . Лекции по русской литературе: Пер. с англ. - М.: Независимая газета, 1996. - 440 с.
Чудаков А.П. Поэтика Чехова. /А.П.Чудаков. - М.: Наука, 1971. - 292 с.