Н. Н. Поздняков (Винница)
Образ нимфетки в современной зарубежной прозе
как прецедент трансатлантизма литературе
пределах между девятью и четырнадцатью годами встречаются девочки, которые для некоторых очаровательных странников, вдвое или во много раз старше них, обнаруживают истинную свою сущность - сущность нечеловеческую, нимфическую (т.е. демоническую); и этих избранниц я предлагаю именовать так: нимфетки» [1, с. 40]. Справедливости ради, необходимо заметить, что появление героини подобного типа - весьма юной и одновременно демонической - происходило и раньше. В связи с этим вспоминаются и девочка-подросток Матреша из «Бесов» Достоевского, и девчушка из «Распада атома» Г. Иванова, и Оля Мещерская из «Легкого дыхания», и девочки из рассказа «Зойка и Валерия» И.Бунина и не только. Следует заметить, что до «Лолиты» Набоков написал повесть «Волшебник» (1939), где уже наметилась концептуально коллизия будущего скандального романа. Безымянный герой повести Набокова проделывает аналогичный маневр Гумберта Гумберта (главного героя романа «Лолита») - женится на женщине, к дочери которой он испытывает запретную страсть. И этот пассаж влюбленного афериста позволяет ему оказаться в непосредственной близости с объектом тайных вожделений. Исследование запретной страсти или, как бы сказал немецкий писатель Т Манн, «больничной темы», было присуще авторам европейской и русской литературы начала ХХ века с последующим продолжением и во второй половине прошлого столетия. Рассказ Т.Манна «Смерть в Венеции» (1911), с еще более спорными подробностями, - яркое свидетельство того, как интимно-эксклюзивная тема и частное ее исследование приобретает формат литературного клише. Иначе говоря, тезис «человек имеет право» в творческой лаборатории писателя становится не только основой разновидности скандально-привлекательного сюжета, способного развлечь читателя, но и становится вектором в развитии литературы трансатлантизма с ее жесткими рамками выбранных тем. В связи с проблемой свободы личности уместно вспомнить Э. Фромма и цитату из его книги «Бегство от свободы», где говорится : «Подлинное «я» является создателем своих психологических проявлений. Псевдо-«я» лишь исполняет роль, предписанную ему со стороны, но делает это от своего имени. Человек может играть множество ролей и быть субъективно уверенным, что каждая из них - это он.» [6, с. 173]. Вариации личности, проявления «я» героя в художественном произведении, с последующим делегированием автором психо-эмоциональных, экспрессивных, сугубо личных состояний (комплексов, патологий, фобий), своим персонажам - типичная практика в современном художественном творчестве, стремящейся к некой сверх-откровенности и универсальности, и в которой можно увидеть черты, так называемого «литературного глобализма». Что можно считать не как жесткие рамки сюжетних коллизий, а как навязанную концепцию бытия, основаную на философских мифах, иначе говоря, условных представлений о том, что такое человек, в чем смисл и логика жизни отдельной личности и пребывание его в системе координат «экзистенциализма», «эдипового комплекса» и «прав человека». Роман Набокова «Лолита» и, с привкусом «клубнички», слава несомненно породили литературно-сюжетные клише в творческой практике прозаиков англо-саксонской литературы. Например, роман английской писательницы А. Мердок «Черный Принц» (1976) даже внешне повторяет структуру романа Набокова о «нимфетке». Это и мистификация с рукописью, и насыщенный интертекстуальностью и эрудицеюю текст «Черного принца». А смерть главного героя Бредли Пирсона так и не дожившего до суда, обвиненого в преступлении (котрого он не совершал), весьма схожа на кончину Гумберта, что указывает на фабульную идентичность романа «Лолита». Тем более, что отношения Пирсона с двадцатилетней девушкой Джулиан и их возрастная разница так же зашкаливает, как и у Гумберта с Лолитой, хотя и с оговоркой, герои «Черного Принца» - люди взрослые и имеют право на свой выбор отношений. Скорей всего, герои А. Мердок Бредли и Джулиан - это некая предполагаемая, в духе постмодернистских игровых фантазий, перспектива персонажей, ставшими нови- ми архетипами и ведучих свою родословную от Гумберта и Лолиты, но уже в иных условиях. Интеллектуальный текст «Черного Принца», шекспировские аллюзии, афоризмы, все это несомненно роднит роман английской писательницы с шедевром Набокова. А проступающие черты «трансатлантизма», читай «литературного глобализма», в текстах обоих романов выстраивают схожую наметившуюся традицию, демонстрируя неизменные фабульно-сюжетные заготовки в литературной практике современных писателей, вне зависимости от национальности и культурних предпочтений.
