Поиск по творчеству и критике
Cлово "DIVISION"
Входимость: 8. Размер: 124кб.
Входимость: 3. Размер: 88кб.
Входимость: 3. Размер: 59кб.
Входимость: 3. Размер: 58кб.
Входимость: 2. Размер: 70кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 46кб.
Входимость: 1. Размер: 58кб.
Входимость: 1. Размер: 113кб.
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 51кб.
Входимость: 1. Размер: 205кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 8. Размер: 124кб.
Часть текста: с Федором Годуновым‑Чердынцевым наедине. Ей – двадцать лет, он – на девять лет старше. Федор мечтает о том, чтобы уехать из Германии, посетить сестру в Париже, Зина – бросить ненавистную службу. Они полны надежд, судьба к ним благоволит. За ужином на террасе ресторана он делится с ней замыслом своей новой книги о тайных методах судьбы и объясняется ей в любви. Она отвечает: «Знаешь, временами я, вероятно, буду дико несчастна с тобой. Но в общем‑то мне все равно, иду на это» [434]. Роман завершается стихами, в которых повествователь прощается с книгой, но не с созданным им миром, чей «продленный призрак <…> синеет за чертой страницы <…> и не кончается строка» (411). Продолжение книги намечается Набоковым всего несколько лет спустя после ее завершения, однако вопреки взятому в «Даре» благодарному, восхищенному тону вторая часть романа становится одним из самых мрачных его замыслов. Начатый в Берлине, «Дар» был дописан в начале 1938 года уже во Франции, куда ...
Входимость: 3. Размер: 88кб.
Часть текста: 2015, 2019 [1] «О нет, – ответила Зина. – Книги, романы». Кострицкий [547] или вроде Кострицкого ухмыльнулся, показав розовую дыру вместо резца: «Видите ли, жизнь у нашего брата так складывается, что русская книжка, как таковая, попадается не часто. Имя, конечно, слыхал, но…» Тут, разведя руками, он заодно потянулся к пепельнице [548]; основательно, аккуратно, даже с каким‑то черным шиком обкусанные ногти говорили о долгих часах [549] ужасного досуга. «А дяде Борису я писал, и неоднократно [550]. Между прочим, вот умница! Я всегда поражался, сколько этот человек знает, и как интересно, как внушительно… С вашей мамой зато я, к сожалению, не встречался [551]. Да и вообще , все это было весьма и весьма давно. Работа у вас есть?» «Какую же вы ищете работу?» [552] – спросила Зина, усиленно стараясь побороть брезгливость и заставить себя предложить ему чаю [553]. Он вдохнул последнюю порцию дыма и, испустив его,...
Входимость: 3. Размер: 59кб.
Часть текста: an analysis of commentary on drama by several American critics. The two lectures presented here have been selected to accompany Nabokov's plays because they embody, in concentrated form, many of his principal guidelines for writing, reading, and performing plays. The reader is urged to bear in mind, however, that, later in life, Father might have expressed certain thoughts differently. The lectures were partly in typescript and partly in manuscript, replete with Nabokov's corrections, additions, deletions, occasional slips of the pen, and references to previous and subsequent installments of the course. I have limited myself to what editing seemed necessary for the presentation of the lectures in essay form. If Nabokov had been alive, he might perhaps have performed more radical surgery. He might also have added that the gruesome throes of realistic suicide he finds unacceptable onstage (in "The Tragedy of Tragedy") are now everyday fare on kiddies' TV, while "adult" entertainment has long since outdone all the goriness of the Grand Guignol. He might have observed that the aberrations of theatrical method wherein the illusion of a barrier between stage and audience is shattered - a phenomenon he considered "freakish" - are now commonplace: actors wander and mix; the audience is invited to participate; it is then applauded by the players in a curious reversal of roles made chic by Soviet performers ordered to emulate the mise-en-sce´ne of party congresses; and the term "happening" has already managed to grow obsolescent. He might have commented that...
