Поиск по творчеству и критике
Cлово "GLOSSY"
Входимость: 2. Размер: 53кб.
Входимость: 2. Размер: 49кб.
Входимость: 2. Размер: 59кб.
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Входимость: 1. Размер: 42кб.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 95кб.
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Входимость: 1. Размер: 128кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 46кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 53кб.
Часть текста: offered me: it consisted mainly of thinking up and editing perfume ads. I welcomed its desultory character and pseudoliterary aspects, attending to it whenever I had nothing better to do. On the other hand, I was urged by a war-time university in New York to complete my comparative history of French literature for English-speaking students. The first volume took me a couple of years during which I put in seldom less than fifteen hours of work daily. As I look back on those days, I see them divided tidily into ample light and narrow shade: the light pertaining to the solace of research in palatial libraries, the shade to my excruciating desires and insomnias of which enough has been said. Knowing me by now, the reader can easily imagine how dusty and hot I got, trying to catch a glimpse of nymphets (alas, always remote) playing in Central Park, and how repulsed I was by the glitter of deodorized career girls that a gay dog in one of the offices kept unloading upon me. Let us skip all that. A dreadful breakdown sent me to a sanatorium for more than a year; I went back to my workonly to be hospitalized again. Robust outdoor life seemed to promise me some relief. One of my favorite doctors, a charming cynical chap with a little brown beard, had a brother, and this brother was about to lead an expedition into arctic Canada. I was attached to it as a “recorder of psychic reactions.” With two young botanists and an old carpenter I shared now and then (never very successfully) the favors of one of our nutritionists, a Dr. Anita Johnsonwho was soon flown back, I am glad to say. I had little notion of what...
Входимость: 2. Размер: 49кб.
Часть текста: partition dividing the cabin or room into two communicating love nests. By and by, the very possibilities that such honest promiscuity suggested (two young couples merrily swapping mates or a child shamming sleep to earwitness primal sonorities) made me bolder, and every now and then I would take a bed-and-cot or twin-bed cabin, a prison cell or paradise, with yellow window shades pulled down to create a morning illusion of Venice and sunshine when actually it was Pennsylvania and rain. We came to know nous connmes, to use a Flaubertian intonationthe stone cottages under enormous Chateaubriandesque trees, the brick unit, the adobe unit, the stucco court, on what the Tour Book of the Automobile Association describes as “shaded” or “spacious” or “landscaped” grounds. The log kind, finished in knotty pine, reminded Lo, by its golden-brown glaze, of friend-chicken bones. We held in contempt the plain whitewashed clapboard Kabins, with their faint sewerish smell or some other gloomy self-conscious stench and nothing to boast of (except “good beds”), and an unsmiling landlady always prepared to have her gift (“…well, I could give you…”) turned down. Nous connmes (this is royal fun) the would-be enticements of their repetitious namesall those Sunset...
Входимость: 2. Размер: 59кб.
Часть текста: claims to nymphetry except Eva Rosen. Avis ws a plump lateral child with hairy legs, while Mona, though handsome in a coarse sensual way and only a year older than my aging mistress, had obviously long ceased to be a nymphet, if she ever had been one. Eva Rosen, a displaced little person from France, was on the other hand a good example of a not strikingly beautiful child revealing to the perspicacious amateur some of the basic elements of nymphet charm, such as a perfect pubescent figure and lingering eyes and high cheekbones. Her glossy copper hair had Lolita’s silkiness, and the features of her delicate milky-white face with pink lips and silverfish eyelashes were less foxy than those of her likesthe great clan of intra-racial redheads; nor did she sport their green uniform but wore, as I remember her, a lot of black or cherry darka very smart black pullover, for instance, and high-heeled black shoes, and garnet-red fingernail polish. I spoke French to her (much to Lo’s disgust). The child’s tonalities were still admirably pure, but for school words and play words she resorted to current American and then a slight Brooklyn accent would crop up in her speech, which was amusing in a little Parisian who went to a select New England school with phoney British aspirations. Unfortunately, despite “that French kid’s uncle” being “a millionaire,” Lo dropped Eva for some reason before I had had time to enjoy in my modest way her fragrant presence in the Humbert open house. The reader knows what importance I attached to having a bevy of page girls, consolation prize nymphets, around my Lolita. For a while, I endeavored to interest my senses in...
