SOLUS REX
Эта ограничительная Россия - Эдем, из которого Набоков был изгнан, его королевство. Он не просто изгнанник, эмигрант, беженец - он принц или король, потерявший свой наследственный удел. В глазах Виктора даже скромный Пнин приобретает семейное сходство с болгарскими королями или средиземными принцами. Засыпая, этот необыкновенный мальчик подставляет образу своего подставного отца - образ отца-короля, предпочтившего бегство - отречению от престола.
В интереснейшей и блистательной книге "Pale Fire" - "Бледный огонь" можно видеть автора и его тень - его сумасшедшего комментатора, плачущего о потерянной земле. Кинбот - неважно, сумасшедший ли он или нет, - считает себя низверженным королем далекой северной страны "Зембля". Он во власти своей памяти, во власти своего счастливого детства. В эмиграции король инкогнито становится американским профессором.
Кинбот - имя это означает - цареубийца, "Истребитель на нашем языке". Король, который топит и растворяет свою личность в зеркале эмиграции, в какой-то мере Истребитель себя самого.
"Зембля"? Может быть, и нет ее на всем земном шаре, но тоска по ней у Кинбота реальна и ощущается им как духовное опустошение.
Никакая книга не должна иметь тайного значения, просто содержания - фабула не важна, все продолжает подчеркивать стареющий Набоков. Он хотел бы, чтобы мы видели в нем Фреголи - только ловкость Фреголи - его оправдание. "Бледный огонь" - прекрасное интеллектуальное развлечение читателя, а поэма в этой книге, в 999 строк, еще и эстетическое наслаждение, но всюду проскальзывает запрятанный за стилистическими и декоративными рисунками ребус Набокова. Там есть и курьезный пассаж: Кинбот, между прочим, обвиняет жену поэта Шеда в том, что она вычеркивает всякое упоминание о его "Зембле".
А годами раньше, в явно имеющей автобиографическое значение книге "Дар" и в не менее явно отображающем молодого писателя Сирина молодом писателе Годунове-Чердынцеве, мы найдем в более замаскированном виде нечто подобное. Всем известно, что Набоков очень старался доказать происхождение своей семьи от, вероятно, не мифического, но историей не сохраненного татарского князька Набока. В "Даре" автор книги о Чернышевском носит фамилию двойную, Годунов - фамилия татарская, хоть и не княжеская, но ставшая царской, Чердынцев - напоминает фонетически об Орде. Для мальчика Лужина плед был "королевской мантией".
Кто герой, кто "я" книги "Смотри, смотри, Арлекины"? Опять-таки князь Вадим Вадимович, отобранное именье его называлось "Маревом" - миражем. Американский паспорт, выданный Вадиму Вадимовичу, не отмечает его "наследственный титул". Больной спрашивает себя, нет ли в нем крови кавказского князя? Парализованный В. В. подвержен инъекциям, "магическим фильтрам", которые действуют не только на его тело, но и на божественность, в этом теле заключенную. Доктора-шаманы, трепеща, присматривают за сумасшедшим императором.
Да и в "Аде", этой семейной хронике, идущей от XVIII века до двадцатых годов нашего, Иван-Ван и Аделаида-Ада - потомки княжеских родов, князя Земского и княжны Темносиней.
этнический и имущественный. Снобизм же социальный распространен во всех классах и, может быть, меньше всего у старейшей аристократии. Потомки пиратов гордятся своими предками пиратами, потомки рабов видят себя детьми Спартака, сын трудового народа гордится своим рабоче-крестьянским происхождением, те, кто носят исторические фамилии, - престолом своих предков, и мы знаем, что сам Пушкин...
Если я упоминаю здесь о сословном снобизме Набокова, то потому, что он совсем не вяжется с его вольномыслием, с его антиконформизмом, с его отталкиванием от традиций и обычаев. Дело не в том, что в порядке воспоминаний Набоков уведомляет читателей о своих родственных связях, но в той настойчивости, которую он при этом проявляет. Человек, определивший сам себя безбожником с "вольной душой в этом мире, кишащем богами", яростно отзывается на всякую попытку умалить родовитость своей фамилии, действительно стародворянской, но до XIX века не такой уж известной, находит время опровергнуть одного рецензента, написавшего, что его семья принадлежала к богатой буржуазии, сердится, когда говорят, что семья его матери была промышленниками, т. е. купцами [Купцы - "гости" - уже в Киевской Руси были "именитыми людьми". Строгановы стали графами, но Третьяковы отказались от дворянства, предпочитая остаться потомственными почетными гражданами Москвы". Дворянство в России давалось легко, даже без особых заслуг. Дослужившись до определенного чина, военного или штатского, человек получал личное дворянство, переходившее быстро и в наследственное, для его потомства.], - до получения дворянства.
Правда, семья Набокова была очень богата, богатство это - часть "королевского наследия". У Годунова-Чердынцева был особняк на Английской набережной и "родовое именье". В своих воспоминаниях Набоков упоминает, что на него смотрели косо в Тенишевском училище, потому что его привозили туда на автомобиле. (Тенишевское училище, не сословное, было самым дорогим из частных школ и гимназий, и не одного Набокова привозили туда на автомобиле.). Тяга к своей исключительности как будто распространялась у него и на социальное происхождение, и на имущественное - собственность. А подлинная его исключительность, конечно, была только в его таланте, и приложений к ней не требовалось.
Совершенно несомненно, что Набоков ненавидел советский строй и октябрьскую революцию совсем не из-за того, что он потерял свое состояние, - я лично не знаю ни одного человека первой эмиграции, который бы ненавидел по этой причине, или даже за свое изгнанничество, новую власть. Все, и старые и молодые, были уязвлены другим - это с самого начала резко обозначенным решением этой коммунистической власти покончить со всем прошлым России, уничтожить ее культуру, ее духовные и творческие ценности, т. е. ее личность.
Но также несомненно, что память о бывшем своем благосостоянии задержалась ностальгией в Набокове. В воспоминаниях кн. Юсупова, вел. кн. Марии Павловны или кн. Долгоруковой мы не найдем этой ностальгии по роскоши и почету, которые их с детства окружали. Незамеченные в детстве эти "придаточные" к человеческой личности остались для них незамеченными и в эмигрантских лишениях.
"Потерявший за морем свой скипетр" (такая фраза есть в американском стихотворении Набокова "Королевство на берегу моря"), Набоков - Solus Rex - одинокий король.