главной героини набоковской «Лолиты». Я чрезвычайно уважаю Набокова - и как писателя, и как специалиста-фи- лолога, - и потому-то надеюсь на то, что мое представление о Молли Лиддел отдает своего рода дань памяти самому Набокову и созданному ним образу» [2, с. 7]. Известный американский писатель и критик Дж. Апдайк восхищенно написал: «... Ничего себе литературный дебют, вот так взять и замахнуться на самого Набокова, на его «Лолиту», одну из самых громких и скандальных книг ХХ века» [2, с. 225]. Американская «Бук ревью» вторит дифирамбам Апдайка: «Это отнюдь не плагиат на «Лолиту», не жалкий литературный слепок с великого шедевра. «Молли» - произведение самодостаточное, и что приятно отметить, высокохудожественное. Язык автора радует свежестью и полным отсутствием штампов, повторов и прочих «потертостей.» [4, с. 9]. В центре повествования романа Н. Джонс - судьбы двух подруг, одна из них - Молли, которая практически полностью повторяет путь набоковской «нимфетки». Причем, другая героиня, она же и рассказчица Элизабет Энн Тюрмонт, узнает о перипетиях в жизни Молли Лиддел только после ее смерти, из писем и дневников последней. Не случайно история Молли в романе представлена и в ее собственном пересказе, и еще со слов лучшей подруги, жизнь которой сложилась, кстати говоря, тихо и спокойно. Такой поворот в романе Ненси Джонс по-своему высвечивает «женскую линию» оценок событий, и автор словно намекает на отсутствие неотвратимости последующей демонизации судьбы Молли Лиддел, а исход событий в романе, возможно, имел и альтарнативу При этом подруги Молли и Бетси в романе Н.Джонс словно образуют теккеревскую «пару» : Бекки Шарп и Эмилии Седли, у которых отношение к жизни, так же как и поиск самое себя имело противоположные морально-этические ориентиры. По мнению критики Ненси Джонс удалось взглянуть на роман Набокова под новым углом зрения, несмотря на близкую сюжетность и нарочитую похожесть имен, в тексте, с учетом того, что это два совершенно разных литературных проекта. История Молли в романе представлена отчасти в ее собственном пересказе (дневниковые записи 1940-50 гг.) и в версии (воспоминания размышления) ее подруги Элизабет, жизнь которой сложилась без особых приключений, тихо и спокойно и была «длинной и благославенной» до почтенной старости. В конце книги Элизабет делится своими впечатлениями о том, что зачит «быть девочкой, испытывать странное ощущение, которое охватывает тебя, словно грипп...и ты ощущаешь себя королевой, которая может управлять всем миром одним движением мизинца, уголком глаза» [3, с. 217]. Как это похоже на «легкое дыхание» бунинской героини, заявившей задолго до набоковской Лолиты о «нимфеточных» ощущениях девочки-подростка, рано осознающей свою женскую силу, преждевременно повзрослевшей, но детской неопытностью совершающей непоправимые ошибки.
Роман австралийской писательницы Эмили Магуайр «Приручение зверя» (2004) в критике также связывают с набоковским произведением. В короткой аннотации говорится о том, что « Приручение зверя», «вослед за набоковской «Лолитой» и «Горькой луной» Р. Полански становится своеобразным монументом такой себе любви и роковой страсти, сладкой и горькой, отчаянной и неодолимой, непристойной и ... прекрасной» [4, с. 9]. Тем более, что в эпицентре этого женского вихря чувств и познания самое себя находится яркий, запоминающийся и в то же время сильный образ героини романа Сары Кларк.