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Часть текста: скрипку острым смычком. Смотри, солнце перевалилось через стену, словно сияющий парусник. Ты выдыхаешь туманом всё обволакивающий дым. Пылинки начинают кружиться в твоих глазах, миллионы золотых миров. Ты улыбнулась! Мы выходим на балкон. Весна. Внизу, посреди улицы, жёлто-кудрявый малыш быстро-быстро рисует бога. Бог растянулся от одной стороны улицы до другой. Малыш сжимает в руке кусок мела, маленький кусок белого угольного карандаша, и сидя на корточках, поворачивается, вычерчивая широкую линию. У этого белого бога большие белые пуговицы и развёрнутые наружу ступни. Распятый на асфальте он смотрит в небеса круглыми глазами. Белой дугой рот. Бревно-образная сигара появилась у него во рту. Винтовыми толчками малыш изображает спиралевидный дым. Руки в боки, он созерцает свою работу. Добавляет ещё одну пуговицу. Громыхнула оконная рама через дорогу; женский голос, огромный и счастливый позвал его. Малыш зафутболил подальше мел и помчался домой. На фиолетовом асфальте остался белый, геометрический бог, вглядывающийся в небо. Твой взгляд опять мрачнеет. Я знаю, конечно, что тебе припоминается. В углу нашей спальни, под иконой, цветной резиновый мячик. Иногда он мягко и печально прыгает со стола и тихо катится по полу. Положи его на место, под икону, и потом, почему бы нам не прогуляться? Весенний воздух. Слегка пушистый. Посмотри на эти липы, равняющие улицу. Чёрные их ветви покрыты мокрыми зелёными блёстками. Все деревья в мире бредут куда-то. Вечные пилигримы. Помнишь, когда мы ехали сюда, в этот город, деревья бежали мимо окон нашего вагона? А помнишь те двенадцать тополей, совещающихся о том,...
Входимость: 1. Размер: 42кб.
Часть текста: raising her foot, fumbling at the shoelaces and showing as she did so the nether side of her thigh up to the crotch of her pantiesshe had always been singularly absentminded, or shameless, or both, in matters of legshow. This, then, was the hermetic vision of her which I had locked inafter satisfying myself that the door carried no inside bolt. The key, with its numbered dangler of carved wood, became forthwith the weighty sesame to a rapturous and formidable future. It was mine, it was part of my hot hairy fist. In a few minutessay, twenty, say half-an-hour, sicher its sicher as my uncle Gustave used to sayI would let myself into that “342” and find my nymphet, my beauty and bride, imprisoned in her crystal sleep. Jurors! If my happiness could have talked, it would have filled that genteel hotel with a deafening roar. And my only regret today is that I did not quietly deposit key “342” at the office, and leave the town, the country, the continent, the hemisphere,indeed, the globethat very same night. Let me explain. I was not unduly disturbed by her self-accusatory innuendoes. I was still firmly resolved to pursue my policy of sparing her purity by operating only in the stealth of night, only upon a completely anesthetized little nude. Restraint and reverence were still my motto-even if that “purity” (incidentally, thoroughly...
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Часть текста: всего его поразило то, что с понедельника он будет Лужиным» [661]. «Поразить» — это ведь еще и «одержать победу». Как и всякий персонаж, Лужин уже проиграл к моменту начала романа [662].) Вырвавшись из книги на волю в день своего рождения, «ясноглазый» («infantine-eyed», т. е. «с глазами младенца») (Pnin. 179) Пнин забывает теорию Лизиного ментора о том, что «рождение представляет собою акт самоубийства со стороны младенца» («theory of birth being an act of suicide on the part of the infant») (Pnin. 183) [663]. Однако степени поражения бывают разные — Пнину удалось бежать из одного сюжета в другой, из мира просто извращенного в мир поэтический. Удалось ли?.. У Набокова оппозиция между перверсией и поэзией постоянно подвергается деконструкции: существование одной и другой может быть обосновано — более того, обусловлено — только отражением одной в другой. Когда Пнина-лектора представляют аудитории, его фамилию произносят как «Professor Pun-neen» (Pnin. 26), и можно подумать, что он — воплощение каламбура («pun»). Ведь что есть каламбур, как не вербальный взгляд искоса, искажение смысла посредством наложения двух смыслов — текста и теневого текста? Каламбур — это поэзия (и зачастую плохая поэзия) в миниатюре;...
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: on the teeth. Lo. Lee. Ta. She was Lo, plain Lo, in the morning, standing four feet ten in one sock. She was Lola in slacks. She was Dolly at school. She was Dolores on the dotted line. But in my arms she was always Lolita. Did she have a precursor? She did, indeed she did. In point of fact, there might have been no Lolita at all had I not loved, one summer, a certain initial girl-child. In a princedom by the sea. Oh when? About as many years before Lolita was born as my age was that summer. You can always count on a murderer for a fancy prose style. Ladies and gentlemen of the jury, exhibit number one is what the seraphs, the misinformed, simple, noble-winged seraphs, envied. Look at this tangle of thorns. 2 I was born in 1910, in Paris. My father was a gentle, easy-going person, a salad of racial genes: a Swiss citizen, of mixed French and Austrian descent, with a dash of the Danube in his veins. I am going to pass around in a minute some lovely, glossy-blue picture-postcards. He owned a luxurious hotel on the Riviera. His father and two grandfathers had sold wine, jewels and silk, respectively. At thirty he married an English girl, daughter of Jerome Dunn, the alpinist, and granddaughter of two Dorset parsons, experts in obscure subjectspaleopedology and Aeolian harps, respectively. My very photogenic mother died in a freak accident (picnic, lightning) when I was three, and, save for a pocket of warmth in the darkest past, nothing of her subsists within the hollows and dells of memory, over which, if you can still stand...
