Поиск по творчеству и критике
Cлово "DEMENTIA"
Входимость: 2. Размер: 98кб.
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Входимость: 1. Размер: 143кб.
Входимость: 1. Размер: 96кб.
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 98кб.
Часть текста: за свои продерзости на вечере. Только тогда мы простили Чернышевскому его осторожность и поняли, что благодаря сдержанности своей он избег той же участи» (Стеклов 1928: II, 203; НГЧ: 246–247). 4–367 … герой его романа <… > сел в пролетку и крикнул: «В Пассаж!» – Словами: «В Пассаж! – сказала дама в трауре, только теперь она была не в трауре…» – начинается очень короткая заключительная глава романа «Что делать?», по времени действия отнесенная в будущее. Рядом с дамой в коляске сидит «мужчина лет тридцати», по-видимому, сам Чернышевский, только что вернувшийся в Петербург после долгого отсутствия (где он был, в тюрьме или за границей, читателю неизвестно). Эта реминисценция подспудно вводит тему Достоевского, упомянутого в следующем абзаце, поскольку его сатирическая повесть, направленная против Чернышевского и его последователей-«нигилистов», называлась «Крокодил. Необыкновенное событие, или Пассаж в „Пассаже“» (1865). 4–368 Пожары! <… > Духов день (28 мая 1862 г.), дует сильный ветер; пожар начался на Лиговке, а затем мазурики подожгли Апраксин Двор. – Опустошительные пожары в Петербурге (истинные их виновники до сих пор неизвестны) начались 16 мая 1862 года на Лиговке и продолжались в течение двух недель, вызвав панику в городе. 28 мая, в праздник Духова дня, «произошел самый страшный пожар, какого не запомнит Петербург» (цитата из журнальной хроники пожаров: Библиотека для чтения. 1862. Т. 171. № 6. С. 203; фрагменты хроники без кавычек: Стеклов 1928: II, 337): сгорели сотни лавок Толкучего рынка в Апраксином дворе, расположенном между Фонтанкой, Садовой улицей и Чернышевым...
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Часть текста: году. Психоанализ, который он называл «Патентованным средством “фрейдизм для всех”», высмеивался им безжалостно. «Куда ни кинем глаз или взгляд, – всюду половое начало», – писал в 1931 году Набоков в эссе «Что всякий должен знать?». И далее: «Филологи подтвердят, что выражения: барометр падает, падший лист, падшая лошадь – все намеки (подсознательные) на падшую женщину. Сравните также трактирного полового или половую тряпку с половым вопросом. Сюда же относятся слова: пол-года, пол-сажени, пол-ковник и т. д.». В психоанализе писатель видел упрощающую попытку свести индивидуальное к разным типам личности, сделать общедоступным внутренний потаенный мир человека. Он понимал его как варварское разрушение образности, многозначности слова; иначе говоря, Набоков отказывался увидеть на дне своих «прозрачных вещей» то, что предлагал Фрейд. Но, издеваясь над психоанализом, Набоков проявлял острый интерес к психопатологии. Об этом свидетельствуют, в первую очередь, герои его собственных книг. Из них вполне можно составить список пациентов лечебницы для душевнобольных. Главные персонажи или второстепенные, но почти в каждом романе они присутствуют. Примечательно, что в лекциях по русской литературе в Корнельском университете Набоков укорял Достоевского за излишний интерес к патологии. Он говорил, что поведение «буйнопомешанного или больного, которого только что выпустили из сумасшедшего дома и вот-вот заберут обратно», до того причудливо, что художник, стремящийся «исследовать движение человеческой души» на таком материале, оказывается перед невыполнимой задачей. Между тем набор воспроизведенных самим Набоковым психических отклонений поражает разнообразием. Из текстов становится ясно, что психотики в понимании писателя противопоставлялись невротикам [159] как более яркие индивидуальности и мир их сознания был для Набокова...
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Часть текста: арена действия духов. «Когда однажды утром я иду по Rue de Fleurus… и захожу в Люксембургский сад, который в полном цвету прекрасен, как сказка, то нахожу на земле два сухих, оторванных ветром сучка. Своей формой они напоминают две буквы: p и y. Я поднимаю их, и меня вдруг озаряет мысль, что P-y – это сокращение фамилии Поповский (Popoffsky). Он, значит, все-таки преследует меня, и высшие силы хотят уберечь меня от опасности» [1]. Те же веточки встречаем мы в философском пейзаже Делеза и Гваттари, пейзаже, запечатлевающем не столько физическое, сколько мысленное пространство, особую мысленную траекторию: «… жена как-то странно посмотрела на вас; а утром консьерж вручил вам письмо из налоговой инспекции и скрестил пальцы; потом вы наступили на кучу собачьего дерьма, увидели две деревяшки на тротуаре, соединенные подобно стрелкам часов; они шептались за вашей спиной, когда вы вошли в контору. И не важно, о чем все это говорит, оно всегда что-то означает» [2]. Странный взгляд – скрещенные пальцы – соединенные деревяшки – все это вновь знаки, не ясные, но нарочитые и потому враждебные. Сделавшись стрелками, веточки-деревяшки указывают здесь на способ познания действительности. Вполне возможно, что в качестве эмблемы они отсылают не только к упомянутым рядом пациентам ...
