Поиск по творчеству и критике
Cлово "JOSEF"
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Входимость: 1. Размер: 142кб.
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Часть текста: literary, less metaphysical, partly in the interest of the maintenance of my own mental equilibrium, partly in response to what an impartial observer would certainly characterize as the overly vociferous behest of my good, but sometimes impatient, editor, who enjoined me, in a fax sent to the seedy but comfortable hotel in Villefranche-sur-Mer where I was recovering from recent scholarly labors, to "get on with it." (Incidentally, the sea softly plashing against the sandy edge of this charming townlet is, at noon, a deep azure hue, recalling a certain lake in my homeland, a distant northern land. And at night, I have noticed on my insomniac rambles, the moon casts slivers of silvery light upon the ink-black waters. Do remind me to say more of this later.) The original contract for this book (signed three years ago with a then noticeably more solicitous publisher whose name I am legally bound not to mention) stipulated that the text be comprised not only of biography proper (of which the reader has already enjoyed, I trust, a taste) but also of criticism of each of Nabokov's books. In lieu of any sensible reason not to proceed in any but a chronological, or pseudo-chronological, fashion, I turn now to Korol', dama, valet , 2 a novel quite different from Mashen'ka , strangely lacking in luster, which a 28-year-old Sirin began in July of 1927 and a 29-year-old Sirin completed in June of the following year, not very far from here, I'm told. The plot, though banal, perhaps bears repeating. A brooding, not unattractive boy named Frants arrives in a large German city--manifestly Berlin though unnamed in the book--with the hope that his maternal uncle, a wealthy speculator ...
Входимость: 1. Размер: 142кб.
Часть текста: с видом на горы, с собачкой, тявкающей под окном? Мне так мало нужно: пузырек с чернилами, да пятно солнца на полу, да — ты; но последнее совсем не мало…# Набоков Вере Слоним, 19 августа 1924 г. 1 Ей надо было отдавать себе отчет, когда выходила за него замуж, что Набоков — одареннейший русский писатель своего поколения. Что этот человек неимоверно эгоцентричен. Что ему явно свойственно постоянно влюбляться. Что ему столь же явно не дано освоить практическую сторону жизни. Многое ли из этого понимала Вера, когда влюбилась в Набокова, сказать трудно. Из его привлекательных для себя черт она упоминала чаще всего лишь об одной. «Разве не ясно, что для меня гораздо больше значили его стихи, чем его внешность?» — риторически восклицала она. То, что для нее стихи способны заслонить все прочие достоинства, красноречиво говорит о литературной склонности Веры Слоним; двадцатичетырехлетний Набоков, юноша стройный и еще сохранивший щегольство и аристократизм, умел произвести впечатление. Женщины увивались за ним. В тот краткий период между исчезновением со сцены Светланы и последующим появлением...
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Часть текста: Имя Шейд является говорящим: по-английски shade означает тень и встречается в романе то тенью ветвей, то тенями гостей на освещенных окнах, то тенью убитого свиристеля, то названием организации революционеров - преследователей бежавшего короля Земблы. Если бы Николаю II удалось покинуть революционную Россию (а такой план разрабатывался в среде русских монархистов), то и его стали бы преследовать по всему свету. Сам поэт Джон Шейд является всего лишь тенью, и поэма его бледна, даже по мнению восхищенного поэтическим даром соседа Кинбота, в сравнении с творениями Роберта Фроста (см. примечание Кинбота к строке 426: «При всех превосходных дарованиях Джона Шейда он так и не смог добиться, чтобы его снежинки опадали подобным же образом.» [2] ). Осторожные американские критики, опасаясь розыгрыша со стороны насмешливого русского автора, отозвались с высокой похвалой о поэме Шейда при выходе романа в свет в 1962 г. Поэму записали в шедевры англоязычной литературы, уступающей (тут критики, очевидно, позаимствовали свою оценку у Кинбота) только стихам Р. Фроста (1874 -1963) , признанного и в то время еще здравствующего корифея американской поэзии, питавшего в отличие от Набокова симпатии к стране Советов и даже предпринявшего в год выхода романа «Бледное пламя» путешествие в СССР. Политическая тенденция этой поездки в частности проявилась в встрече американского поэта с Н. Хрущевым. Итак, мы нашли первую реальную фигуру, чьей тенью выступает набоковский поэт Шейд. Но за Фростом теснятся другие, в исторической перспективе более крупные поэты. Само название романа, как и поэмы Шейда, заимствовано из трагедии Шекспира «The Life of Timon of Athens» (сцена 14, монолог Тимона Афинского). У Шекспира «бледное пламя» относится к луне, ее сияние «украдено» у солнца, в ней есть...
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Часть текста: in the last week of August, 1970, Alfred Appel interviewed me again. The result was printed, from our careful jottings, in the spring, 1971, issue of Novel, A Forum on Fiction, Brown University, Providence, Rhode Island. In the twelve years since the American publication of Lolita, you've published twenty-two or so books-- new American or Antiterran novels, old Russian works in English, Lolita in Russian-- giving one the impression that, as someone has said-- John Updike, I think-- your oeuvre is growing at both ends. Now that your first novel has appeared (Mashenka, 1926), it seems appropriate that, as we sail into the future, even earlier works should adhere to this elegant formula and make their quantum leap into English. Yes, my forthcoming Poems and Problems [McGraw-Hill] will offer several examples of the verse of my early youth, including "The Rain Has Flown," which was composed in the park of our country place, Vyra, in May 1917, the last spring my family was to live there. This "new" volume consists of three sections: a selection of thirty-six Russian poems, presented in the original and in translation; fourteen poems which I wrote directly in English, after 1940 and my arrival in America (all of which were published in The New Yorker), and eighteen chess problems, all but two of which were composed in recent years (the chess manuscripts of the 1940-1960 period have been mislaid and the earlier unpublished jottings are not worth printing). These Russian poems constitute no more than one percent of the mass of verse which I exuded with monstrous regularity during my youth. Do the components of that monstrous mass fall into any discernible periods or stages of development? What can be called rather grandly my European period of verse-making seems to show several distinctive stages: an initial one of passionate and commonplace love verse (not represented in Poems and...