Входимость: 3. Размер: 58кб.
Часть текста: газетную заметку об этом выступлении: «Вечер В. В. Сирина Союз русских писателей и журналистов воспользовался пребыванием в Праге В. В. Сирина и 20 мая в зале Ираска устроил вечер, посвященный чтению его произведений. В. В. Сирин читает мастерски, захватывая внимание слушателей… Переполненная аудитория горячими искренними аплодисментами приветствовала даровитого писателя и прекрасного чтеца…» [1] На этом вечере Набоков читал отрывок из романа «Соглядатай», стихи и небольшой рассказ. Публичные выступления в Праге, Брюсселе, Лондоне, Париже, а позднее и в Нью-Йорке, были для писателя не только материальным подспорьем в его часто бедственном положении, но и своеобразным актерским экспериментом — волнующей, живой встречей с читателями. Современники оставили многочисленные свидетельства о своих переживаниях во время литературных чтений в переполненных залах. * * * 15 ноября 1932 г. состоялось первое организованное И. Фондаминским выступление Набокова в Париже. H. H. Берберова вспоминала: «Вечера чтений Набоковым своих вещей обычно происходили в старом и мрачном зале Лас-Каз, на улице Лас-Каз. В зале могло поместиться около 160 человек. В задних рядах „младшее поколение“ (т. е. поколение самого Набокова), не будучи лично с ним знакомо, но конечно, зная каждую строку его книг, слушало холодно и угрюмо. „Сливки“ эмигрантской интеллигенции (средний возраст 45–50 лет) принимали Набокова с гораздо большим восторгом в то время. Позже были жалобы, особенно после „Приглашения на казнь“, что он стал писать „непонятно“. Это было естественно для тех, кто был чужд западной литературе нашего столетия, но было ли наше столетие — их столетием? Что касается „младших“, то, сознаюсь, дело это далекого...
Входимость: 2. Размер: 70кб.
Часть текста: на протяжении двенадцати лет Поль Леон работал с Джойсом над «Поминками по Финнегану» — апостольская преемственность на современный лад! Обычно я читала вслух предложение и проверяла, как оно звучит. Большинство предложений звучали на удивление гладко. Время от времени приходилось заменять какое-нибудь слово или подыскивать более подходящий синоним. Иногда два слова мы заменяли одним. Мы обсуждали то или иное место, и случалось, я снимала свое возражение, а бывало — капитулировал он. Потом он обычно еще раз читал — своим глубоким баритоном — то же самое предложение, а я слушала. Некоторые пассажи вызывали затруднения, однако автор точно знал, как именно он хочет выразить свою мысль. Чаще всего трудностей не было вовсе. Сама магия этой книги настолько меня захватила, что мне не терпелось узнать, чем же все кончится. Каждый вечер я пересказывала прочитанное мужу 2 . Однажды в начале февраля, когда эти ежедневные чтения все еще продолжались, чета Леонов пригласила Набоковых отобедать с их друзьями, Джеймсом Джойсом и издателями авангардистского журнала «Transition» Юджином и Марией Джолас. Леоны были разочарованы тем, что Набоков за обедом не смог блеснуть остроумием перед Джойсом, что мадам Леон объяснила робостью. Читая ее мемуары тридцать лет спустя, Набоков с улыбкой заметил, что впервые его упрекают в застенчивости, а не в заносчивости: …соответствуют ли ее впечатления действительности? Она изображает меня робким молодым художником; на самом же деле мне уже было сорок лет, и я достаточно ясно представлял свой вклад в русскую литературу, чтобы не испытывать страха в присутствии любого писателя. (Если бы госпожа Леон чаще встречала меня на приемах, она бы знала, что я вообще малоинтересный гость, не склонный и не способный блистать в большой компании.) 