Входимость: 1. Размер: 95кб.
Часть текста: славу. Сам Набоков не раз извинялся за свой английский, утверждая, что русской прозой он владеет гораздо лучше {108}. Думается, эти извинения не вполне искренни. Ясность (порой обманчивая), простота и благозвучие его английского не идут ни в какое сравнение с языком его русской прозы. В «Даре» его повествовательные предложения настолько перегружены причастными оборотами, заключенными в скобки пояснениями и утомительным обилием точек с запятой, что читателю приходится с трудом продираться сквозь эти нагромождения {109}. Контраст между его кристально чистым английским и округлым русским просто поразителен. Повествование в «Лолите» ведется от первого лица, и поэтому при попытке формального анализа романа неизбежно возникает вопрос, чей это стиль — гумбертовской исповеди или самого Набокова? Я бы ответил: и того, и другого. При этом, как правило, преобладает сам Набоков. Голос Гумберта — это своего рода искусный трюк чревовещателя, и в его звучании отчетливо различим слегка видоизмененный голос самого кукловода. В сущности, дальнейшее исследование используемых приемов показывает, что манера выражения Гумберта Гумберта отчетливо напоминает стиль Джона Рэя-младшего, стиль причудливого и великолепного Комментария к набоковскому переводу "Евгения Онегина" и стиль его автобиографического повествования "Память, говори". От такой...
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Часть текста: закончить до отъезда и к которому уже не возвращался. За вычетом двух глав и нескольких заметок {116} я эту незаконченную вещь уничтожил. Первая глава появилась в печати под названием «Ultima Thule» {117} в 1942 году («Новый журнал», 1, Нью-Йорк), глава вторая «Solus Rex» {118} вышла раньше нее в начале 1940 года (Современные записки, LXX, Париж). Предлагаемый читателю перевод, сделанный моим сыном при моем участии в феврале 1971, передает оригинал со скрупулезной точностью, вплоть до восстановления сцены, замененной в «Повременных записках» интригующими точками {119} . Быть может, закончи я эту книгу, читателям не пришлось бы гадать: шарлатан ли Фальтер? Подлинный ли он провидец? Или же он — медиум, посредством которого умершая жена рассказчика пытается донести смутный абрис фразы, узнанной или неузнанной ее мужем. Как бы то ни было, ясно одно: создавая воображаемую страну (занятие, которое поначалу было для него только способом отвлечься от своего горя, но со временем переросло в самодовлеющую художественную манию), вдовец настолько вжился в Туле, что оно стало постепенно обретать самостоятельное существование. В главе I Синеусов говорит между прочим, что перебирается с Ривьеры в Париж, на свою прежнюю квартиру; на самом же деле он переезжает в угрюмый дворец на дальнем северном острове. Искусство позволяет ему воскресить покойную жену в облике королевы Белинды — жалкое свершение, которое не приносит ему...
Входимость: 1. Размер: 128кб.
Часть текста: Миры и антимиры Владимира Набокова Часть I. Набоков — man of letters Часть I Набоков — man of letters [4] Отличительный признак стиля Набокова — сложное сплетение темы, сюжета и лейтмотива. Тема, которая в общем смысле реализуется сюжетом романа, схвачена в миниатюре лейтмотивом, искусно резюмирующим целое. В качестве примера можно привести роман «Отчаяние». Сюжет романа таков: владелец шоколадной фабрики, почти разорившийся и полубезумный, встречает бродягу, который, по его мнению, как две капли воды на него похож, решает выдать этого человека за себя, убить его, затем с помощью жены получить страховку и начать жизнь заново. Изъян этого плана, очевидный всем, кроме повествователя от первого лица, заключается в том, что бродяга нисколько не похож на него. Антигерой Германн рассматривает свой страшный замысел и его литературное воплощение как истинное произведение искусства, хотя его план примитивен, а рассказ о нем пестрит отголосками темы двойника из русской классики. {9} В качестве сквозного символа романа Набоков выбрал вполне традиционный образ — зеркало. Более тонкое сплетение темы, сюжета и лейтмотива можно найти в романе «Камера обскура»: главный герой этого романа, не отличающийся проницательностью знаток живописи, мечтает оживить работы старых мастеров с помощью мультипликации. Его брак и вся жизнь рушатся, когда, в результате связи с корыстолюбивой девчонкой, помешанной на том, чтобы стать киноактрисой, он теряет зрение в автокатастрофе. Намеренно избитый сюжет книги воплощается с помощью техники кинематографа, вероятно, выступающего здесь в качестве тематической метафоры искаженного восприятия. Здесь Набоков снова вводит мотив, который резонирует с темой и сюжетом — рамы: дверные и оконные...