Тимошенко Е.: "Приглашение на казнь" и "Процесс" (фрагмент)

«Приглашение на казнь» - произведение, предлагающее читателю с первых же страниц игру. Страшную игру, искаженный мир, в который читатель приглашается как «собиратель осколков» странной реальности, как субъект, монтирующий в единую картину то, что ему предлагает автор.

Критика сразу же бурно отреагировала на роман. «В набоковедении закрепилось понимание романа как экзистенциальной метафоры, идеологической пародии, художественной антиутопии, сюрреалистического воспроизведения действительности, языковой тюремности, артистической судьбы, эстетической оппозиции реальности, тоталитарной замкнутости, свободы воображения и т. д. Исследовательские трактовки не исключают, а дополняют друг друга, разворачивая художественное и смысловое богатство текста»^[1], - говорит известная исследовательница творчества Набокова Нора Букс.

Роман изобилует отсылками к произведениям русской классической и зарубежной литературы, философии: «... набоковское повествование - это практически всегда соположение очень многих текстов, накладывающихся один на другой, так что возникает “синкретическая аллюзивность”, рассматриваемая едва ли не как главное свойство этой поэтики»^[2].

Однако существует имя, которое чаще всего звучит, когда заходит речь о литературном контексте «Приглашения на казнь». И это имя великого писателя-модерниста Франца Кафки.

Действительно, поразительная созвучность «Приглашения на казнь» Набокова и «Процесса» Кафки не могла не броситься в глаза. Внешний сюжет как будто совпадает: и там, и там мы сталкиваемся с героем-одиночкой, находящимся в абсурдном мире и безвинно осужденным этим миром на казнь. С самого 1936 года, когда роман Набокова был опубликован, писателя начинают засыпать вопросами - был ли он знаком с произведением Кафки, повлиял ли «Процесс» на художественный замысел «Приглашения на казнь» и т. д.

Имело ли место заимствование, можем ли мы говорить здесь о контактных связях, или же в данном случае перед нами - связи типологические? Попытаемся сделать выводы, основываясь на анализе того, как два великих писателя XX века по-своему развивают одну и ту же тему - тему личности, обреченной безликим обществом на гибель.

1

Роман «Приглашение на казнь» Владимир Набоков пишет быстро, практически на одном дыхании, внося в текст минимум поправок, с 24 июня по 15 сентября 1934 года. В 1935 году роман был готов к печати, а в 1936-м состоялась публикация, и писатель читает отрывки из романа на литературном вечере в Париже, где Георгий Адамович задает прямой вопрос - знаком ли Набоков с «Процессом» Кафки. Набоков отвечает отрицательно и продолжает утверждать это во всех последующих интервью. В предисловии к американскому изданию «Приглашения...» 1959 года он говорит об этом так:

«кафкианский элемент», не подозревая, что я не знаю по-немецки, совершенно несведущ в современной немецкой словесности и в то время не читал еще ни французских, ни английских переводов сочинений Кафки. Какие-то стилистические сочленения между этой книгой и, допустим, моими ранними рассказами (или более поздним романом «Под знаком незаконнорожденных») несомненно существуют; но никак не между нею и «Замком» или «Процессом» <...> Эта вещь - скрипка, звучащая в пустом пространстве^[3].

Это утверждение было принято на веру одним из крупнейших исследователей жизни и творчества Набокова Брайаном Бойдом:

Набоков отрицал влияние Кафки на свое творчество, и у нас нет оснований не доверять ему. Он так никогда и не выучил немецкий язык настолько, чтобы цель - пробиться через газетную статью или тем более роман - оправдывала затраченные на это усилия. Мальчиком он изучал немецкие книги о бабочках с помощью словаря и семь лет учил немецкий язык в школе. Переехав в Берлин, он «панически боялся ненароком повредить драгоценный слой русского языка, научившись бегло говорить по-немецки. Задача лингвистической изоляции облегчалась тем, что я жил в замкнутом эмигрантском кругу русских друзей и читал только русские газеты, журналы и книги. Единственными моими вылазками в местный язык были любезности, которыми я обменивался со сменяющимися хозяевами и хозяйками, и обычный набор первой необходимости при покупке...» Позднее Набоков конечно же прочтет Кафку - так же, как он прочел Гете, - с параллельным переводом^[4].

В справедливости этого утверждения усомнились многие. Может, Набоков просто «заметал следы», пытался всеми силами откреститься от литературных предшественников, поскольку был недоволен широкой популярностью в то время абсурдистских приемов и боялся слишком плоских трактовок своего романа в духе моды на абсурдизм?

СНОСКИ

^[1] Эшафот в хрустальном дворце. О русских романах Владимира Набокова. М.: Новое литературное обозрение, 1998. С. 115.

^[2] Зверев А. Парад аллюзий. Рец. на кн.: Букс Н.

^[3] Набоков В. Предисловие автора к американскому изданию / Перевод с англ. Г. Барабтарло // Набоков В. Приглашение на казнь. СПб.: Азбука, 2010. С. 220-221.

^[4]