3 У самого...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: N. Y. <Итака> December 2, 1952 {142} Dear Vladimir Mikhailovich. It has occurred to me that I might deliver a half-an-hour lecture on Alexandr Blok in the first part of my soiree, with a short story and a few poems to follow in the second. If this arrangement suits you, you might entitle the whole thing. {143} Vecher Vladimira Nabokova-Sirina. Pervaya chast' budet posvyashchena Slovu о Bloke, vtoraya sobstvennoy prose i stikham. {144} I embrace you, Vash V. Nabokov Please let me know the date selected as soon, as you know it yourself. {145} Примечания {142} Напечатано на машинке с латинским шрифтом. На конверте: «V. Nabokov. Goldwin Smith Hall. Cornell University. Ithaca, N. Y.» Почтовый штемпель: «Ithaca, N. Y. Nov 20 1952». {143} Декабрь 2, 1952 Дорогой Владимир Михайлович. Мне пришла мысль прочитать получасовую лекцию об Александре Блоке в первой части моего вечера, а затем последует короткий рассказ и несколько стихотворений во второй части. Если такая программа Вас устраивает, Вы можете придумать заглавие для всего мероприятия (англ.). {144} Вечер Владимира Набокова-Сирина. Первая часть будет посвящена Слову о Блоке, вторая — собственной прозе и стихам (транслитерация). Вечер Набокова, устройство которого обсуждается в письмах 49–50, состоялся 21 декабря 1952 г. в помещении Master...
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Часть текста: яда с флорентийским утром. Кембриджский студент и приятель Байрона Эдмонд, узнав о внезапной смерти своей возлюбленной Стеллы, собирается покончить с собой; его друг, ученый Гонвил, второе лицо пьесы и ревнивый муж Стеллы (здесь драма тематически соприкасается с рассказом Набокова «Месть», написанном в 1924 году), желая будто бы с научной целью наблюдать его кончину, предлагает Эдмонду выпить некий состав, который вначале выдает за яд, а затем за безвредное средство, лишь слегка колеблющее рассудок. Приготовлением этого состава коварный, как пушкинский Сальери, Гонвил, стремящийся выведать у Эдмонда тайну его отношений со Стеллой, по‑видимому, и занят в начале пьесы: …и эту власть над разумом чужим сравню с моей наукою: отрадно заране знать, какую смесь получишь, когда в стекле над пламенем лазурным медлительно сливаются две соли, туманную окрашивая колбу [230]. Чем в конце концов оказывается выпитый Эдмондом состав – ядом или дурманящим средством, остается загадкой: занавес падает в тот момент, когда Гонвил приглашает Стеллу явиться на сцене, чтобы доказать Эдмонду, что она жива и что он стал жертвой изощренной, тщательно продуманной мести‑мистификации. Склонный уснащать свою речь пышными поэтическими образами, Гонвил протягивает безутешному Эдмонду «яд» со словами: Вот – пузырек. Он налит зноем сизым, как утро флорентийское… Тут старый и верный яд (84). В написанном весной того же года рассказе «Удар крыла» таинственный Монфиори также получает у решившего покончить с собой героя,...