В фабульной основе «Приручение зверя», во многом узнаваемой, стереотипной, затронута проблема преждевременного взросления весьма молодой девушки. По ходу повествования, обыденное пребывание в школе, сопровождаемое рутиной и скукой, становится для Сары Кларк провоцирующей прелюдией к последующим искушениями подростка во взрослой жизни. Ее связь со зрелым мужчиной, противозаконная, страстная и увлекательная, способствует пробуждению в девочке спящих до поры инстинктов. К сожалению, в будущем вынужденное расставание с первым ее мужчиной толкает несформировавшуюся юную душу на многочисленные интимные связи с малознакомыми мужчинами. Подобный адюльтер, как ей кажется, должен помочь восстановить пережитые воспоминания, связанные с первым опытом любви. И вот спустя семь лет наконец-то в жизни девушки появляется тот идеальный мужчина, которого ждут всю жизнь. Найдутся ли у Сары внутренние душевные силы приручить вырвавшегося на волю зверя своей поглощающей страсти?
книгой в России за 2006 год, к тому же роман австралийской писательницы переведен на 12 языков и издан в 17 странах мира.
Хочется отметить, что, термин «трансатлантизм» упоминается довольно редко в современном литературоведении. Например, С. Волков вскользь обмолвился в «Диалогах с Бродским», прозвучало о трансатлантизме в диссертации Е. K. Герасимовой «Художественный мир поэзии и прозы Сильвии Плат» (2007), были еще неприметные реплики. Но необходимость существования подобного определения, в качестве литературоведческого явления, набирающего силу и статус в современной литературе, за которым стоит довольно сложная комбинация стереотипов, литературных конструкций и фабульно-сюжетные клише, вполне назрела. Помимо «Лолиты» в творчестве Набокова, особняком стоит роман «Приглашение на казнь», с его гротескно-сатирическим подтекстом демонстрируемой антиутопии. Известные классики антиутопии, такие как О. Хаксли, Дж. Оруэлл, Е. Замятин, А. Платонов и др. во многом стоят на позициях, так называемого «трансат- лантизма», точнее общеевропейских (в варианте англо-саксонских) ценностей, с заметным доминированием «прав человека», и всемерного развития личности, даже в ущерб традиционным, освященным христианством, ценностям. К этому необходимо добавить факт существования английского языка, как языка не только международного общения, но и как проводника определенных англо-американских культурно-имперских ценностей, иначе говоря, проводника экспансии культурно-языкового «глобализма», распространяемого на весь мир. Насколько писатель Набоков вписался в трансатлантическую версию американской литературы, в прошлом русскоязычный автор Набоков-Сирин, а в последущие годы, начина с 1940-х гг., русско-американский писатель V.Nabokov, покажет время. Соединяя в своем творчестве две тенденции, а именно русское западничество, с его симпатиями к европейским общечеловеческим ценностям и вектор космополитической философии североамериканцев, Набоков становится весьма заметным фигурой, чуть ли не феноменом, презентующего линию «трансатлантизма» в мировой литературе ХХ века. И этот аспект набоковского творчества ждет еще своего исследования, как в отечественном литературоведении, так и за рубежом.
1. Amerikan Book Review. Цит.из аннотации на книгу Н.Джонс «Молли» // Н. Джонс : Роман / Пер. с англ Т.Косова. - М.: Махаон, 2003. - С.225.
Апдайк Дж. Цит из аннотации на книгу Н.Джонс «Молли»: Роман /Дж. Апдайк. - Пер с англ.Т. Косова. - М.: Махаон, 2003.- С 225 .
3. Н. Джонс: Роман / Пер. с англ. Т.Косова. - М.: Махаон, 2003. - С.217.
4. Джонс Н. Резюме Н.Джонс «Молли»: Роман / Пер с англ.- Т.Косова. - М.: Махаон, 2003. - С.7.
Магуайр Э. Приручение зверя / Э.Магуайр; пер. с англ. ГСе- верской. - М.: РИПОЛ классик, 2007. - С. 9.
Набоков В. Лолита: Роман / В.Набоков; пер. с англ.автора / Вступ.ст.и коммент. А.Долинина. - М.:Худож.лит.,1991. - С.40.
7. Фромм Э. Бегство от свободы: Пер с англ. / Общ. Ред. и послесл. П.С. Гуревича. - М.: Прогресс, 1989. - 272 с.