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Входимость: 1. Размер: 143кб.
Часть текста: IV Набоков — создатель лабиринтов Узор, теперь чаще называемый модным словом «структура», — это источник смысла. Благодаря узору на беспорядочном фоне выделяется упорядоченная фигура. С помощью узоров строятся лабиринты и находится выход из них. В автобиографии «Память, говори» Набоков искусно интерпретировал свою жизнь с точки зрения нескольких переплетающихся тематических узоров. По словам Набокова, сама цель написания автобиографии состояла в том, чтобы выявить эти узоры и проследить их развитие. Распознавание узоров является направляющим мотивом последней главы «Память, говори». Этот мотив вводится, когда Набоков говорит о своем благоговении перед «начальным цветением человеческого рассудка»: «Ближайшее подобие зарождения разума, мне кажется, можно найти в том дивном толчке, когда, глядя на путаницу сучков и листьев, вдруг понимаешь, что дотоле принимаемое тобой за часть этой ряби есть на самом деле птица или насекомое» (СА 5, 573). Эта тема тем еще несколько раз встречается в тексте в более или менее завуалированном виде и достигает кульминации на последней странице автобиографии. Набоковы и их четырехлетний сын Дмитрий идут по парку в Сен-Назере, откуда они скоро отплывут в Америку. Дойдя до конца садовой дорожки, они смотрят вниз, на гавань, которая почти полностью скрыта разными будничными видами города. И среди этого хаоса они внезапно видят трубу своего парохода, незаметно устроившуюся среди зданий, как «на загадочных картинках, где все нарочно спутано („Найдите, что Спрятал Матрос“)». Будучи один раз увиденной, фигура уже не может снова слиться с фоном. То же самое можно сказать и обо всех этих темах и связанных узорах, которые, по мнению Набокова, составляют его жизнь и из которых он сплетает свою автобиографию. Если узоры помогают найти смысл в...
Входимость: 1. Размер: 96кб.
Часть текста: или менее реальный — выдвинут на передний план. В романах «Приглашение на казнь», «Под знаком незаконнорожденных» и «Ада» мир героя фантастичен, и в нем герой различает скрытые узоры, подтверждающие существование «настоящего» мира, в который он стремится. Ко второму подтипу относятся романы «Solus rex», «Бледное пламя» и «Смотри на арлекинов!»: действие в основном происходит в «реальном» мире, но герои, которые (как кажется) безумны, носят внутри себя второй, фантастический мир, который для них вытесняет «реальный». В то время как герои романов первого типа стремятся обнаружить «настоящий» мир, чье существование подтверждается тайными узорами, и войти в него, герои романов второго типа стараются жить исключительно в мире своей фантазии и очень огорчаются, когда вторжение окружающего «реального» мира намекает на то, что этот их мир — всего лишь фантазия. «Соглядатай» и «Отчаяние» с их шизоидными героями также относятся ко второму типу, хотя иллюзии протагонистов не облечены в форму альтернативных миров. Даже в тех романах Набокова, где нет...
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Часть текста: предлагаемую читателю русскую версию, авторы испытали заминку, когда искали точный перевод вынесенной в заглавие краткой цитаты из романа Набокова "Прозрачные вещи". В оригинале контекст ее был такой: "... yet, at its best ("the gray rainbow of the fog-dogged moon"), it [the style] was diabolically evocative". Российские переводчики романа встретили те же трудности, что и мы, подбирая соответствие термину evocative, которого очень не хватает русскому литературно-критическому словарю. Мы вынуждены были прибегнуть к парафразе, как, впрочем, и в переводе идиоматического английского выражения "fog-dog", которое означает, согласно толковому словарю Merriam-Webster, "мглистую дугу или круг белого или желтоватого света, иногда видимые в тумане", и остановились на следующем варианте: "... однако в лучших случаях ("серая радуга лунного пятна сквозь мглу") он [слог] был дьявольски способен вызывать изображаемое к жизни". Слово "evoke" значит по-английски также и "вызывать духов или нечистую силу", отсюда прямой, а не только переносный смысл в мотивировке наречия "дьявольски". Что касается зрительного образа луны, то Набоков, вероятно, помнил выражение Кольриджа в "Стихах о старом мореходе": "the star-dogged moon", "загнанная звездами луна". Но то, что...