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Часть текста: свет ламп синей бумагой» [1006], и отрывок из романа «Solus Rex», опубликованный в последней книжке «Современных записок». В 1973 году в примечаниях к английскому переводу глав из «Solus Rex» Набоков вспоминал: «Зима 1939–40 годов оказалась последней для моей русской прозы. Весной я уехал в Америку, где мне предстояло двадцать лет кряду сочинять исключительно по‑английски» [1007]. После вторжения Германии во Францию 10 мая 1940 года положение живших там русских эмигрантов (не говорю – евреев, среди которых у Набокова было много друзей), и без того бедственное, сделалось отчаянным. Упоминание в «Воззвании о помощи» (дата не указана) «поганой ботфорты», «прорвавшей немецким пинком нежную бутафорию изгнания» (переиначенный кошмарными терминами действительности образ из «Балаганчика» Блока), а также эмигрантов, бежавших из Парижа в провинцию (как, например, Вадим Руднев, редактор «Современных записок»), указывает на то, что оно было написано после начала немецкой оккупации Франции: всего десять дней спустя Набоков с женой‑еврейкой и сыном отбыл из Сен‑Назера в Нью‑Йорк. Пронзительный призыв Набокова к помощи русским старикам и детям мог предназначаться для одной из двух ведущих русских газет в Париже – «Последних новостей» (в которых Набоков в сентябре 1939 года напечатал свой последний русский рассказ «Василий Шишков») или «Возрождения»; однако, по‑видимому, не был напечатан до закрытия этих газет в июне 1940 года, когда «вежливые немецкие герои нагрянули в Париж» [1008]. Едва приехав в Америку, Набоков написал Михаилу Карповичу: «<…> если бы не ужасные мысли о Франции (чем‑то родственные угрызениями совести, – что вот сам выскочил, а близкие друзья там остались), то был бы совсем спокоен и счастлив,...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: перевода. О переводе романа «Анна Каренина»... // Литературная газета. 2010. № 36 (6291). — 350 Альтман М.С. Разговоры с Вячеславом Ивановым / сост., подгот. текста, ст. и коммент. К.Ю. Лаппо-Данилевского. СПб.: ИНА пресс, 1995. — 286 Алянский С. Встречи с Александром Блоком. М., 1969. — 51 Анненский И.Ф. Вторая книга отражений. М.: Наука, 1979. — 97 Бальмонт К.Д. Стихотворения. Л., 1969. — 217 Белый А. Жезл Аарона (О слове в поэзии) // Скифы. Сб. I. Пг., 1917. — 283 Белый Андрей. Опыт характеристики русского четырехстопного ямба // Белый Андрей. Символизм. М., 1910. — 321 Белый Андрей. Лев Толстой и культура (1912) // О религии Льва Толстого: сб. второй. М., 1912. — 273 Белый А. Между двух революций. Кн. 3. М., 1990. — 294 Белый Андрей. Ритм как диалектика и «Медный всадник»; Исследование. М., 1929. — 290, 291, 293 Белый А. Символизм. М., 1910. — 283, 285, 288-293, 321, 345 Берберова Нина. Английские предки Владимира Набокова // Новый журнал. 1987. №167. С. 191-205. — 79 «Беседа о формальном методе» в Петроградской Вольной философской ассо циации 10 декабря 1922 г. / публ., вступ. заметка и комм. В.Г Белоуса // Звезда. 2004. № 8. — 291 Блок А. Записные книжки. М., 1965. — 47 Блок А. Собр. соч.: в 6 т. Л., 1980. — 10, 16, 54, 63, 65 Богомолов Н. Жизнь и поэзия Владислава Ходасевича // Ходасевич В. Стихотворения. Л., 1989. — 11 Бойд Брайан. Владимир Набоков. Русские ...
Входимость: 1. Размер: 46кб.
Часть текста: hand of one of my few correspondentsI used to recollect, with anguished amusement, the times in my trustful, pre-dolorian past when I would be misled by a jewel-bright window opposite wherein my lurking eye, the ever alert periscope of my shameful vice, would make out from afar a half-naked nymphet stilled in the act of combing her Alice-in-Wonderland hair. There was in the fiery phantasm a perfection which made my wild delight also perfect, just because the vision was out of reach, with no possibility of attainment to spoil it by the awareness of an appended taboo; indeed, it may well be that the very attraction immaturity has for me lies not so much in the limpidity of pure young forbidden fairy child beauty as in the security of a situation where infinite perfections fill the gap between the little given and the great promisedthe great rosegray never-to-be-had. Mes fentres! Hanging above blotched sunset and welling night, grinding my teeth, I would crowd all the demons of my desire against the railing of a throbbing balcony: it would be ready to take off in the apricot and black humid evening; did take offwhereupon the lighted image would move and Even would revert to a rib, and there would be nothing in the window but an obese partly clad man reading the paper. Since I sometimes won the race between my fancy and nature’s reality, the ...