Поиск по творчеству и критике
Cлово "MACHINA"
Входимость: 2. Размер: 205кб.
Входимость: 1. Размер: 235кб.
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Входимость: 1. Размер: 75кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 42кб.
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 67кб.
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Входимость: 1. Размер: 106кб.
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 205кб.
Часть текста: Владимир Набоков о советской литературе Сочетание стали и патоки Владимир Набоков о советской литературе После отъезда из России в апреле 1919 года Владимир Набоков в продолжение более чем полувека, в Европе, Америке и затем вновь в Европе, пристально следил за общественными метаморфозами своей родины и за ее новой литературой. В разные годы, по‑русски и по‑английски, с большей или меньшей основательностью, но неизменной проницательностью, он разбирал и оценивал «продукцию» советских авторов, ведущие тенденции, темы и приемы советской поэзии, прозы и драматургии. По крайней мере трижды, в 1926, 1930 и 1941 годах, Набоков принимался за обозрения советской литературы. Первый такой обзор для устного выступления в Берлине, «Несколько слов об убожестве советской беллетристики и попытка установить причины оного», он подготовил в 1926 году, разнеся в нем прогремевший в СССР роман Ф. Гладкова «Цемент» и кратко охарактеризовав произведения Сейфуллиной, Зощенко, П. Романова, Леонова, Федина, Вс. Иванова и Пильняка. ...
Входимость: 1. Размер: 235кб.
Часть текста: смысле и еще в каких-то смыслах иных», – замечал Ходасевич. «Эта тема, в сущности граничащая с манией преследования, была всегда ему близка. По моему глубокому убеждению, возникла она еще в детстве, когда казалось ему, что какие-то темные силы хотят его погубить, толкая на преступление против отца. Чудовищ, которые были и подстрекателями, и Эринниями потенциального отцеубийства, Белый на самом деле носил в себе, но инстинкт самосохранения заставил отыскивать их вовне, чтобы на них сваливать вину за свои самые темные помыслы, вожделения, импульсы» [322]. За прихотливой декорацией романов с «провокацией», революцией, «подстрекателями» и «подсматривателями» Ходасевич рассмотрел «вылезание» этих «выношенных» героем и автором «чудовищ». «Борьба с ними, то есть с носимым в душе зародышем предательства и отцеубийства, сделалась на всю жизнь основной, главной, центральной темой всех романов Белого. ‹…› Ни с революцией, ни с войной эта тема, по существу, не связана и ни в каком историческом обрамлении не нуждается». Сама демонизация истории, им производимая, вырастала из маленьких семейных ужасов. «За спиной полиции… ему чудились инспираторы потустороннего происхождения. Обывательский страх перед городовым, внушенный ему еще в детстве, постепенно приобретал чудовищные размеры и очертания. Полиция всех родов, всех оттенков, всех стран повергала его в маниакальный ужас, в припадках которого он доходил до страшных, а иногда жалких выходок» [323]. Ф. Степун, отвергавший скандальную версию Ходасевича, апеллировал к...
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Часть текста: и «1984» Джорджа Оруэлла, где речь идет в основном о проблемах политической и социальной организации и ее морально-психологической подоплеке, Набоков сосредоточивается на взаимоотношениях индивида с метафизической реальностью. И в самом деле, как показал Джулиан Мойнихен, а затем, в развернутой форме, Сергей Давыдов, жизнь главного героя романа Цинцинната Ц. в основных своих чертах укладывается в понятие гностического топоса. {133} Вообще-то Набоков сам на это намекнул, переменив определение совершенного Цинциннатом преступления: «гносеологическая гнусность» русского оригинала превратилась в «гностическую гнусность» английского перевода. Отсюда не следует, разумеется, что Набоков, так сказать, принял гностическую веру. Но возникновение гностических мотивов в целом ряде его произведений наталкивает на мысль, что иные (хотя и не все) стороны этого старого мировоззрения оказались ему близки. Быть может, ведущая роль метафизики в романе (а она неизбежно вовлекает в зону воздействия эстетику и этику) заставила Набокова в предисловии к английскому изданию романа...
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Часть текста: Владимира Набокова Глава четвертая. Роман в романе ("Дар"): роман как "лента Мёбиуса" Глава четвертая РОМАН В РОМАНЕ («ДАР»): РОМАН КАК «ЛЕНТА МЁБИУСА» Незадолго до выхода «Дара» — последнего из романов Набокова «русского» периода — В. Ходасевич, который регулярно отзывался о произведениях Набокова, написал: Я, впрочем, думаю, я даже почти уверен, что Сирин, обладающий великим запасом язвительных наблюдений, когда-нибудь даст себе волю и подарит нас безжалостным сатирическим изображением писателя. Такое изображение было бы вполне естественным моментом в развитии основной темы, которою он одержим. {231} Произведением, специально посвященным теме писательства, принято считать роман «Дар». Но эта тема, как я пытался показать, возникла у Набокова намного раньше. Героем целого ряда произведений, написанных до «Дара», был писатель-неудачник. Пишущие герои набоковских романов составляют определенный ряд, обладающий собственной логикой и внутренней эволюцией: Илья Борисович, первый и самый бездарный в ряду пишущих героев, — более одаренный, но все же несостоятельный писатель Герман, — Цинциннат, чья творческая полуудача по своим художественным достоинствам несравненно выше повести Германа. Произведения героев, в разной степени наделенных талантом, представляют собой определенные стадии эволюции, ведущей к творческому совершенству. Этот...
Входимость: 1. Размер: 75кб.
Часть текста: их неразложимое и вечное «что», «находится» вне закона достаточного основания – вне времени и пространства и соединяющей их в материю причинности. Последние есть формы ее воспринимаемости, или «объектности» в отношении познающего субъекта. Действия рассудка производят реальность: «Правильно познанное рассудком – это реальность» [80]. Именно рассудок наделяет бытие закономерностью и целесообразностью. Воля же «безосновна» и ничем не мотивирована, кроме самоутверждения, ибо она есть не что иное, как воля к жизни, вечное стремление к осуществлению, проявлению, разворачиванию самой себя. Так, у истоков бытия находится не завершенная, покоящаяся в себе идея, но вечное хотение и, значит, переживание неполноты – вопреки собственным параметрам абсолюта. Отсюда – изначальное противоречие, внутренняя «раздвоенность» первосубстанции, которая в процессе объективации пожирает самое себя, так как «кроме нее, нет ничего, а она – голодная воля» [81]. Воля метафизична, но при этом жаждет овладеть все новой материей, оспаривая у себя же право на нее, вытесняя свои же силы, господствовавшие над этой материей прежде. Так, ...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: Ильи Борисовича послужил внутренней моделью для одноименного рассказа Набокова, то в романе «Отчаяние» дело обстоит сложнее, потому что «внутренний» текст (т. е. повесть Германа и его дневниковые записи) тождествен «внешнему» (т. е. роману Набокова). Нам остается ответить на вопрос, каким же образом сосуществуют под одним названием два произведения двух авторов, а также каким образом Набоков закрепляет за собой авторство. Рассмотрим сперва взаимоотношение двух писателей, пишущих одну и ту же книгу: Набокова и Германа. Ходасевич назвал Германа «подлинным, строгим к себе художником». {89} Действительно, Герман сам себя считает писателем незаурядным, даже гениальным, о чем он без малейшего стеснения не раз заявляет: …как я здорово пишу… (III, 473) Если бы я не был совершенно уверен в своей писательской силе, в чудной своей способности выражать с предельным изяществом и живостью — Так, примерно, я полагал начать свою повесть. (III, 397) Если бы не абсолютная вера в свои литературные силы, в чудный дар… (III, 517) Герману свойственна самонадеянная надменность и непоколебимая уверенность в своем таланте. Но рядом с Германом существует в романе еще один «русский...
Входимость: 1. Размер: 42кб.
Часть текста: предыдущего, имя “Тамара”, прокравшись, являлось (с той напускной наивностью, которая так свойственна повадке судьбы, приступающей к важному делу) в разных местах нашего имения (“Вход Воспрещается”) и во владениях моего дяди (“Вход Строжайше Воспрещается”) на противоположном берегу Оредежи. Я находил его начерченным палочкой на красноватом песке аллеи, или написанным карандашом на беленом заборе, или недовырезанным на деревянной спинке какой-нибудь древней скамьи, точно сама Матушка-Природа таинственными знаками предуведомляла меня о существовании Тамары. В тот притихший июльский день, когда я увидел ее, стоящей совершенно неподвижно (двигались только зрачки) в березовой роще, она как бы зародилась здесь, среди настороженных деревьев, с беззвучным совершенством мифологического воплощения. Дождавшись того, чтобы сел овод, она прихлопнула его и пустилась догонять двух других, не таких красивых девушек, звавших ее. Немного позже, с удобного для наблюдения места над рекой, я увидел как они шли через мост, постукивая...
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Часть текста: русскую версию, авторы испытали заминку, когда искали точный перевод вынесенной в заглавие краткой цитаты из романа Набокова "Прозрачные вещи". В оригинале контекст ее был такой: "... yet, at its best ("the gray rainbow of the fog-dogged moon"), it [the style] was diabolically evocative". Российские переводчики романа встретили те же трудности, что и мы, подбирая соответствие термину evocative, которого очень не хватает русскому литературно-критическому словарю. Мы вынуждены были прибегнуть к парафразе, как, впрочем, и в переводе идиоматического английского выражения "fog-dog", которое означает, согласно толковому словарю Merriam-Webster, "мглистую дугу или круг белого или желтоватого света, иногда видимые в тумане", и остановились на следующем варианте: "... однако в лучших случаях ("серая радуга лунного пятна сквозь мглу") он [слог] был дьявольски способен вызывать изображаемое к жизни". Слово "evoke" значит по-английски также и "вызывать духов или нечистую силу", отсюда прямой, а не только переносный смысл в мотивировке наречия...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: г. Режиссер, автор костюмов и декораций — Ю. П. Анненков. Роли исполняли: А. Богданов (Трощейкин), М. Бахарева (Любовь), Н. Петруниш (Ревпиш), Л. Кедрова (Вера), М. Тохарская (Марфа), В. Чернявский (Мешаевы), В. Субботин (Барбошин), С. Бартенев (маститый писатель), М. Крыжановская (Вагабундова) и др. ИЗОБРЕТЕНИЕ ВАЛЬСА Драма в трех действиях Впервые: Русские записки. 1938. № 11 "Событие" и "Изобретение Вальса" — далеко не первые драматические произведения В. Набокова. В первой половине двадцатых годов им было создано несколько пьес, скетчей и драматических фрагментов: "Смерть", "Полюс", "Скитальцы", "Трагедия господина Морна", "Агасфер. Драматический монолог, написанный в виде пролога для инсценированной симфонии", "Дедушка", "Человек из СССР". Полностью или частично они были опубликованы на страницах газеты "Руль" (за исключением "Скитальцев", появившихся в альманахе "Грани"). При жизни автора эти произведения не переиздавались. Большинство из них не имело сценического воплощения. Соответственно, они не привлекли особого внимания эмигрантских критиков. Исключением является, пожалуй, "Человек из СССР": его единственное представление, состоявшееся 1 апреля 1927 г. в берлинском зале Гротриан-Штайнвег (руководил постановкой Ю. Офросимов), имело несомненный успех у многочисленных зрителей [65]. В рецензии на постановку говорилось о том, что "Человек из СССР" — «это...
Входимость: 1. Размер: 67кб.
Часть текста: textо, или Вторичная дискурсивность набоковской модели нарратива 0.1. Текст — категория исторически изменчивая. В разные эпохи набор признаков, достаточных для признания некоторой знаковой продукции текстом, был различен, хотя, возможно, никому в Средние века не приходило в голову формулировать подобные требования эксплицитно. Можно — очень грубо — наметить линию развития нарративного текста, которая ведет от античности к Новому времени и характеризуется возрастанием значимости самой категории текст, что с неотвратимостью влечет постепенное изгнание Автора — а вместе с ним и признаков процессуальности наррации — за его пределы. Если верно, что нарратив рождался из устного повествования и моделировал его структуру (ср. включенность сведений об авторе-повествователе непосредственно в текст или — в другой модели — вообще отсутствие таковых: на обложке и титуле безгранично господствовало название, но не имя автора), то верным будет и то утверждение, что нарратив отталкивался от дискурса. Но именно отталкивался. Классики Нового времени были уже весьма стеснены в средствах самообнаружения в тексте, и А. Дюма, допустим, в этом плане не считал возможным ничего, кроме заявлений типа « мы увидим в дальнейшем» (выделено мной. — М. Д. ) («Три...